Развёрнутого объяснения причин диаметрально противоположных решений командования артиллерии фронтов в архивных документах пока найти не удалось. Первым из отечественных исследователей, кто не только поднял эту проблему в открытой печати, но и предложил её решение, был советский военный историк полковник Г.Т. Хорошилов[480]. В своём выступлении 15 августа 1968 г. на научно-практической конференции в Москве, посвященной 25-й годовщине победы в Курской битве, он привёл следующие факторы, по его мнению, повлиявшие на выбор штаба Рокоссовского:
а. наличие в войсках фронта мощных средств для борьбы с артиллерией неприятеля,
б. наличие более достоверных данных о положении вражеской артгруппировки,
в. относительно небольшая ширина участка, где ожидался удар (30–40 км),
г. чувствительность войск первого эшелона к огню немецкой артиллерии из-за высокой плотности полков и дивизий, которые были сосредоточены на узких участках фронта, особенно в 13 А[481].
На мой взгляд, первые три фактора (пункта) если и играли роль, то далеко не главную и приведены в качестве «довеска». Наиболее обоснованным можно считать лишь четвертый пункт, так как узкий участок прорыва и мощные силы, которыми обладал фронт, наоборот, позволяли нанести большой урон пехотным подразделениям вермахта на исходных позициях. Напомню, численность артиллерии Центрального фронта превышала количество артсредств Воронежского более чем на 2000 стволов. Что же касается чувствительности к артударам наших стрелковых подразделений первого эшелона в условиях их высокой плотности, то этот фактор вполне мог быть и, вероятно, явился определяющим. Особенно после того, как несколько предупреждений Ставки о переходе противника в наступление, полученных в мае, не подтвердились, и стало ясно, что данным разведки верить сложно. А именно они и были ключевыми для определения времени и места сосредоточения немецких войск на исходных позициях. Следовательно, К.К. Рокоссовский предпочёл, как говорит русская поговорка, «синицу в руке, чем журавля в небе». «Синица» в данном случае – уже засечённые огневые позиции артиллерии и НП, а «журавль» – районы, куда, возможно, подойдут (а может и нет) войска ударной группировки 9 А.
Именно четвертый пункт был главным мотивом в принятии решения. Это косвенно подтверждает и то, как командование Воронежского фронта, по мнению того же автора, обосновало свой план действий. По его мнению, ударить именно по подошедшим танкам и пехоте Н.Ф. Ватутина заставили следующие обстоятельства (перечисляю согласно авторской градации их значения). Во-первых, широкий фронт вероятного удара немцев (до 100 км). Во-вторых, повышенная чувствительность войск первого эшелона к танковым ударам (с учётом плотности противотанковой артиллерии в полосе 13 А – 25 стволов на 1 км, а в 6 гв. и 7 гв. А – 9—10 стволов). И наконец, в-третьих, меньшее число средств борьбы с вражеской артиллерией[482]. Следовательно, по мнению Г.Т. Хорошилова, оба командующих, и Рокоссовский, и Ватутин, несмотря на разные условия, в которых находились их фронты, сомневались именно в устойчивости пехоты передового эшелона. И контрартподготовка была тем средством, с помощью которого они пытались её поддержать, хотя и по-разному. Логика в этом, безусловно, есть. По воспоминаниям многих участников Курской битвы, весной и в начале лета 1943 г. в советских войсках одной из главных проблем была «танкобоязнь». Командование действующей армии прилагало не малые силы для её ликвидации. Проводились учения танковых экипажей совместно с пехотой, чтобы бойцы стрелковых подразделений «привыкли» к лязгу гусениц, «обкатывали» их бронетехникой, т. е. танки и самоходки проходили через окопы, в которых находились красноармейцы, издавалась и подробно изучалась литература (памятки) об уязвимых местах новинок германского танкопрома и т. д. Таким образом, меры по поддержке пехоты огнём артиллерии в преддверии вражеского удара вполне укладываются в логику стоявших перед фронтами задач.
Однако существует и иная точка зрения, которая опирается на главную задачу контрартподготовки, – срыв наступления. Например, участник Курской битвы, бывший командующий артиллерией Степного фронта генерал-полковник Н.С. Фомин, так оценивал эти подходы: «…Различие в организации контрподготовки объясняется, по нашему мнению, с одной стороны, недостатком опыта, а с другой – наличием разных взглядов на задачи контрподготовки… Нам представляется, что огневой удар необходимо наносить по тем силам, которые предназначены для непосредственного наступления. Если раздавить танки и пехоту, некому будет наступать даже при наличии нетронутой артиллерии. Наоборот, оставшиеся целыми танковые и мотострелковые части и подразделения первого эшелона всегда пойдут в наступление, даже при значительных потерях в артиллерии. Поэтому, по нашему мнению, предпочтение следует отдать решению командующего 6 гв. А, где основной удар был направлен против танков и пехоты в исходном районе»[483]. Эта точка зрения кажется более обоснованной, особенно после того как познакомишься с трофейными источниками, данные из которых приведу ниже.
«Из работ отдельных отечественных авторов, описывающих события ночи с 4 на 5 июля 1943 г., создаётся впечатление, что перед началом атаки германские войска буквально сгрудились у переднего края в ожидании рывка. Поэтому наша артиллерия, приступив к выполнению плана контрартподготовки, разнесла их в щепки, и командование вермахта было вынуждено в течение последующих двух часов вновь собирать силы[484]. В действительности же все происходило далеко не так. Группировка противника, сформированная для наступления, делилась на эшелон прорыва и эшелон развития успеха. В свою очередь каждый эшелон тоже был разделен на ударные боевые группы, на подразделения, которые должны войти в прорыв после захвата первой траншеи, на группы, которые усилят наметившийся прорыв первой позиции и будут сопровождать бронетехнику для расширения «коридора» прорыва и т. д. Все эти силы не перемешивались, им отводились отдельные выжидательные и отдельные исходные позиции, находившиеся друг от друга на приличном расстоянии. Передвижение их с одних позиций на другие жестко регламентировалось и регулировалось офицерами дивизионного уровня. Причем командование противника, предвидя опасность неожиданного удара нашей артиллерии или авиации, внутри эшелона подразделения на позициях тоже не держало скученно. Генерал-майор Г. фон Функ так писал о сосредоточении своей дивизии для броска через Северский Донец у Белгорода: «При занятии исходных позиций соблюдалось радиомолчание. Движение по дорогам автомашин и пешеходов в дневное время было запрещено. Все сооружения тыловых служб и сооружения для размещения войск (за исключением выдвинутых вперед складов боеприпасов) располагались сначала на значительном расстоянии от исходных позиций. Мостовое имущество, погруженное на специальные автомашины, стояло наготове в лесу»[485].
И наконец, главное, о чём никогда не писали отечественные исследователи и что не указано в документах штаба Центрального фронта: за несколько часов до начала наступления вся артиллерия ударных группировок Моделя и Манштейна сменила свои огневые позиции. Из телефонограммы штаба 9 А, направленной в 19.30 4 июля 1943 г. в войска: «Для обеспечения внезапности действий, которые ожидаются русскими, наше наступление должно поддерживаться массированным внезапным огнём артиллерии и авиацией, в этой связи напоминаю о необходимости выполнения командирами дивизий 4 июля следующих мероприятий:
1. Находиться вблизи войск.
2. Переместить всю артиллерию и тяжёлое оружие с запасных позиций на вновь оборудованные основные.
3. Не допускать преждевременного выдвижения на основные позиции артиллерии (подчеркивание мое. – В.З.)»[486].
Таким образом, если выжидательные позиции теоретически можно было определить по карте (удобная местность для сосредоточения и маскировки больших сил), то исходные (основные) – только в процессе боя. Как свидетельствует приведенный выше документ, даже те данные о местах сосредоточения артиллерии, которые удалось собрать нашей разведке к вечеру 4 июля, могли дать какой-то эффект лишь в ходе первой части контрартподготовки войск Воронежского фронта, проведенной между 22.00 и 23.00. На Центральном фронте она была запланирована только после полуночи, т. е. когда вражеская артиллерия с запасных позиций выдвинулась на основные. Следовательно, наши орудия били по пустому месту или по макетам. Однако, чтобы точно накрыть огнём даже на выжидательных позициях частей противника, надо было знать время начала атаки наверняка, т. к. войска обычно выходят на них примерно за час-полтора до начала своей артподготовки, а это, как известно, главный секрет любой наступающей армии, и добыть его крайне сложно. «Важнейшим фактором, – писал бывший начальник артиллерии Центрального фронта полковник Г.С. Надысев, – игравшим решающую роль в успехе артиллерийской контрподготовки, был выбор времени для её проведения. Наибольший эффект… достигался в том случае, когда удавалось упредить наступающего противника, причем не на день-два, а на несколько десятков минут, на час, то есть так, чтобы огонь артиллерии обрушился на изготовившиеся к наступлению войска. Для этого нужны были, прежде всего, своевременные и точные данные о времени перехода противника в наступление. А такими данными располагаешь не часто»[487].
Безусловно, всё это тщательно обсуждалось перед началом битвы. И, как увидим далее, советское командование пон