. Сработал ли этот приём маскировки, или советская сторона не смогла распознать сосредоточение тяжелых САУ в тылу передовых частей противника перед центром обороны 13 А, осталось неизвестным. В разведсводке 13 А за 2 июля 1943 г. о САУ ничего не сказано, отмечено лишь, что «в течение ночи в районах Хитрова, Хитровский, Архангельское был слышен шум моторов»[469], т. е. район сосредоточения «Фердинандов» указан точно, а что там происходило (подошла или ушла из района техника), в документе обойдено молчанием. Несколько опережая события, отмечу, что, несмотря на «необычный голос» «Фердинандов», утром 5 июля 1943 г. все САУ, без потерь на исходных позициях от нашего упреждающего огня, были введены в бой.
Командование ГА «Юг» тоже активно маскировало свои приготовления к наступлению. Особенно много усилий для этого прилагалось там, где не было естественных масок. Например, местность на западном берегу Северского Донца покрыта лесом, но он не имел большой глубины, чтобы в нем можно было спрятать значительные силы АГ «Кемпф», которые двигалась к переднему краю. Командир 7 тд генерал-майор Г. фон Функ из армейской группы, которая в ходе «Цитадели» вела бои в полосе 7 гв. А, писал: «При выборе исходных позиций для наступления необходимо было произвести тщательную разведку местности с целью выявления имеющихся на ней укрытий, а также заблаговременно обеспечить искусственные укрытия от наблюдения противника. Войска следовало разместить на исходных позициях рассредоточено.
Местность по обе стороны шоссейной дороги Белгород – Бродок (главная дорога 7 тд. – В.З.) не имела почти никаких естественных масок, препятствовавших наблюдению противника, особенно его авиации. Сама дорога, проходившая по возвышенности, просматривалась из глубины расположения противника. Поэтому движение по этой важнейшей магистрали могло проходить только при наступления темноты или при плохой видимости»[470].
Если сравнивать с другими армиями, то меры маскировки, применённые войсками Кемпфа, вероятно, явились наиболее эффективными, хотя, как ни парадоксально, но они не спасли их от серьёзных потерь именно в ходе контрартподготовки. И тем не менее в 22.00 4 июля 1943 г., во время переговоров по БОДО[471], М.С. Шумилов доложил Н.Ф. Ватутину: «Расцениваю смену частей и огневые налёты, которые проводит противник, как прикрытие смены частей. Большого усиления пехоты в этом районе не наблюдал, а исключительно подход к переднему краю и уход от переднего края мелких групп от взвода и редко до роты противника. Вчера в 20.00 наблюдали порубку леса севернее Топлинки и в урочище Коровинская. Предполагаю, что лес рубится для постройки оборонительных работ, а не для переправы, т. к. в течение сегодняшнего дня и вечера не наблюдали спуска леса с гор к реке в районе Архангельское – Старица. Никакого усиления войск противника не наблюдалось»[472]. Таким образом, в момент, когда ударная группировка Кемпфа уже находилась на исходных позициях перед войсками 7 гв. А, её командующий считал, что никаких данных о готовности противника к наступлению нет.
Приведу ещё один показательный пример, свидетельствующий об уровне эффективности иного вида разведки того времени – артиллерийской. Сразу после начала наступления корпуса СС в его полосу был направлен самолёт-артразведчик. На основе его данных 132 арткомандование доносило штабу корпуса СС, что «обнаруженные с воздуха цели совпали на одну треть (!) с уже разведанными целями артиллерийской разведкой»[473]. Трудно представить, что эффективность нашей разведки в это время была выше, чем немецкой. Особенно если учесть, что войска противника находились в движении, а советские средства обнаружения целей отставали от германских аналогов. Это откровенно признавал и Г.К. Жуков: «Следует сказать, что к началу действий противника план контрподготовки у нас в деталях полностью ещё не был завершён. Не были точно выявлены места сосредоточения в исходном положении и конкретное размещение целей в ночь с 4 на 5 июля. Хотя при тех разведывательных средствах, которыми мы тогда располагали, нелегко было точно установить местоположение целей… В результате нам при контрподготовке пришлось вести огонь в ряде случаев не по конкретным целям, а по площадям»[474].
Вторая важная причина, существенно влиявшая на точность собираемых советской стороной данных по целям для артиллерии, – это активное использование противником средств радиоперехвата для того, чтобы определять, насколько информирована советская сторона о местах расположения его сил и средств. С этой целью в каждом корпусе было развернуто по несколько постов радиоперехвата. Например, только в 23 ак 9 А на 4 июля 1943 г. числилось 6 постов, с началом боёв дополнительно было развернуто ещё два[475]. И работали они довольно эффективно. Вот лишь один факт. Из журнала боевых действий 48 тк ГА «Юг» за 3 июля 1943 г.: «Во второй половине дня средствами армии было перехвачено донесение противника, в котором он сообщал о движении 450 наших грузовиков по дороге Грайворон – Борисовка. В этой связи командир корпуса принял дополнительные меры по усилению маскировки»[476].
Кроме того, помимо подразделений, специализировавшихся на радиоперехвате, даже строевые части противника имели техническую возможность для прослушивания наших радиосредств. Напомню, ещё перед войной в войска вермахта поступила радиостанция TORN. FU.G образца 1939 г. и стала основной в полковом звене управления. Она имела сетку частот (85,0—120,0 м), совпадавшую с радиостанциями Красной армии (РАФ, РБ и РСБ). Поэтому в сочетании с многофункциональным магнитофоном TON Sb, который шёл в комплекте с ней, широко применялась для радиоразведки и ввода в заблуждение советской стороны.
Советской стороне было известно об этих возможностях неприятеля. Однако наши офицеры тактического звена далеко не всегда соблюдали дисциплину в радиоэфире. Кодовые таблицы игнорировались, а разговоры часто велись на примитивном языке, лишь слегка похожем на коды, который противник быстро разгадывал. Например, снаряды называли огурцами, танки – коробочками, соседние подразделения – соседними хозяйствами и т. д. Донесения из немецких пунктов радиоперехвата пестрят сообщениями советских офицеров с различного рода информацией о противостоящем неприятеле и собственных подразделениях. Обобщая опыт боёв своих частей на обоянском направлении летом 1943 г., начальник штаба 71 гв. сд 6 гв. А подполковник П.И. Любомудров[477] указывал: «При донесениях по телефону о действиях противника допускают (командиры. – В.З.) преступную халатность, раскрывая расположение своих войск благодаря неосторожным открытым разговорам, так, например: «Противник атакует мой левый фланг», «Противник ведёт огонь по правому флангу моего соседа» и т. д., чем открывают место своего фланга или стыка с соседом»[478].
Командование соединений и отделы контрразведки «Смерш» жёстко боролись с болтунами, но не всегда это давало необходимый эффект, т. к. масштабы явления были значительными. Данные радиоразведки внимательно анализировались в штабах войск групп армий «Юг» и «Центр», и, естественно, принимались соответствующие меры, в том числе и по смене позиций артиллерии, которые были засечены советской стороной. При этом на старом месте, как правило, оставались макеты орудий и минометов, а также поддерживалась видимость присутствия их расчетов. Например, в журнале боевых действий 292-й пехотной дивизии 9 А, готовившейся для удара на Курск через ст. Поныри, за 2 июля 1943 г. отмечено: «Радиоразведкой подтверждено, что противник внимательно отслеживает все наши перемещения, прилагая к этому все усилия. Поэтому необходимо улучшить маскировку»[479]. Безусловно, нерадивые командиры не могли выболтать всё, что удалось установить нашей разведке перед началом боёв. Но эта проблема существовала и влияла на точность данных, готовившихся для упреждающего огня.
Вместе с тем при разработке замысла контрартподготовки советская сторона столкнулась и с объективным фактором, который невозможно было полностью преодолеть. Дело в том, что за май и июнь удалось выявить позиции артиллерии только немецких дивизий, которые находились в первом эшелоне, а места развертывания артполков тех соединений, что подойдут для участия в наступлении и приданных им на усиление, выяснить было крайне трудно. Предположить, опираясь на условия местности, где могут находиться те или иные силы, безусловно, можно, но для этого надо было знать точное время наступления, а также общую численность ударной группировки, чтобы очертить границы территории, где она может развернуться.
В этой связи вопросы определения объектов и очередность их подавления являлись первостепенными. В то время в нормативных документах советской артиллерии чёткого перечня главных и второстепенных целей для контрартподготовки не было. Генеральный штаб отнёс решение этой проблемы к компетенции фронтов. Рокоссовский и его штаб решили, что главными для уничтожения должны стать позиции артиллерии и наблюдательные пункты неприятеля и лишь потом пехота и танки на исходных позициях. Например, в перечне целей плана артиллерии 13 А районы сосредоточения живой силы и техники составляли лишь 17 %. Командование Воронежского фронта подошло к решению проблемы по-иному. Основной задачей артиллерии оно считало уничтожение вражеских войск, изготовившихся для броска. В плане огня войск 6 гв. А таких объектов было 77 % от общего числа целей, намеченных для упреждающего удара. Общим для обоих фронтов было определено время контрартподготовки – 30 минут и количество расходуемых боеприпасов – полбоекомплекта.