.
С одной стороны, частично это объясняется тем, что поражение под Сталинградом и последующее развитие советского наступления на этом и соседних участках фронта привело к очень большим потерям материальной части армейской артиллерии[687]. Действительно, за время с ноября 1942 до марта 1943 гг. германские войска и их союзники потеряли на Восточном фронте около 24 тыс. орудий (по советским данным[688]); в частности, к 19 ноября 1942 года на фронте советского контрнаступления против сталинградской группировки противника, немцы и их союзники имели 10 290 орудий и минометов; к 10 января 1943 года в составе группировки, окруженной в районе Сталинграда, насчитывалось 4 130 орудий и минометов (по утверждению фельдмаршала Фридриха Паулюса[689], окруженные под Сталинградом войска располагали артиллерией в количестве около 3 200 орудий, включая противотанковые пушки и минометы). Как видно, количество утраченной германскими войсками артиллерии было эквивалентно указанным выше артиллерийским средствам групп армий «Центр» или «Юг», привлеченным к проведению операции «Цитадель».
С другой стороны, Красная Армия в 1942 году утратила огромное количество артиллерийских средств – 107,6 тыс. орудий и минометов[690], однако советское военно-политическое руководство обратило особое внимание на наращивание выпуска данного вида вооружений и компенсировало потери. Согласно данным различных источников[691], в 1941 – 1945 гг. Германией было произведено всего 65,5 тыс. артиллерийских орудий и 73 тыс. минометов всех видов и калибров (без учета зенитной и реактивной артиллерии), в то время как в советские войска за этот же период поступило 344 тыс. минометов и 143,8 тыс. орудий всех типов (также без учета зенитной и реактивной артиллерии). В 1941 – 1944 гг. Германия производила в среднем 17 тыс. минометов и 25,5 тыс. орудий в год, тогда как СССР – 86,9 тыс. минометов и 47 тыс. орудий, так что практически трехкратное отставание Германии от СССР по среднему ежегодному выпуску артиллерийских средств было значительнее отставания в области производства бронетехники (в 1,8 раза) и самолетов (в 1,4 раза)[692]. Причем в 1943 году немецкая промышленность произвела лишь около 7,8 тыс. орудий, которые принадлежали к основным типам полевой артиллерии (легкие и средние пехотные, средние и тяжелые полевые орудия), обеспечивавшей главную огневую поддержку войск в наступлении и обороне, тогда как в советские войска в том же году поступило 22,1 тыс. таких орудий[693]. По свидетельству маршала артиллерии Казакова[694], в 1943 году количество одних только гаубиц, включая новые типы – 152-мм гаубицу на облегченном буксируемом лафете, возросло в действующей советской армии более чем в 3,5 раза. Характерно, что в Германии в 1943 году не было принято на вооружение ни одного нового типа полевого артиллерийского орудия на несамодвижущемся лафете.
По данным, которые приводит генерал Мюллер-Гиллебранд[695], если вооруженность германской армии по бронетехнике в целом возрастала (общее количество танков и САУ за время с июля 1943 до июня 1944 гг. увеличилось почти на 4 тыс. машин), то общее количество полевой артиллерии (за исключением минометов) в период с июня 1941 до октября 1944 гг. уменьшилось более чем на 2 тыс. стволов (в частности, число легких пехотных орудий калибром 75 мм уменьшилось в полтора раза), составив немногим более 13,4 тыс. орудий. Для сравнения, в войсках Красной Армии к началу 1943 года состояло на вооружении 36,7 тыс. орудий полевой артиллерии калибром 76 мм и выше, а к началу 1944 года – 53,1 тыс. таких орудий[696].
Согласно некоторым сведениям[697], с учетом всех резервов в частях полевой артиллерии 9-й армии группы «Центр» к началу операции «Цитадель» насчитывалось около 1 100 полевых орудий, причем такое количество удалось собрать за счет изъятия части артиллерии 2-й танковой армии. Если исключить из этого числа 161 полевое орудие, находившееся в распоряжении 20-го армейского корпуса 9-й армии (корпус фактически не участвовал в наступлении), то приведенные сведения вполне согласуются с данными Генерального штаба Красной Армии и маршала Рокоссовского, согласно которым к артиллерийской поддержке немецких войск, наступавших на северном фасе Курского выступа, привлекалось от 3 до 3,5 тыс. орудий и минометов (учитывая структуру немецких пехотных и танковых дивизий в 1943 году, полевая артиллерия составляла 1/4 часть от общего количества дивизионной артиллерии, включая минометы)[698]. Следовательно, реальная плотность полевой артиллерии германской ударной группировки, развернутой на северном фасе выступа, достигала от 20 до 21 орудия на километр фронта наступления (45 км), а общая плотность артиллерии – 80 – 84 ствола, что совпадает с предыдущими оценками (см. выше). При этом плотность полевой артиллерии в полосе противостоявшей здесь немцам 13-й армии Центрального фронта составляла 25,2 стволов на километр[699].
По сведениям Николая Попеля[700], относящимся к обороне 1-й танковой армии на южном фасе Курского выступа, на километр фронта прорыва южной ударной группировки немцев приходилось около 48 орудий и минометов, что также совпадает с предыдущей оценкой – 50 стволов. Приняв аналогичное соотношение между полевой артиллерией и общим количеством орудий и минометов (1:4), легко рассчитать, что плотность германских полевых орудий на южном фасе выступа составляла 12,5 стволов на километр фронта. С другой стороны, плотность полевой артиллерии в полосе 6-й и 7-й гвардейских армий Воронежского фронта достигала 16,7 орудий на километр фронта (с учетом артиллерии соединений второго эшелона – 1-я танковая армия, 69-я армия, 2-й гвардейский танковый корпус, 35-й стрелковый корпус, располагавшихся в полосе 6-й и 7-й гвардейских армий)[701].
Для сравнения, при наступлении советских войск в период 1943 – 1944 гг., в ходе Орловской и Белгородско-Харьковской операций, плотность артиллерии на участках прорыва достигала 200 – 260 орудий и минометов на километр фронта; в Белорусской операции – 210 – 226; в Ясско-Кишиневской операции – 240 – 280; в Висло-Одерской операции – 250 – 280[702]. В последние дни войны, во время проведения Берлинской наступательной операции Красной Армии, немцам удалось добиться на кюстринском направлении максимальной плотности войск и наиболее глубокого эшелонирования за всю войну, однако средняя плотность их артиллерии здесь составляла только 60 орудий и минометов на километр фронта (согласно германским источникам[703], плотность артиллерии на участке фронта 9-й армии Вермахта, занимавшей оборону на кюстринском направлении, была в действительности в 10 раз меньше – в среднем около 6 орудий на километр фронта), в то время как у русских на участках прорыва – 270 стволов, а на 1-м Белорусском фронте – 300 (по другим данным, 280 – 320 стволов на километр)[704]. По некоторым данным[705], количество полевой артиллерии войск Центрального, Воронежского, Западного и Брянского фронтов в ходе Курской битвы составляло от 25 до 36% общего числа орудий и минометов (в среднем – 30%). Если руководствоваться данным соотношением, то плотность полевой артиллерии в ходе указанных выше наступательных операций Красной Армии оказывается равной 60 – 90 орудий на километр фронта – в два-три раза больше, чем сосредоточили немцы для операции «Цитадель».
В связи с изложенным можно согласиться с точкой зрения историка В. Суворова (В. Резуна)[706], что при подготовке войны немецкое военное руководство не уделило достаточно внимания такой важной составляющей, как разработка методов прорыва глубоко эшелонированной обороны противника, предшествующего действиям подвижных соединений по разгрому подходящих резервов, блокированию коммуникаций и дезорганизации управления войсками в глубине его оперативных порядков.
Генерал Мюллер-Гиллебранд указывает[707], что быстрому и неуклонному росту боевой мощи танковых войск способствовало предпочтение, которое отдавалось им перед другими родами сухопутных войск по воле Гитлера, предоставившего танковому командованию исключительно широкие полномочия, еще более увеличившиеся после учреждения должности генерал-инспектора танковых войск (которую немедленно занял генерал Гейнц Гудериан. – П. Б.). Франц Гальдер упоминает о мнении, распространенном в немецких военных кругах (ошибочном и вредном с его точки зрения), что современная война ведется не артиллерией, а танками[708]. Одним из последствий этого мнения, по-видимому, тесно связанного с внедрением в сознание военно-политического руководства Германии концепции бронетанковой «молниеносной» войны, стало недостаточное развитие и совершенствование полевой артиллерии. Относительно низкий количественный и качественный уровень немецкой артиллерии отразился и на организационных формах ее боевого применения.