— Слушаюсь! — И генерал Иванов поспешил на связь.
К вечеру бои на оборонительных рубежах ещё более обострились. Неся большие потери, немцы за день боевых действий продвинулись на полтора-два километра в районе Сырцева в полосе обороны 6-го танкового корпуса. Но в глубину обороны советских войск враг так и не пробился.
«А как дела у полковника Некрасова? — не без тревожного чувства подумал Ватутин. — Наверное, всё ещё не нанёс ощутимого удара по противнику».
В полдень он обсуждал с членом Военного совета Хрущёвым работу партийных организаций соединений по воспитанию у бойцов и командиров высокой бдительности в прифронтовой зоне, где проживало немало гражданского населения. Вошёл начальник штаба генерал Иванов. Лицо у него было воодушевлённое, словно сам он выиграл сражение.
— Товарищ командующий, я только что разговаривал с комдивом Некрасовым, — начал Иванов, держа в руках свёрнутую карту. — Бойцы второго эшелона его 52-й гвардейской стрелковой дивизии, поддержанные танками генерала Ротмистрова, нанесли по врагу весьма ощутимый удар и отбросили его за реку Псёл. Так что немцам не удалось продвинуться из района Мелехова на Верхний Ольшанес.
— Где это, ну-ка покажи на карте, — попросил командующий фронтом.
Генерал разложил свою карту на столе и показал на ней заветные точки.
— Это в полосе 7-й гвардейской армии, Николай Фёдорович.
— Хорошо, что комдив Некрасов и генерал Ротмистров оказали генералу Шумилову поддержку, — одобрил член Военного совета Хрущёв и, глядя на Ватутина, предложил завтра с утра съездить в 52-ю гвардейскую армию полковника Некрасова. — Ты, Николай Фёдорович, не возражаешь?
— Пока там идут ожесточённые бои, я туда вас не пущу, Никита Сергеевич, — возразил командующий. — К тому же завтра хочу собрать военный совет. По всему видно, что немцы выдыхаются, и хотя они продолжают атаки, у них наступает кризис. А коль так, то нам в самый раз проанализировать ситуацию на фронте, проверить, готовы ли наши войска к контрнаступлению. А то, что оно не за горами, я чувствую. То же самое волнует и моего коллегу командующего Центральным фронтом генерала армии Рокоссовского. Кстати, в три часа ночи он мне звонил по ВЧ. Я даже был расстроен тем, о чём он мне поведал. Во время бомбёжки одна бомба угодила прямо в домик, в котором он жил. Но в это время, к счастью, его в этом домике не было, он обедал в столовой Военного совета. — Ватутин взглянул на генерала Иванова. — Вы держите на прицеле комдива Некрасова, надо, чтобы он хорошо закрепился на своём рубеже, ибо наверняка немцы попытаются снова атаковать рубежи 52-й гвардейской армии. А пока они сосредоточивают свои усилия на Прохоровском направлении. Поддерживайте контакт и с командармом 7-й генералом Шумиловым. Человек он весьма скромный, и просить у нас помощи не в его характере.
— Да, Михаил Степанович человек гордый, я хорошо его узнал под Сталинградом, — не без удовлетворения произнёс Хрущёв. — Но его богатырской силе и выдержке я завидовал.
— А я раньше полагал, что зависть не в вашем духе, Никита Сергеевич, — усмехнулся Ватутин.
— Смотря какая зависть, Николай Фёдорович. Есть чёрная зависть, она мною отвергается, а вот белая зависть — она теплом ложится мне на душу. — Член Военного совета улыбнулся, отчего его полное лицо ещё более округлилось.
— Ну, если так, тогда возражений не имею. — Ватутин взял папиросу и закурил, выпуская изо рта серый горьковатый дым.
— Разрешите, товарищ командующий? — К нему вошёл адъютант.
— А я только что хотел тебя вызвать. Что, обед уже готов?
— Так точно! — Худощавое лицо капитана расплылось в добродушной улыбке. — Обед вкусный, Николай Фёдорович. Суп мясной с рисом, жареная картошка со свиной тушёнкой, а на третье вместо компота из сухофруктов кисель из клюквы!
— Клюква — это вкусно, а где взяли клюкву?
— Ребята в лесу собрали...
Во время обеда Москва передавала оперативную сводку. Генерал Иванов увеличил громкость на приёмнике, и теперь голос диктора звучал как туго натянутая струна:
«В течение 24 июля на Белгородском направлении наши войска продолжали вести бои с наступающими танками и пехотой противника. На Орловско-Курском направлении за истекший день противник атак не предпринимал. Нашими войсками на Белгородском направлении за день боёв подбито и уничтожено более 100 немецких танков. В воздушных боях сбито 47 немецких самолётов. На отдельных участках советские войска нанесли врагу контрудары и выбили противника из нескольких населённых пунктов. В бою немцы потеряли только убитыми до 2000 солдат и офицеров. В районе одной высоты Н-ская танковая часть уничтожила 35 немецких танков, из них 7 танков типа «тигр», 5 самоходных орудий и истребила свыше 600 гитлеровцев.
Бойцы и командиры Красной армии, сражающиеся на Белгородском направлении, наносят тяжёлые удары немецко-фашистским оккупантам. Подразделение бронебойщиков под командованием гвардии лейтенанта сожгли 12 вражеских танков, 10 автомашин и истребили до 200 гитлеровцев. Командир и наводчик братья Ерохины подбили 6 танков и уничтожили две автомашины. Снайпер Григорий Максимов за два дня истребил 52 гитлеровца...»
Рано утром, когда первые лучи солнца дробились на стволе пушки, а бойцы орудийного расчёта ещё спали в блиндаже, старшина Шпак тихонько встал, надел брюки и, подхватив свою гимнастёрку, поспешил к реке, чтобы постирать её. «И как меня угораздило упасть в грязь, — выругался он в душе. — А всё оттого, что слишком много думаю о Марии. И чем она мне приглянулась, ума не приложу! Вот если бы рядом со мной была на фронте жена, моя Зарочка, она бы заревновала. Что-то от неё давно нет писем, а я так скучаю по ней! Сыну Павлу она, наверное, пишет чаще, хотя не могу точно это утверждать...»
Река протекала неподалёку от первой линии обороны, и хотя место было не опасное, по утрам с противоположного берега реки, где находился противник, нередко постреливали по нашим бойцам его «кукушки» — так называли снайперов, укрывшихся в засаде. Эта ночь прошла без выстрелов, и старшина Шпак чувствовал себя спокойно. Вода в реке была холодной, особенно по утрам, но старшину это не смущало. Вскоре его гимнастёрка уже сушилась в блиндаже рядом с его койкой.
— Товарищ старшина, вы были на речке? — спросил Игнат Рябов, глядя на него своими круглыми большими глазами. На его худощавом лице застыло выражение сдержанности, видно, он хотел спросить ещё о чём-то, но то ли раздумал, то ли его смутил суровый взгляд Шпака.
— Я стирал гимнастёрку, — невесело ответил старшина. — В грязи вымазался... Да и у тебя гимнастёрка не первой свежести. Чтобы к вечеру постирал, ясно?
— Если нас фрицы не атакуют, — бодро произнёс Рябов и тут же перевёл разговор на другое. Он сообщил, что вчера вечером, когда Шпак был в штабе полка, сюда приходила медсестра Мария Ивановна. — Вас спрашивала, Василий Иванович, я сказал ей, где вы, и она расстроилась. Оказалось, раненый капитан Кольцов попросил её передать вам его просьбу прийти к нему. А вот зачем — не сказала. — Заряжающий с минуту помолчал и вновь заговорил, но уже тише: — Что-то медичка зачастила к вам, товарищ старшина, то одно у неё, то другое, а сама на вас глаза пялит без стыда и совести...
— Разговорчики, Рябов! — осадил его Шпак, но потом мягко, с улыбкой на уставшем лице добавил: — Ты, вижу, совсем не уважаешь бабскую красоту. А то, что медсестра красива, спору нет, и, видно, тебя это почему-то злит, а? Вот если в бою тебя зацепит осколок или пуля, кто окажет первую помощь? Та же Мария Ивановна. Она Кольцова, нашего командира батареи, едва он был ранен, перевязала и отвезла в санчасть. Может, потому и жив он остался. Эх ты, красавец! Соображать надо!..
— Да я ничего против Марии Ивановны не имею, — зарделся Рябов.
Шпак перекурил в ровике[16] и хотел было послать Рябова на передвижную кухню получить для расчёта завтрак, как у него на столике заголосил полевой телефон. Шпак рывком снял трубку:
— Первое орудие слушает!
В телефонной трубке послышалось ворчание, и чей-то голос насмешливо возразил:
— Орудие слушает? Странно, однако. Что за чушь? Доложите, как положено по уставу!
Теперь Шпак узнал командира полка Карпова и поспешил поправиться:
— Командир первого орудия старшина Шпак слушает вас!
— Вот это другое дело. Совсем разболтались... Говорит командир полка. У вас там нет командира первого дивизиона? Нет?.. А как ночь прошла?
— Пока тихо...
Полковник предупредил, что дальние посты воздушного наблюдения засекли немецкие танки.
— Как бы они не зашли в тыл батарее. Раньше времени огня по ним не открывать, чтобы не дать себя обнаружить, да и снаряды надо беречь. После воздушного налёта и бомбёжки, если таковая состоится, немцы бросят в бой танки. Это их обычный приём. Так что как бы не пришлось вам выдержать поединок с танками. — Голос у командира полка был спокойный, и Шпак понял, что раздражение у него прошло. От этой мысли у старшины полегчало на душе. — Опыт борьбы с танками у вас, Василий Иванович, есть, так что помогите Кошкину, если что...
— По-иному и быть не может, товарищ полковник.
— Вы в санчасти были — как там мой земляк капитан Кольцов? — неожиданно спросил Карпов, и в его напряжённом голосе появились металлические ноты. — Я туда звонил, но лечащего врача не застал, а дежурная сестра заявила: «Плох ваш Кольцов». Толком мне ничего не объяснила. А от вас информацию я не получил, хотя просил вас дать мне знать.
— Виноват, Игорь Михайлович, замотался, то одно, то другое... — с горечью промолвил Шпак. — У Кольцова мы были с командиром дивизиона, переговорили с его лечащим врачом. Ранение у него тяжёлое — осколок застрял в правом лёгком. Начальник полковой санчасти решил отправить его в госпиталь на операцию: в санбате молодые хирурги. Вернулся я на батарею поздно, вы уже отдыхали, и я не стал вас беспокоить.
— Так Кольцова отвезли в госпиталь? — не понял командир полка.