— Ничего не имею против свободы, однако, для чего сие? У меня остался лишь флот, армии больше нет.
— Иной раз и флота довольно. А за армией дело не встанет. Ради того, чтобы досадить нам, и своих солдат вам подкинут.
— Честно говоря, предпочёл бы ваших, брат мой. С ними я скорее добуду немеркнущую славу, чем с какими-то жалкими французами, которых бьют даже австрийские увальни.
— Своими я и сам покомандую. А вам я бы советовал вспомнить собственные слова насчёт наших разногласий и прочего.
— Я всё прекрасно помню. Но неужели мне нельзя немного помечтать?..
Чем дальше шло расследование, тем сильнее у «Холмса» крепло подозрение, что взрыв парового котла на флотской лесопилке был отвлекающим манёвром.
На чём Юрий Николаевич основывал свои выводы? Вроде бы ни разу не наткнулся на что-то, однозначно указывающее в этом направлении. Но мелкие намёки, словесные и вещественные, рассыпанные то тут, то там — словно мыши нагадили — складывались именно в такую картину.
Кто выигрывал от приостановки работы лесопилки на несколько дней? Собственно, никто. Там и так собирались ставить второй котёл, просто немного ускорили темпы его установки. Со здешними сроками постройки кораблей задержка в полгода или даже год была практически в пределах нормы. А вот шумиха, и отвлечение всех наличных дознавателей на это дело… Кто-то очень хорошо знал, что Пётр Алексеевич весьма болезненно воспринимает любые нападки на флот. Так как поджечь готовые или строящиеся корабли не получилось бы ни при каких условиях — уж поверьте, там охрана даром свой хлеб не ела — то оставалось произвести атаку на менее охраняемый объект. Лесопилку, то бишь. Тем более, там и паровой котёл в наличии, а то, что эти штуки при определённых условиях умеют взрываться, уже знали. Одним словом, идеальная цель для…отвлечения внимания.
Отвлечения — от чего?
С этими выводами он и явился пред светлые очи государевы, причём подгадал так, чтобы и Дарья была рядом. В отсутствие командира и Кати она оставалась единственным человеком из своих, имевшим хоть какое-то влияние на Петра Алексеича. Тот за последние полгода умудрился рассовать свой «малый тайный совет» по самым разным углам планеты. Женя Черкасов где-то на пути в Тобольск, едет губернаторствовать и расселять на подведомственной территории пленных шведов. Катя с мужем — в Копенгагене, занимаются дипломатией. Орешкин погиб под Полтавой. Вася Корчмин, едва оправившись от ран, снова крутится в Новгороде около Якова Брюса, они там что-то по артиллерийской части опять внедряют. Здесь остался разве что Артём, но у него с воспитанниками учебки всегда дел по горло. И мануфактуры, с прибыли которых егеря для своих нужд разные ништяки покупают, тоже под его ответственностью. И только Дарья всегда была на месте — вот уж кого надёжа-государь от себя теперь ни на шаг не отпускал. Она и сейчас находилась рядышком с мужем — показывала какие-то бумаги, что-то негромко поясняла к написанному.
— …здесь даже вкладываться особенно не нужно, родной мой, в Сухаревой башне уже всё есть, — расслышал он. — Считай, готовый университет, только вывеску сменить да Леонтия Филипповича ректором назначить.
— Не помешал? — деликатно поинтересовался Юрий Николаевич, проходя в кабинет, куда его пропустили без особенного энтузиазма.
— Какие новости? — Пётр Алексеич тут же отставил в сторону все бумаги.
— Не очень хорошие, — сообщил «Холмс». — Я тут по мелочи кое-что понаходил, и вот какая картина нарисовалась…
Он коротко изложил факты, и наблюдал, как с каждым его словом мрачнеет лицо Петра. Видимо, излагать ещё и выводы не придётся: государь и сам не дурак.
— Стоили ли те усилия такого ничтожного результата? Ой, вряд ли, — подытожил глава новосозданного «угрозыска». — Зато все наши силы отвлечены на расследование инцидента на лесопилке. Вот я и думаю, что было их истинной целью.
— В городе только один объект, который может стоить таких усилий… — задумчиво, с какой-то мрачной ноткой, произнесла Дарья. — И это…
— Я знаю, душа моя, — государь с деликатной нежностью поцеловал её ручку. — А ты, Юрий, сыщи Алексашку. Он нынче в городе, найдёшь быстро. Скажешь, я велел всё тебе выложить как есть.
Догадка, мгновенно промелькнувшая в мозгу криминалиста, разом прояснила все нестыковки расследования. Он даже пожалел, что так мало времени уделял изучению местной политики.
— Карл…
— То-то же, — буркнул Пётр Алексеич. — Впредь нам урок, чтоб не очень-то доверяли слову. Ступай к Алексашке.
— Будем ловить или будем сливать? — сразу спросил бывалый криминалист.
— Говори яснее.
— Что ж тут неясного? Хотел спросить, что будет выгоднее — поймать или спугнуть? Это же не уголовка, а политика, я в ней не очень разбираюсь.
— Просто делай своё дело, как надлежит, — сказал государь. — Я сам решать стану, что нам выгоднее.
— Ясно: по обстоятельствам. Что ж, пойду копать дальше.
Мерзкое ощущение, что и здесь дела политические помешают поймать и наказать преступников, царапнуло душу. Но такова жизнь. Не всегда торжествует справедливость в её общепринятом понимании. Однако осознание того, что руководство в курсе и всё прекрасно понимает, хоть немного, но радовало. Оставалось надеяться, что организаторы всей этой фигни со взрывами и устранением лишних исполнителей так или иначе получат свою порцию отрицательных эмоций.
Политика политикой, а восемнадцатый век всё же в чём-то куда проще, чем двадцать первый. Меньше условностей.
Насколько скромен в быту был Пётр, настолько же кричаще роскошно обставлял свой дом светлейший князь Меншиков. И это было справедливо хоть для той истории, что они знали, хоть для этой. Человек-то один и тот же. Тот самый, что закупил и вывез из Голландии восемьсот мраморных камней для постройки дворца себе любимому, а камни те — это не кирпичики, это увесистые монолиты. Уже сейчас дом Меншикова был самым роскошным зданием строящегося Петербурга. Хоть он и не находился на Васильевском острове, который, в отличие от того варианта истории, сейчас жилыми зданиями не застраивался, но габаритами и отделкой действительно напоминал дворец. Пётр Алексеич, пока Зимний дворец не готов, пользовался этим обстоятельством без малейших стеснений, устраивая в доме своего друга торжественные приёмы для иностранцев. «Всё честно, — не без юмора подумал „Холмс“. — Друг Саша ворует деньги и строит дворцы, а друг Петя с чистой совестью пользуется этой роскошью для своих потребностей».
Если государь был ранней пташкой, поднимаясь и принимаясь за работу ни свет ни заря, то гражданин Меншиков, если не было особенной нужды, предпочитал поваляться в постели допоздна. А его дворня строго следила, чтобы покой барина никто, кроме Петра Алексеевича, не смел нарушить. «Ты с ним не особенно церемонься, — напутствовала Дарья. — Скажут, что спит, начнут поперёк дороги становиться — разгони всех и растолкай. Он оценит». Девиз «Наглость — второе счастье» никогда не был жизненным императивом Юрия Николаевича, но он понимал, что есть люди, с которыми иначе нельзя. Александр Данилович относился как раз к этой категории.
Всё произошло в точности, как и предвидела Даша: светлейший в десятом часу утра изволил почивать, приказав дворне и секретарю никого, кроме государя, к своей персоне не допускать. Упомянутые честно попытались исполнить приказание буквально, но гражданские люди против егеря с огромным боевым опытом — это несерьёзно. Юрий Николаевич прошёл сквозь них как горячий нож через кусок масла, даже не заметив.
— С добрым утречком, Данилыч, — сказал криминалист, сходу открывая дверь в комнату светлейшего. У того, хоть и вправду лежавшего в постели, в руке уже была шпага. — Уйми челядь, я по делу.
— Вон подите, — без особенного удовольствия бросил сонный Меншиков ввалившемуся следом за Юрием секретарю. А когда тот, тоже без восторга на лице, удалился и закрыл за собой дверь, добавил: — Рожа и мундир знакомые, да что-то тебя не особенно припоминаю, егерь. Кто таков?
— Юрий Панченко, эксперт-криминалист следственного отдела, — представился тот.
— А, ты из…этих егерей, — понимающе проговорил Данилыч, неохотно вылезая из-под одеяла. Шпагу из рук он, впрочем, не выпустил. — Дело спешное?
— Да, потому и ждать не стал, пока ты проснуться изволишь. Слышал про взрыв?
— Слышал. Ты, стало быть, розыск по тому делу учинил? Много разыскал?
— Кое-что нашёл, — Юрий без приглашения присел на резной стул у самой кровати. — Я, собственно, только что от Петра Алексеевича, ему всё и доложил. Он меня к тебе послал, говорил — ты можешь рассказать следствию нечто важное.
Ответом ему был негромкий, но ехидный смешок.
— Значит, и ты увязал то дело с иноземцами и политикой? — Меншиков наконец вложил шпагу в ножны, потянулся, разминая суставы, и, стянув со спинки другого стула верхнюю одежду, снятую накануне, принялся не торопясь облачаться. — Ежели даже ты понял сие, то либо умён сверх меры, либо те господа не особенно скрывают свои намерения. Что ж тебя навело на мысли о…политике?
— Несоответствие затраченных ресурсов и достигнутого результата, — спокойно сказал Юрий, сделав вид, что пропустил мимо ушей подковырку собеседника. — То, что я увидел — это классическая операция прикрытия. Её одинаково успешно используют и воры, и политическая разведка. А так как красть здесь после тебя особенно нечего, то вывод один: политика.
— И ты сразу к делу. Нет чтоб сперва поговорить о том, о сём, — Данилыч уже понял, что гость не шутки пришёл шутить, но удержаться не мог. Натянул на себя штаны, камзол и, застегнувшись на все пуговицы, надел поверх сего нарядный кафтан с позументом. — Ну, к делу так к делу. Явился ко мне один человечишка, плюгавый такой, вроде чернильной душонки из конторы. На приём напросился, как бы по делу, а сам мне закидывает: мол, есть люди, готовые отвалить чёртову кучу денег за небольшую услугу.