Противник начинает вести наземную и воздушную разведку. Засады не обнаруживают себя. Противник боем прощупывает передний край. В действие вступают «актёры» в ложных позициях, артиллерия и минометы с запасных позиций. Танки молчат. Авиация врага начинает бомбить ложные окопы. «Актёры» незаметно отступают ходами сообщения. И наконец, противник пускает танки в сопровождении пехоты. Наступают самые критические минуты боя.
Стрелки, артиллеристы, минометчики расстреливают пехоту противника. Засады молчат. И только тогда, когда вражеские машины подходят на 200–300 метров, засады выходят на огневую позицию и открывают огонь по атакующим в упор, наверняка. В то же время экипажи засад не выпускают из поля зрения соседей и бьют в борта прорвавшихся танков противника. Получается косоприцельный, перекрестный, губительный огонь. Командир засады выходит на огневую позицию только в случае крайней необходимости. Откуда-нибудь из окопчика или из-за кустарника следит он за полем боя, намечает цели, определяет прицел и лишь после этого садится в танк, и машина выскакивает, чтобы открыть огонь. Прицел поставлен, пушка приблизительно наведена на цель. Сделав три-четыре выстрела, танк задним ходом отползает в укрытие. Долго стоять на позиции нельзя: экипаж станет жертвой прицельного огня. Из укрытия командиры снова ведут наблюдение и снова выскакивают за позицию, но теперь уже на другую. Так повторяется несколько раз.
Бой – это целый комплекс сложных проблем, часто настолько связанных друг с другом, что порой трудно разобраться, где причина, а где следствие. Наверняка лишь можно сказать, что успех всегда зависит от правильного решения многих, зачастую косвенных вопросов. Далеко не всегда победа достаётся стороне, обладающей превосходством в силах. Но почти всегда – стороне, превосходящей в организации боевых действий»[769].
Этот метод себя полностью оправдал и показал высокую эффективность не только в боях под Москвой, но и в дальнейшем, в том числе и на Курской дуге. Вспоминая после войны о боях под Мценском, М.Е. Катуков подчеркивал, что «они дали толчок к осмыслению использования танков в борьбе с наступающим противником, значительно превосходящим нас в технике, в живой силе»[770]. За семь дней бригада нанесла неприятелю значительный урон, но главное – его продвижение к Туле было остановлено, выиграно время для подтягивания резервов.
Верховное командование высоко оценило мужество воинов бригады и профессионализм комбрига. Уже 12 октября 1941 г. в центральных газетах был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении танкистов. Среди других в нём значился и полковник М.Е. Катуков, он был удостоен ордена Ленина. Через месяц, 10 ноября 1941 г., ему присваивается первое генеральское звание генерал-майора танковых войск, а на следующий день И.В. Сталин подписал приказ НКО СССР № 337 о переформировании соединения Катукова в 1-ю гвардейскую танковую бригаду. Интересная деталь, которую можно назвать гримасой истории. Первому гвардейцу-танкисту РККА высшую государственную награду СССР орден Ленина в декабре 1941 г. в полевых условиях перед строем товарищей вручит не кто иной, как командующий 20 А генерал-майор А.А. Власов, который в июле 1942 г. попадёт в плен и покроет себя позором, сотрудничая с гитлеровцами, а его имя в СССР станет синонимом предательства.
Для карьеры М.Е. Катукова эти события оказались очень важными. Если назначение на должность командира танковой дивизии явилось все-таки авансом, то присвоение генеральского звания и награждение высоким орденом в тяжелейший для страны и её армии момент – уже высокая оценка конкретных результатов работы. Умелое руководство бригадой в боях при защите столицы и, конечно же, пристальное внимание лично И.В. Сталина к его соединению выводили М.Е. Катукова в первый ряд быстро набирающих опыт командиров, которые скоро примут на себя всю тяжесть руководства войсками в войне с Германией. Уже в ближайшее время они выйдут на первые роли в Красной армии и не только защитят страну, но и со своими бойцами принесут свободу народам Европы.
11 октября 4 тбр выводится во второй эшелон 50 А, а 16 октября М.Е. Катукова вызвали в штаб 50 А, где по телефону он получил лично от И.В. Сталина приказ о переброске соединения в район Кубинки для обороны Минского шоссе. В ходе марша будущий командарм не по своей вине чуть не попал под трибунал за невыполнение приказа. Вот как это произошло. «…До Кубинки добрались благополучно, – вспоминал он. – Встречать бригаду прибыл генерал из штаба фронта. Ему было поручено вывести бригаду на ответственные позиции. Он зашёл на мой КП, что был развёрнут тогда у разъезда Татарка, и, передав приказ командования фронта выйти в район Чисмены, расстелил на столе карту.
– На Чисмену бригада пойдёт вот по этой дороге. – Его карандаш прочертил жирную линию.
– Здесь не пройдут не только грузовики, но и «тридцатьчетвёрки», – возразил я.
Дело в том, что обычно по прибытии на новое место мы в первую очередь изучали состояние дорог и мостов, чтобы в случае приказа выступить в новый район, точно зная маршруты следования. Так было и на этот раз. Вот почему с полным знанием реальной обстановки я возразил генералу, что двигаться напрямую из Кубинки в район Чисмены нельзя и что выход один – отправлять машины через Москву по шоссейным дорогам.
Но генерал стоял на своём. Ошибочное решение может принять каждый. Никто не застрахован от промаха. Но самое неприятное всегда, и особенно на войне, – когда начальник упорствует в своей ошибке, упорствует во имя чести мундира, «авторитета», уязвлённого самолюбия. Как дорого иногда это обходится!
– Кончайте разговоры! Выполняйте приказ! – закончил нашу беседу генерал.
…Это был тяжелейший марш. Танки, густо коптя, надсадно ревели, выбираясь из глубоких колдобин… Днём генерал ещё находился с колонной, а в полночь куда-то исчез.
С трудом добрались до Истры. Но тут снова задержка. Кончилось горючее… Неудивительно, что при таких темпах движения мы опоздали в район сосредоточения. И вдруг из штаба фронта приходит телефонограмма: за невыполнение боевого приказа командира бригады полковника Катукова предать суду военного трибунала. Тотчас приехал военный прокурор, и дело завертелось. Правда, присутствовавшие при нашем споре с генералом подтвердили, что маршрут движения был навязан сверху, волевым путем. Но тем не менее дело принимало неприятный оборот.
– Да как они могут! – возмущался мой начальник политотдела майор И.Г. Деревянкин. – Разве это случилось по нашей вине? Это их представитель впутал нас в эту историю. Нет, я этого так не оставлю!
Признаться, я даже не ожидал от своего всегда уравновешенного начальника политотдела такого бурного взрыва чувств. Поздно вечером он сел в легковушку и отправился в Москву. Во втором часу ночи Иван Григорьевич прорвался к генералу Федоренко. Тот позвонил Сталину, и инцидент был улажен»[771].
В биографиях многих советских генералов той поры подобные случаи были нередкими. Не раз в такую переделку попадал и П.А. Ротмистров. Похожий случай с ним произошёл на сталинградском направлении в сентябре 1942 г. и чуть не стоил должности командира корпуса. Но об этом рассказ впереди.
В конце октября 1941 г. Михаилу Ефимовичу вновь довелось сражаться под командованием генерал-майора К.К. Рокоссовского, к которому он «относился с безграничным уважением»[772]. 4 тбр была оперативно подчинена его 16 А и участвовала в отражении наступления врага на столицу с северо-востока. В этих боях танкисты Катукова поддерживали панфиловскую 316 сд и кавалерийскую группу генерал-майора Л.М. Доватора. В первой половине ноября они участвовали в ликвидации так называемого скирмановского плацдарма, вмятины, которую враг продавил в обороне 16 А в 30 км юго-западнее Волоколамска. Здесь, на западном направлении, комбриг получил первый успешный опыт управления более крупным, чем бригада, танковым соединением, да к тому же в тяжелых зимних условиях. В начале декабря, когда 16 А, как и весь Западный фронт, перешла в контрнаступление, К.К. Рокоссовский создал три подвижные группы под командованием генералов А.П. Белобородова, Ф.Г. Ремезова и М.Е. Катукова. По своему составу они отдалённо напоминали танковые корпуса, которые начнут формироваться в Красной армии в следующем году. Каждая группа включала в себя две танковые бригады, отдельный танковый батальон и отдельную мотострелковую бригаду. Однако уже после первых боев, 19 декабря, группа Ф.Г. Ремезова была подчинена М.Е. Катукову, и в ходе освобождения Волоколамска он уже командовал обеими группами.
С конца декабря 1941 г. и до конца января 1942 г. его группа, переданная в 20 А, вела бои по уничтожению укреплённого противником рубежа на реках Лама и Руза. Здесь у Михаила Ефимовича произошло знакомство с командиром бригады морской пехоты полковником И.М. Чистяковым. Его соединение некоторое время действовало в составе танковой подвижной группы. Через полтора года на Курской дуге им снова придётся сражаться вместе на одном рубеже, но уже в качестве командармов.
После выхода в конце января 1942 г. 20 А на территорию Смоленской области 1 гв. тбр передаётся 5 А генерала Л.А. Говорова и выводится на комплектование в г. Гжатск, а комбриг был вызван в Москву для получения нового, более высокого назначения – командиром танкового корпуса.
Для Павла Алексеевича и начало войны, и её первые полгода складывались значительно тяжелее. В то время, когда комдив М.Е. Катуков дрался «пешим по танковому» в Полесье, начальнику штаба 3 мк в полной мере пришлось испить горькую участь окруженца. С первого дня нападения гитлеровцев корпус генерал-майора А.В. Куркина попал в крайне сложное положение. Пытаясь сдержать атакующие силы неприятеля, командование 11 А без подготовки начало бросать в бой одну за другой все три его дивизии, ещё полностью не укомплектованные материальной част