[345]. Действительно, по количеству личного состава и вооружению армии Москаленко и Чистякова были практически равны, но это не противоречит замыслу командующего фронтом. Ведь в письме от 21 апреля 1943 г. высказывалось мнение о том, что в полосе 40 А немцы могут нанести не главный, а лишь вспомогательный удар[346], а учитывая, что Н.Ф. Ватутин возложил на К.С. Москаленко ещё и задачу оттянуть на себя часть сил противника из полосы 6 гв. А, существенное усиление этой армии было вполне оправдано.
И тем не менее ещё раз подчеркну: рубеж 6 гв. А всегда рассматривался как наиболее опасный, куда ГА «Юг», вероятнее всего, бросит основные силы. Причём эти оценки оставались не только на бумаге. Об этом свидетельствует и пункт «Плана Ватутина» о выдвижении после начала боёв именно в полосу этой армии всех подвижных резервов фронта – 1 ТА, 5 гв. Стк и 2 гв. Ттк. По личному приказу начальника штаба фронта генерал-лейтенанта С.П. Иванова с конца мая их командование будет проводить рекогносцировку маршрутов движения и ночные марши бригад именно в полосу армии Чистякова[347]. На участке 52 гв. сд 6 гв. А будет подготовлен передовой КНП для генерал-лейтенанта М.Е. Катукова, а на второй полосе в районе с. Яковлево будет зарыта в землю в полном составе 1 гв. тбр в качестве передового отряда 3 мк 1 ТА. В полосе же 40 А ничего подобного в это время не готовилось.
Армия Москаленко изначально имела главную задачу: наряду с обороной собственного рубежа (вероятного направления вспомогательного удара) способствовать контрударами удержанию группировки противника, наносящей удар по 6 гв. А, а также при необходимости выделением в её полосу соединений на усиление обоянского направления. Несколько опережая события, отмечу, что этот вывод подтверждают и практические шаги Н.Ф. Ватутина уже в ходе оборонительной операции. Так, с 5 по 15 июля в полосу 6 гв. А он вывел из 38 А лишь 5 частей и соединений, из них только одну стрелковую дивизию и две танковые бригады, а из 40 А – 16, в том числе три стрелковые и одну зенитную дивизии, восемь танковых и истребительно-противотанковых бригад[348]. Кроме того, даже ослабленная 40 А примет участие в контрударе 8 июля 1943 г., проведя хотя и «демонстративные», но все же успешные контратаки против левого крыла 4 ТА по планам, которые были разработаны в период подготовки к Курской битве. Кстати, в отчёте штаба армии о боевых действиях 8 июля 1943 г. упоминается о разработанном ранее и утвержденном руководством фронта плане удара во фланг обоянской группировки противника (в направлении Томаровки) с целью оттягивания сил из полосы 6 гв. А и причинах его невыполнения: «Согласованный вопрос перехода ударной группировки войск левого крыла 40 армии в наступление на Томаровку, после изъятия почти всех средств усиления и одной стрелковой дивизии[349], распоряжением штаба фронта от 8.7.1943 г. был переключён на демонстративные действия в этом же направлении составом двух дивизий. Своим распоряжением командарм эту операцию поручил провести командиру 52 стрелкового корпуса генерал-майору тов. Перхоровичу… с 10.00 8.7.1943 г.»[350].
И последнее. При анализе решений Н.Ф. Ватутина (как, впрочем, и К.К. Рокоссовского) по ключевым вопросам подготовки к Курской битве, на мой взгляд, всегда следует держать в поле зрения два важных аспекта, которые помогут избежать ошибки в оценках его деятельности. Во-первых, командующий любого фронта оперировал теми силами и средствами, которые ему представляла Ставка, исходя из её собственного видения оперативной обстановки, а оно (это видение), к сожалению, не всегда соответствовало реальности. «Разрыв» между понятиями: «требуется для решения поставленных задач» и «есть в наличии у фронта» – должен был заполняться талантом полководца в организации и ведении боевой работы, а также повышением напряжения войск. Но часто дефицит сил был значительно больше, чем командующий имел в своём распоряжении этой не видимой для глаза субстанции, а у личного состава был предел физических возможностей. У К.К. Рокоссовского перед Курской битвой такого «разрыва» практически не было, ему предоставили всё, что нужно для обороны, и даже больше, а у Н.Ф. Ватутина он будет «зашкаливать» все разумные пределы (из-за просчёта Москвы в определении главного удара противника в районе Курской дуги[351]). И никакие выдающиеся способности лично генерала армии и его подчиненных покрыть дефицит были не в состоянии. Именно поэтому уже на второй день немецкого наступления Ставка спешно двинет на юг крупные резервы, а не из-за того, что Н.Ф. Ватутин окажется недальновидным военачальником, а войска его фронта менее стойкие, чем их соседи.
Во-вторых, в разработке Курской оборонительной операции участвовали от 15 до 20 высококлассных по меркам того времени профессионалов высокого ранга. Документацию готовил штаб фронта, согласовывал с представителями Ставки Маршалами Советского Союза А.М. Василевским и Г.К. Жуковым, которые в апреле – мае 1943 г. находились больше в войсках под Курском, чем в Москве, затем она тщательно проверялась и анализировалась в Генеральном штабе. И лишь после этого поступала на обсуждение в Кремль. Безусловно, никто не застрахован от ошибок, но в такой «технологической цепочке» ошибки могли быть только очень крупные, т. е. стратегического характера. По крайней мере, тот факт, что в полосе армии Чистякова, оборонявшей вероятное направление главного удара противника, оперативная плотность войск ниже, чем на её стыках с соседями, или что 40 А имела больше танков, чем 6 гв. А, разработчики операции прекрасно знали. Ибо именно с наличия и распределения сил и средств начиналось планирование любой обороны. Если же эта проблема была решена именно таким образом, значит, следует в первую очередь искать мотив, а не просто констатировать факт и ставить точку.
Таким образом, весь «План Ватутина» был нацелен на то, чтобы с первых дней наступления противника, опираясь в первую очередь на сложный рельеф местности и скоординированные действия всех армий левого крыла фронта, во-первых, распылить силы его ударных группировок, во-вторых, нивелировать их качественное превосходство над нашими войсками в бронетехнике. Подчеркну, ставка, сделанная командующим фронтом на максимальное использование условий местности, оказалась единственно верным решением не только при возведении армейских полос, но и для раскола ударных группировок Манштейна. И хотя его план, в силу допущенной Ставкой ВГК ошибки в определении главного удара германских войск на Курск, в полном объёме не будет реализован, его дальновидность и расчёт сыграют колоссальную роль в успешном отражении наступления ГА «Юг».
С чем генерал В. Модель начал битву за курск? Состояние ударной группировки вермахта южнее орла перед началом летней кампании 1943 Г
Наименее изученной проблемой отечественной историографии Курской битвы является вопрос численности ударных группировок германских войск и боевой состав их соединений перед наступлением на Курск. Хотя её решение крайне важно как для понимания общего замысла летней кампании вермахта, и прежде всего её ключевого элемента – операции «Цитадель»[352], определения реального потенциала войсковых формирований, привлечённых для её реализации, так и для оценки вклада армий каждого из шести советских фронтов, участвовавших в срыве последнего стратегического наступления немцев на востоке. Основные причины, не позволявшие нашим ученым приступить к анализу этого вопроса, две. Во-первых, советским исследователям изначально было закрыт доступ в западные архивы, т. к. в СССР информация из них априори считалась ложной. В 1946–1956 гг. военные, обобщавшие боевой опыт войны в целях повышения обороноспособности страны, были вынуждены использовать две группы источников: трофейные документы и материалы советских разведорганов (допросы пленных, перебежчиков и т. д.). Однако документы вермахта, как правило, захватывались нерегулярно, поэтому были разрознены и не давали общей картины событий, а показания военнопленных оказывались малоинформативными и часто недостоверными. Иная же информация, например спецорганов Красной армии, грешила схематизмом и завышением потенциала противника. Особенно значительный объем недостоверных данных шёл от разведслужб действующей армии в первый период войны, что заставило советское Верховное командование дважды (осенью 1942 и весной 1943 г.)[353] проводить их реорганизацию. Поэтому до 1991 г. все отечественные исследования по Курской битве базировались на источниках из наших архивов, а их достоверность по проблемам, касающимся войск вермахта, была крайне низкой. Иногда авторы использовали данные из публикаций «идеологически близких» или в крайнем случае «нейтральных» западных авторов, но они обычно играли лишь вспомогательную роль.
Во-вторых, когда в 1990-е гг. у российских учёных появилась возможность работать в зарубежных архивных учреждениях, например Национальном архиве США, то выяснилось, что для отбора, систематизации и анализа большого количества документации даже по такому не очень сложному вопросу, как состояние германских войск под Курском летом 1943 г., потребуется значительное время. Кроме того, получить весь необходимый объём источников для проведения всестороннего исследования оказалось проблематично, прежде всего по финансовым причинам.
Тем не менее уже в начале 2000-х гг. в России стали появляться первые публикации и монографии по этой проблеме. Однако касались они лишь ударных объединений ГА «Юг» – 4 ТА генерал-полковника Г. Гота и армейской группы «Кемпф»