— Он как мальчишка, ваш Шпак: то руку поранил, когда открывал замок орудия, то горло у него простыло от холодного молока, а теперь нога...
— Может, ему полежать с неделю в санчасти, пока боль не пройдёт? — предложил Карпов медсестре.
— Никак нет, товарищ полковник, — горячо возразил старшина. — На ногу я ступаю, а бинт на ней не помешает.
— А что вы скажете, Мария? — спросил полковник.
— Я? — Она пожала крутыми плечами. — Он вам сказал и за себя, и за меня. Если не хочет, зачем его силой заставлять?
— Я и не собирался это делать, — бросил Карпов.
Мария между тем закончила перевязку.
— Всё, товарищ старшина, помощь вам оказана. Вы тут поговорите со своим начальством, а я перевяжу раненого связиста. У него тоже что-то с ногой...
Она ушла к дальней койке, где лежал раненый, а Карпов сел на стул и вскинул глаза на старшину.
— Вам Галина Фёдоровна Кольцова пишет? — спросил он.
— Недавно получил от неё письмо, правда, очень короткое, — весело ответил Шпак. — У неё всё хорошо, сын Петя растёт, она учит детей в школе. У меня создалось впечатление, что она собирается приехать в село Отрадное, где жители похоронили бойцов и капитана Кольцова, которые погибли во время бомбёжки. А вот зачем она поедет, ума не приложу. Не думаю, что сельчане расскажут ей о муже больше того, о чём я ей поведал.
— И всё же в её сердце теплится какая-то надежда, ей важно хоть что-то узнать о любимом человеке, — грустно заметил Карпов, хотя в душе был согласен с доводами старшины. — Ты, Василий Иванович, хорошо сделал, что перевёз её в Саратов в свой дом, — произнёс он. — Там живут твои родственники, они всегда окажут ей помощь, если что... Боюсь, как бы она не забыла мужа, — робко добавил полковник.
— Никак нет, — возразил Шпак. — Когда я был в Саратове, она только и говорила о нём. Нет, память о муже крепко осела в её душе! Скажу вам честно, мне жаль её. Будь я помоложе, предложил бы ей свою руку и сердце, а малыша сразу бы усыновил.
— Да, у нас с тобой седин на голове прибавилось, — задумчиво промолвил Карпов.
— Вчера я послал Кольцовой денег, — вдруг сообщил Шпак.
— Денег? — суровым тоном переспросил полковник.
— Так точно! — подтвердил Шпак. — А зачем они мне? Я же на полном государственном обеспечении нахожусь. Жены нет, сын Павел стал офицером, а сестра Даша живёт в достатке.
— Я думаю, что твои деньги Галина Фёдоровна вернёт, — сказал Карпов.
— Почему? — напружинился Шпак.
— Кто ты ей? Не муж, не брат, а просто знакомый, и взять эти деньги она постесняется.
— Ей дорога сейчас каждая копейка, а возьмёт или нет — дело её, — хмуро проговорил Шпак.
— Твой благородный поступок взволнует её, а вот я до этого не додумался. — Карпов посмотрел на свои наручные часы. — Однако мне пора. Хочешь, подвезу тебя к блиндажу, небось нога побаливает?
— Спасибо, товарищ полковник, я сам дойду, да и размять ногу надобно — так советуют врачи.
— Ладно, тогда я поехал. Если что-либо будет от Галины, дай мне знать. Будем на пару шефствовать над вдовой...
Помолчали. Шпак видел по лицу Карпова, что тот хочет ему что-то сообщить, да всё не решается. «Наверное, это касается меня, иначе Игорь Михайлович давно бы ушёл», — не без огорчения подумал Шпак, но говорить ему что-либо не стал. А Карпов всё не уходил. Наконец он взглянул на старшину и сказал:
— У меня для тебя плохие вести... — Увидев, как насторожился старшина и даже лицо у него слегка побелело, поспешно добавил: — Только ты не паникуй. Война идёт, сам понимаешь, сегодня ты герой, а завтра тебя может уложить вражеская пуля.
— Игорь Михайлович, я не из тех, кто слёзы льёт, хотя порой на душе кошки скребут, и вы меня знаете, но я не люблю намёков. Скажите прямо, что это за плохие вести?
— Твоего сына Павла ранило, он лежит в санбате, — наконец сообщил полковник.
— Где его ранило и куда? — засуетился старшина.
— В плечо — так мне сказали санитары, а вот с врачами переговорить мне не удалось — у них как раз шла сложная операция. Дозор, в котором был Павел, наскочил на немецкую засаду. Завязался бой... — Карпов передохнул. — Санитары сразу же увезли его в санбат.
— Вы куда сейчас едете? — торопливо спросил Шпак.
— В свой штаб. А что?
— Очень прошу вас, подбросьте меня в санбат! Мне надо сына увидеть...
— Ладно, поедем, — отрывисто бросил Карпов.
Санбат находился на окраине села, и доехали они быстро.
— Василий Иванович, ты иди к сыну, а я поеду, у меня совещание, и я не хочу опаздывать, — сказал Карпов.
— Вас понял, товарищ полковник. — Шпак вылез из машины.
Едва старшина вошёл в санбат, как дежурный врач спросил, к кому он пришёл.
— Сын тут мой, Павел Шпак, можно к нему? — спросил старшина и почувствовал, как от волнения у него забилось сердце.
Врач чуть приоткрыл дверь и кивнул в сторону коек:
— Лейтенант Павел Шпак лежит на крайней койке у окна.
— Понял, — произнёс старшина. — Ранение у него серьёзное?
— Я его не осматривал, не могу сказать. Мой коллега вот-вот приедет, спросите у него.
«Что-то темнит дежурный», — выругался в душе старшина, но ему ничего не сказал.
— Батя, ты? — спросил Павел, когда Шпак подошёл к нему.
— Я, сынок. — Старшина нагнулся и поцеловал его в щёку. Она была холодной, как утренняя роса. Шпак-старший присел на табуретку. — Что с тобой?
— Ранен. — Павел чуть приподнял голову. — Ходил с ребятами в дозор, ну и напоролись на немецкую засаду. Завязался бой. Я лишь успел швырнуть в окоп гранату, где сидели фрицы, и тут меня подстрелили. Наверное, в плече пуля осталась...
— Да у тебя, сынок, и губы посинели, — тихо промолвил старшина.
— Если пуля там, то меня будут оперировать, — словно не слыша отца, проговорил Павел. — А как у тебя дела? Майор Лавров сообщил мне, что ты уехал в командировку в Горький и что посылал тебя лично полковник Карпов — так, да?
— Был я не только в Горьком, но и в Саратове, — вздохнул старшина.
Он рассказал Павлу, чем это было вызвано и почему он перевёз жену и сына погибшего капитана Кольцова в свой дом.
— Ты, надеюсь, не против? — спросил старшина.
— Нет, отец. Моя Люся живёт у своего отца. Пишет, что он ей очень помогает и они больше не ссорятся. Кстати, ты был у моей жены?
Шпак-старший сказал, что времени у него было в обрез, он, к большому сожалению, заехать к ней не мог.
— А вот Даша, моя сестра, сообщила, что Люся родила дочь.
— Значит, дочь, а мне так хотелось сына, — тихо промолвил Павел. — Да, не скоро теперь, видно, я увижу своё дитя...
— Почему так думаешь?
— Если мне будут делать операцию, то ещё неизвестно, как она пройдёт, — с напряжением сказал Павел. — Пуля-то сидит во мне?
— Не переживай, тут у нас отменные хирурги, твою пулю, если она там, мигом вынут, и ты пойдёшь на поправку, — успокоил его старшина и нагнулся, чтобы поправить бинт на своей ноге.
Павел увидел это и спросил:
— Ты ранен, батя?
Шпак-старший усмехнулся.
— Понимаешь, рубил дрова, топор скользнул и задел ногу. В санчасти старшая медсестра Маша сделала мне перевязку.
— Маша с золотыми серёжками в ушах? — спросил Павел.
— Да, а ты что, познакомился с ней?
— Нет. Когда меня положили, она приезжала сюда, подходила ко мне, но ничего не сказала. Тогда я спросил, как её зовут. Она улыбнулась и ответила: «Маша, я из санчасти».
Павел помолчал, о чём-то размышляя, потом вдруг поинтересовался:
— Тебе нравится Маша?
— С чего ты взял? — удивлённо пожал плечами старшина.
В его голосе Павел уловил ноты разочарования и, чтобы смягчить ситуацию, небрежно бросил:
— Мне так показалось...
Лицо у Павла пошло белыми пятнами, нос заострился, и по всему было видно, что ему сейчас нелегко, что разговаривает он с усилием, с каким-то внутренним напряжением. «Ему трудно, и боль у него сильная, но бодрится, будто не рана в плече, а царапина», — не без горечи подумал Шпак-старший. Но спросил он совсем о другом:
— Как у тебя прошёл первый бой?
— Страха у меня не было, но поджилки тряслись. — Павел горько, через силу улыбнулся. — Но когда «тигр» пальнул по нашей батарее и снаряд разорвался метрах в десяти от орудия, я понял, что тут не до шуток, сам рванулся к прицелу, навёл орудие на «тигра» и выстрелил...
— И промах, — усмехнулся старшина.
— А вот и нет! — воскликнул Павел. — Снаряд угодил в траки и разорвал их. Немец стал крутиться на месте, как подстреленная птица. Я понял, что исход поединка решают секунды, и тут же пальнул по «тигру» вторым снарядом. Танку пришёл конец, он вспыхнул и окутался чёрным-чёрным дымом... А вечером, когда бой утих и немцы отступили под нашими ударами, командир батальона вручил мне медаль «За боевые заслуги». — И без всякого перехода Павел промолвил: — Рана чепуха, укус комара, и она почему-то меня не волнует. Беспокоит другое... Как там моя Люсик? У её отца очень тяжёлый характер, как бы они не стали ссориться. А тут ещё девочка родилась, шума в семье прибавилось...
Шпак-старший успокоил сына:
— Я напишу Люсе, спрошу, почему она хранит молчание, что там у них такое...
Павел чуть приподнялся, тронул плечо отца.
— Только не пиши ей, что я ранен, не то она зальётся слезами, да и сильной боли у меня нет, правда, временам она появляется, но я терплю. — Он положил голову на подушку и тяжело задышал.
«Кажется, я утомил его своими разговорами, мне надо идти», — подумал Шпак-старший. Он встал.
— Уходишь? — спросил Павел, глядя на него утомлёнными глазами, и неожиданно перешёл на другое: — Ты был на могиле моей мамы?
— Был, сынок... — Старшина облегчённо перевёл дух. — Я тут кое-что и тебе привёз... — Он достал из кармана платок и развернул его.
— Что это? — спросил Павел.
— Земля с могилы матери. Я и тебе отсыпал щепотку.
Павел взял землю из рук отца и положил в карман гимнастёрки.