С точки зрения В. Горбача[1143], в операции «Полководец Румянцев» ситуация для советской авиации постепенно изменялась к худшему аналогично развитию обстановки в ходе сражений на других фронтах – 4-й ВФ немцев получил значительное усиление группами истребителей и бомбардировщиков, что позволило германскому командованию активно вести борьбу в воздухе и наносить сосредоточенные удары по войскам Степного и Воронежского фронтов. Согласно отчету, подготовленному командованием 1-й ТА ВорФ[1144], на всем протяжении операции исключительно плохо работала авиация взаимодействия: истребительная авиация, как правило, по вызову являлась с большим опозданием, а если появлялась на поле боя в период нахождения там авиации противника, то в большинстве случаев от боя уклонялась; прикрытие осуществлялось главным образом не частей переднего края, а глубины, тогда как противник основной удар бомбардировщиками наносил по передовым частям; прибытие штурмовиков по времени совершенно не соответствовало темпам наступления подвижных соединений – возможность появления штурмовиков над полем боя как минимум через полтора часа после подачи заявки часто заставляла отказаться от нее, так как за это время обстановка могла резко измениться и тогда штурмовики могли бить по своим войскам, что они на протяжении операции неоднократно и делали. Кроме того, начиная с 12 августа, когда ГА «Юг» перешла к активным действиям в районе Богодухова, значительно активизировались действия немецкой истребительной авиации, нанесшей в ходе боев 12–16 августа тяжелые потери истребителям 2-й ВА. Организация и тактика боевых действий истребительных частей советских ВВС требовали улучшения, а практика воздушных боев показала, что летная и огневая подготовка большей части советских пилотов недостаточны для успешного противоборства с немцами.
В отношении использования пехоты и бронетанковых сил в наступательных операциях Курской битвы в исследовании ГШ Красной армии было отмечено[1145], что в ходе Орловской операции общевойсковым соединениям зачастую не удавалось прорвать неприятельскую оборону или пехота не всегда могла самостоятельно довести прорыв до полного завершения. Тогда танковые войска при вводе их в прорыв получали задачу действовать совместно с общевойсковыми соединениями – «допрорывать» вражескую оборонительную полосу либо должны были самостоятельно совершить прорыв сильных неприятельских оборонительных рубежей. В большинстве случаев такое использование танковых соединений не давало ожидаемого эффекта и лишь приводило к большим и неоправданным потерям, лишая советские войска мощного средства для развития успеха в оперативной глубине вражеской обороны. Вместе с тем в ходе Белгородско-Харьковской операции, когда танковые соединения, действуя в отрыве от главных сил, встречали оборонительные рубежи, которые в силу тех или иных обстоятельств не могли быть обойдены, но и не представляли собой заблаговременно подготовленной и занятой войсками полосы, решение задачи прорыва их собственными силами себя оправдывало.
Иначе говоря, если сформулировать более определенно, в ходе операции «Полководец Румянцев» советские бронетанковые объединения сравнительно легко самостоятельно прорывали рубежи в глубине обороны противника, поскольку они практически не были заняты немецкими войсками. Это стало возможным благодаря быстрому прорыву тактической зоны обороны немцев, отсутствию развитой системы заблаговременно подготовленных промежуточных и отсечных рубежей в глубине, а также отсутствию оперативных резервов в распоряжении германского командования в начале сражения. При таких благоприятных условиях советские танки добились столь высоких темпов продвижения, что опередили отступление немецких войск с главной полосы обороны, не позволив им занять даже имевшиеся промежуточные и тыловой рубежи.
Однако при столкновении с выдвинувшимися на Богодуховское направление эсэсовскими танковыми дивизиями, советские танковые и механизированные корпуса вновь, как и в ходе Курской оборонительной операции, потерпели поражение во встречном бою, вследствие чего были вынуждены переходить к позиционной обороне, окапывая боевую технику и действуя из засад. На Ахтырском направлении танковые соединения стали выполнять функцию непосредственной поддержки пехоты, так что основную тяжесть боев выдержали стрелковые соединения, хотя здесь были введены в бой основные силы 1-й ТА и 3-й гв. тк. На обоих направлениях немцы не имели существенного превосходства над противником по количеству и качеству бронетехники.
По мнению маршала Бабаджаняна[1146], во время встречного сражения 11–21 августа в районе Богодухова и Ахтырки маневр советских подвижных войск резко ограничивался – при слабом авиационном обеспечении, когда пехота и артиллерия общевойсковых армий несвоевременно выдвигались в районы встречных сражений танковых войск, танковые армии вынуждены были нести основное бремя борьбы с крупными силами врага и оказывались скованными, не могли в должной мере использовать свои маневренные возможности.
Как видно, взаимодействие между родами войск Красной армии было так же плохо организовано советским командованием в Белгородско-Харьковской наступательной операции, как и в ходе сражения на Орловском плацдарме. В связи с этим генерал Раус отмечает, что наступление 5-й гв. ТА на Харьков было очень слабо поддержано действиями стрелковых соединений и артиллерии, а советская авиация вообще не участвовала в этих боях, поэтому данное наступление можно расценивать как неподготовленную операцию[1147]. В свою очередь, штаб 5-й гв. ТА объясняет высокие потери войск армии, а также сравнительно низкий темп их продвижения в ходе операции – 9,4 км в сутки, прежде всего решениями фронтового командования, которое ставило перед соединениями противоречащие друг другу задачи и резко меняло направление действий в зависимости от положения на соседних участках фронта[1148].
В качестве общих недостатков использования бронетанковых объединений при проведении Белгородско-Харьковской наступательной операции штаб 5-й гв. ТА указывает следующее[1149]:
1) нереальность оперативных задач по темпам и глубине;
2) недостаточная подготовка к возобновлению наступления по ходу операции;
3) неудовлетворительная организация взаимодействия между бронетанковыми и общевойсковыми оперативными объединениями;
4) распыление сил бронетанковых объединений для решения задач на разных участках и направлениях.
Отсюда неудивительно, что безвозвратные потери бронетехники в операции «Полководец Румянцев» оказались очень велики – среднесуточные потери боевых машин (89 танков и САУ) сравнимы только с потерями в некоторых операциях первого периода войны с 22 июня 1941 года по 18 ноября 1942 года (от 90 до 292 танков и САУ), а также с уроном, понесенным в Курской оборонительной (85 танков и САУ) и Берлинской наступательной (87 танков и САУ) операциях[1150].
По свидетельству Амазаспа Бабаджаняна[1151], к окончанию операции 1-я ТА исчерпала свои возможности, и в ней осталось столь незначительное количество танков, что далее оставлять ее в боях не имело смысла, поэтому в конце августа она была выведена в резерв, хотя механизированные бригады еще некоторое время продолжали действовать в составе 4-й гвардейской общевойсковой армии. 5-я гв. ТА находилась в аналогичном состоянии, поэтому командование армии было вынуждено свести все оставшиеся боеготовыми танки в механизированный корпус, выделенный для продолжения боевых действий.
Согласно различным источникам[1152], за время с 3 по 31 августа 1943 года общие потери 5-й гв. ТА составили от 434 до 445 танков и САУ (в том числе 361 танк типа Т-34), из которых 324–345 машин было уничтожено, а 100–110 – подбито; общие потери 1-й ТА – 1409 танков и САУ (в том числе 889 танков типа Т-34), из которых 288 машин было уничтожено, а 417 – подбито (соответственно, утверждается, что только 705 или 706 машин было потеряно из-за боевых повреждений, в том числе 646 танков типа Т-34, тогда как остальные вышли из строя в результате технических неполадок или застревания, хотя в реальности большинство застрявших машин в условиях боя повреждались или уничтожались огнем противника).
Рассматривая действия отдельных бронетанковых и механизированных объединений Красной армии в ходе Белгородско-Харьковской наступательной операции, в качестве примера можно привести 1-й мк, находившийся в распоряжении 53-й А СтепФ с начала операции. Согласно отчету штаба 1-го мк[1153], в период с 3 по 23 августа 1943 года корпус потерял 6648 солдат и офицеров убитыми и ранеными, 122 танка было уничтожено (из них 97 типа Т-34), 294 боевые машины подбито (из них 248 танков Т-34, при этом 199 танков эвакуировано с поля боя, в том числе 165 танков типа Т-34), безвозвратно утрачено 44 орудия и 82 миномета, 12 бронемашин и 5 бронетранспортеров, 99 автомашин.
С другой стороны, благодаря тому, что немцы отступали, поле боя оставалось за советской стороной, что предоставляло возможность ремонтировать подбитые, но не уничтоженные боевые машины. В связи с этим за время проведения Белгородско-Харьковской наступательной операции средствами 1-й ТА и ее соединений было отремонтировано 657 танков (в среднем по 20–25 машин ежедневно), что и позволяло поддерживать боеспособность танковой армии в условиях высоких потерь (около 50 боевых машин ежесуточно)[1154]