— Проведём обсуждение летней кампании, тем более что, пока на фронтах наступило затишье, есть время всё тщательно обсудить. Вам, товарищ Василевский, и генералу Антонову тоже надо быть на совещании, а Жуков пусть трудится на фронте. Позже я с ним переговорю. И ещё, — продолжал Верховный, — Генштабу до начала работы совещания надлежит выяснить соображения командующих фронтами относительно возможного характера действий и вероятного направления ударов противника.
— Я всё понял, товарищ Сталин.
Василевский взял со стола свою рабочую папку и вышел. Вернувшись в Генштаб, он поручил генералу Антонову направить на фронты телеграммы с просьбой к 12 апреля 1943 года сообщить оценку противостоящего противника и возможные направления его действий.
Ответов долго ждать не пришлось, чем Василевский был доволен. Один за другим с фронтов поступили донесения. Прежде чем представить их Верховному, маршал сам ознакомился с ними. Характерно, что все командующие были едины в главном: враг будет наступать на Курском направлении, — они также подтвердили прежнее расположение противника на рубежах в районе Орла, Белгорода и Курска. Что же касается плана действий наших войск, то командование и штаб Центрального фронта предлагали усилиями войск Западного, Брянского и Центрального фронтов «уничтожить орловскую группировку врага, пока она ещё не подготовилась к наступлению, и тем самым не дать противнику нанести удары через Ливны на Касторное одновременно с ударом от Белгорода...».
Василевский собрал донесения в рабочую папку, приобщив их к другим материалам по совещанию. Неожиданно его ужалила мысль: Жуков ещё где-то на фронте, а им вместе нужно готовить к совещанию документы, в том числе и оперативные карты. «Надо переговорить с Верховным», — решил Александр Михайлович, но тот опередил его и сам вышел на связь.
— Маршал Жуков вернулся с фронта? — спросил он, подчеркнув интонацией голоса эту фразу.
— Пока нет, — вздохнул маршал.
Поздно вечером 11 апреля Жуков наконец прибыл в Москву. А через час он уже входил в кабинет начальника Генштаба. Василевский, здороваясь с ним, спросил:
— Как настроение, Георгий Константинович? Я боялся, что ты опоздаешь к Верховному на совещание.
— Будем сражаться с тобой до последнего! — отшутился Жуков. — Ну а если серьёзно, то свою точку зрения перед Верховным буду отстаивать.
— Ты полагаешь, что вождь станет возражать?
— Всё может быть, — усмехнулся Георгий Константинович. — Ты что, разве забыл, какие у меня были стычки с ним?!
— Да, но в свои заместители он взял тебя, а не кого-либо другого, хотя талантливые генералы у нас есть, и не один, — с улыбкой возразил своему коллеге Василевский.
— Взял меня, но не сразу, почти два года присматривался — видимо, размышлял, справлюсь ли я на таком ответственном посту. Думаю, что моё назначение ускорил тот факт, что мною был бит враг под Москвой. Да и первая моя победа под Ельней дорого мне стоила, я уже не говорю о Ленинграде, где тоже пришлось приложить усилия...
— Но я-то помогал тебе успешно бить фашистов? — улыбнулся Василевский.
Жуков отчего-то покраснел. Начальник Генштаба заметил это, но сделал вид, что ничего не было.
— Очень даже ты мне помогал и как начальник Генштаба, и просто как боевой друг, — подтвердил Георгий Константинович и обнял маршала за плечи. — Ладно, не будем делить славу, Саша! Скажи, как тут дела? Вчера в Бобрышево мне звонил Верховный и приказал прибыть в Москву для обсуждения плана летней кампании 1943 года, в частности по Курской дуге. Что-нибудь изменилось?
— Нет. — Василевский закурил и продолжил: — Верховный потребовал к вечеру 12 апреля подготовить карту обстановки, необходимые расчёты и предложения. Эту работу мы с генералом Антоновым уже начали, так что раздевайся, Георгий, и включайся в дело, — усмехнувшись, добавил Александр Михайлович.
— Я не возражаю, но надо уведомить товарища Сталина о своём прибытии, не то ещё на губу посадит. — И Жуков хитровато повёл бровью.
«Весь день 12 апреля, — отмечал маршал, — мы с Александром Михайловичем Василевским и его заместителем Алексеем Иннокентьевичем Антоновым готовили нужные материалы для доклада Верховному главнокомандующему. С раннего утра все трое засели за порученную нам работу, и, так как между нами было полное взаимопонимание, всё к вечеру было готово. А. И. Антонов кроме всех своих других достоинств обладал блестящим мастерством оформления материала, и, пока мы с А. М. Василевским набрасывали план доклада И. В. Сталину, он быстро подготовил карту обстановки, карту-план действий фронтов в районе Курской дуги».
На совещании, однако, «сражаться» ни Жукову, ни Василевскому не пришлось. Шёл вдумчивый и тщательный анализ обстановки, и каждый участник говорил то, что считал нужным. Верховный вникал во все детали, был сдержан и особых эмоций, как нередко случалось, не проявлял. Правда, была минута, когда он заколебался. Это случилось после того, как приняли предварительное решение о преднамеренной обороне.
— Но выдержат ли наши войска удар крупных масс фашистских танков? — вдруг спросил Верховный, глядя на Жукова.
Вопрос вождя задел маршала за живое, и он едва не вспылил, но в последний момент сдержался, мысленно сказал себе: «Не гори порохом, Георгий, кто кричит, тот проявляет своё бессилие».
— Ваша настороженность, товарищ Сталин, мне понятна, — спокойно заговорил Жуков. — Думаю, что понятна она и моим коллегам. Но вы зря волнуетесь. Идёт уже не 1941 год. Красная армия и особенно её командный состав приобрели военный опыт, закалились в боях, армия получила отличное вооружение и боевую технику. Теперь уже гитлеровцы боятся нас, а не мы их, как бывало в начале войны. У меня такое ощущение, — продолжал маршал, — что гитлеровское командование сейчас в растерянности после крупного поражения под Сталинградом и не знает, как остановить наступление русских, вырвать из их рук стратегическую инициативу...
Слушая своего заместителя, Верховный подумал: «Он мои мысли высказывает, и всё же, всё же...» Сталин по-прежнему опасался за Московское стратегическое направление. Он перевёл взгляд на маршала Василевского как раз в тот момент, когда генерал Антонов что-то показывал ему на своей карте, лежавшей перед ним на столе.
— Что вы скажете, товарищ Василевский? — спросил Верховный.
— Скажу то, о чём уже вам докладывал, — заговорил Александр Михайлович, не сводя с вождя глаз. — Нам нужна многополосная оборона на Курском направлении общей глубиной не в километр и не в два, а порядка две-три сотни километров. — После недолгой паузы начальник Генштаба добавил: — Жуков прав, нужно сначала выбить у врага танки, его главное и, я бы подчеркнул, массовое оружие, а уж потом крепко ударить по фрицам и двинуть наши войска вперёд, не давая врагу закрепиться на его запасных рубежах.
Колебания Верховного были рассеяны, он даже посветлел лицом.
Итак, Ставка решила: главные усилия надо сосредоточить к северу от Курска, обескровить здесь противника в оборонительном сражении, а затем перейти в контрнаступление и осуществить его разгром. Только после этого, подчеркнул Сталин, можно развернуть общее наступление Красной армии, нанося главный удар в направлении Харькова, Полтавы и Киева. Если же гитлеровское командование не предпримет наступления в районе Курска в ближайшее время, то войска Красной армии сами перейдут к активным действиям.
Верховный подвёл итоги работы совещания и в заключение сказал:
— А теперь, товарищи, за работу! Надо сделать всё, чтобы разбить под Курском врага, провести в жизнь всё то, что нами намечено. Советские люди оценят успех Красной армии по достоинству. Что же касается строительства фронтами глубокоэшелонированной обороны, то Генштабу следует взять её под строгий контроль, обратив особое внимание на подготовку противотанковых рубежей, создание всевозможных противотанковых заграждений. А вы, товарищи Жуков и Василевский, во время поездок на фронты лично проверьте, всё ли делается в этом отношении. Немцы бросили на Курское направление очень большие силы, у них масса танков, самолётов, и не учитывать это — значит заранее проиграть сражение.
— Битву, товарищ Сталин, — подал голос Жуков.
— Да, конечно, битву, — согласился Верховный.
Сталин выбил из трубки пепел, набил её табаком и закурил. Откинувшись на спинку кресла, он вновь в мыслях возвращался к тому, что уже сделано по Курской дуге. Всё ли Ставка учла, и важно вовремя обнаружить и поправить, если что-то упущено. А когда начнётся сражение, то исправить ошибки будет уже поздно. Неожиданно кольнула мысль: как дела у генерала Рокоссовского? Давно не слышно его голоса. Вообще-то звонил он в Ставку не так часто, как другие командующие фронтами, и всегда звонил по делу, что Верховный весьма ценил. Теперь же он решил сам выйти на связь. Командующий Центральным фронтом был на месте. Верховному ответил звонкий голос, и по нему он сразу узнал Рокоссовского.
— Как у вас дела, товарищ Костин (псевдоним Рокоссовского. — А. 3.)?
Командующий фронтом ответил, что каких-либо ЧП не произошло, бойцы и командиры на занимаемых рубежах оборудуют глубокоэшелонированную оборону. Решено построить шесть основных оборонительных полос, надо ещё создать оборонительные рубежи и отсечённые позиции. На направлениях вероятного наступления противника на один километр фронта главной полосы обороны будет вырыто до 10 километров траншей и ходов сообщений...
— И когда вы сделаете всё это? — нетерпеливо прервал Сталин командующего.
— В течение апреля, возможно, прихватим ещё пару недель, — бодро проговорил Рокоссовский. — Прочную оборону мы делаем так, чтобы в ней увязли фашистские танки, в том числе «тигры» и «пантеры». А их у фашистов на Курском направлении уже немало, товарищ Сталин. Об этом нам доносит разведка, а также показывают пленные немцы.
— Откуда вы ждёте вражеский удар? — поинтересовался Верховный.
— Ожидаю, что враг ударит под основание Орловского выступа, который навис над правым крылом фронта, — объяснил Рокоссовский. — Там у вас на стене карта, взгляните, и вы увидите этот выступ. Я настолько в этом уверен, что создал плотную группу своих сил, здесь же намечаю разместить и основные фронтовые резервы.