Карфаген был один из самых красивых городов того времени, а в этот день он разукрасился самым блестящим образом: на всех улицах были поставлены мачты, разукрашенные гирляндами и разноцветными пестрыми флагами, весело развевавшимися в воздухе, на окнах красовались гирлянды с роскошными цветами и дорогими тканями, а по улицам двигались стотысячные толпы. В гавани скопилось столько людей, что полки не могли пройти сомкнутыми рядами. Тогда выступило двести человек; они с громким криком пошли впереди войска и разгоняли толпу, размахивая длинными палками.
Сидя на своем прекрасном пегом коне, взнузданном серебряной уздечкой и покрытом чепраком из леопардовой шкуры, Гамилькар с трехгранным копьем в руке смотрел на маршировавшие мимо него войска, безусловно ему преданные. Все хорошо помнили, как семь лет тому назад он овладел в Сицилии римской горной крепостью: среди ночного мрака он со своими воинами, карабкаясь по скалам, перебрался через стены крепости и напал на врагов так неожиданно, что они не успели даже очнуться от сна. Кто же не стал бы с радостью сражаться под знаменами такого военачальника, победоносные знамена которого развевались повсюду.
— Слава тебе, око Ваала! — ликовали войска, проходя мимо него.
— Слава тебе, Гамилькар! — вторил им с восторгом народ.
Под звуки весело гремевшей музыки по улице беспрерывно шли отряд за отрядом; солнце стало уже склоняться к западу, когда наконец войска были посажены на суда. Воины столпились на палубах огромных судов, а на берегу стоял плотной массой народ в ожидании торжественной минуты отплытия судов. Когда прибыла весть, что суда готовы к отплытию, военачальник подал знак, и пятьдесят труб протрубили сигнал.
На берегу и на судах раздались крики народа и ликующего войска, с шумом развернулись паруса, и мерно начали опускаться и подыматься весла, на берегу загремел воинственный марш, и суда величественно поплыли из гавани в Средиземное море. Едва стихли звуки марша, как воины на судах запели старинную песню, в которой каждый стих кончался припевом:
Мы — цари морей,
Нам принадлежит весь мир!
Народ долго еще размахивал с берега платками и головными уборами, посылая отъезжающим морякам свое приветствие с криками:
— Да хранит вас Ваал, гордые карфагеняне!.. Да хранит вас Ваал на бушующих волнах!
Поздно вечером Ганнибал снова пробрался к отцу и повторил свою просьбу. Гамилькар был серьезен и сказал мальчику:
— Выслушай меня, сын мой, и вникни в каждое мое слово!.. Лет пятьдесят тому назад король сиракузский Гиэрон уволил несколько тысяч наемников, которые разбрелись по Сицилии, и затем направились к Мессане, чтобы оттуда переправиться в Италию: но только меньшая часть отправилась дальше, большинство осталось в Мессане и принялось грабить окрестности. Они назвались мамертинцами в честь римского бога войны Марса, которому посвятили себя, дав обет и впредь жить только добычей, а не плодами мирного труда. В Италии римляне не потерпели этого и без пощады перерезали этих разбойников. Жители Мессаны были не прочь последовать примеру римлян, но они сознавали, что одним им не справиться с грабителями. В своем горе они обратились к нам за помощью. Сначала мы хотели помирить враждующие стороны, разобрав их тяжбу по всей справедливости; но мамертинцы не пожелали вступить в переговоры, и нам пришлось взяться за оружие. Когда же мамертинцы пришли к убеждению, что они будут побеждены нами, то они обратились за помощью к Риму, и Рим, учинивший в Италии кровавый суд над этими разбойниками, стал на защиту их против нас, выслал флот и войско в Сицилию и у нас разгорелась война, которая длилась двадцать три года и наделала нам неисчислимо много бед.
— Это было бесчестно! — воскликнул с возмущением Ганнибал.
— Да, сын мой, это было бесчестно, но, помни: так поступает Рим! Слушай дальше! Война кончилась для нас несчастно, и мы потеряли много земель, денег и свой престиж, но мы должны были покориться. Мы перевезли с Сицилии свои наемные войска обратно в Карфаген; но едва успели они ступить на берег, как по наущению римлян возмутились против нас, уговорили наших союзников присоединиться к ним и, подступив к нашему городу, уничтожили водопровод, так что мы оказались на краю гибели.
— Бесчестно! Подло! — воскликнул Ганнибал.
— Не забудь, так поступает Рим! — продолжал Гамилькар.— Началась борьба не на жизнь, а на смерть! Но с помощью Ваала и нашей великой благодатной богини Танит, покровительницы нашего города, мне удалось уничтожить всех восставших.
Но послушай, что в это время сделал наш враг!.. Когда мы находились в самом безвыходном положении, Рим во время мира отнял от нас большой остров Сардинию и объявил нам снова без всякого повода войну, зная, что мы не в состоянии обороняться. Что нам оставалось делать? Пришлось купить мир дорогой ценой, выплатив Риму тысячу двести талантов и уступив ему Сардинию и Корсику, которые сделались римскими провинциями.
Сжав свои маленькие кулаки, мальчик зарыдал от гнева, а отец торжественно произнес:
— Запомни же: так поступает Рим! И если ты глубоко запечатлеешь все это в своем сердце, чтобы оно никогда не изгладилось из твоей памяти, тогда я, может быть, уже завтра вручу тебе меч и возьму с собой в поход, чтобы ты служил Карфагену.
— Я этого никогда не забуду! — вскричал радостно Ганнибал.
На другое утро, когда весь город еще спал, Гамилькар разбудил сына, сказав ему:
— Сегодня выступают в поход войска, теперь надо решить, пойдешь ли ты со мной или останешься здесь. Пойдем в храм богини Танит, принесем ей жертву и испросим ее благословение для тебя. Затем мы предстанем перед могущественным Мелькартом и отдадим ему на служение твои руки и твой меч.
И отец с сыном направились к горному замку и вступили в роскошный сад, окружавший храм высокочтимой богини Танит. Всюду были проложены тенистые аллеи, росли душистые цветы и роскошные пальмы, среди которых красовались статуи из белоснежного мрамора, алебастра и стекла. И все это отличалось необыкновенной роскошью, которой карфагеняне желали достойным образом окружить благодатную покровительницу величайшего в мире торгового города. Величественный храм сверкал пестрым мрамором, золотом и серебром, а тяжелые шелковые занавеси с золотой бахромой умеряли свет, проникавший через окна.
Окончив торжественные воззвания, пропев молитвы и принеся в жертву гранаты и белых голубей, отец с сыном вернулись в нижний город и направились к храму всемогущего Мелькарта, гневного божества, снискать расположение которого было необходимо. Этот идол изображал великана с бычьей головой в сидячем положении. Сделан он был из железа и был внутри пустой; под ним помещался огромный очаг; на животе и груди божества находилось семь больших отверстий, расположенных одно над другим и запертых железными дверцами. Во время жертвоприношения жрецы указывали, в какое отверстие следовало вложить приносимую жертву, предаваемую пламени. В верхнее отверстие насыпалась только мука, во второе кидали голубей, в третье — обезьян, в четвертое — баранов, в пятое — овец. В шестое отверстие вводили быков, кому же такая крупная жертва была не по средствам, а между тем он желал ей придать такое же значение, тот жертвовал шкуру быка, служившую эмблемой любого животного.
В самое же нижнее отверстие принимались только самые драгоценные и наиболее умиротворяющие бога жертвы,— живые люди. Но и для них существовали символические заместители: вместо самого человека бросали в раскаленного Мелькарта локон его, или он должен был перед ликом идола перебежать через небольшой огонь. Но если требовалась крупная жертва ради города, если Карфагену грозила опасность или его постигала беда, тогда ради всеобщего блага по жребию выбирали детей из знатнейших семей и подвергали их мучительной смерти через сожжение.
Когда в храм вошли Гамилькар с сыном, жрецы, одетые в красные плащи, сосредоточенно поддерживали огонь в печи и под каменной плитой перед идолом. Но вот затрубили трубы, загремели литавры, и жрецы запели жертвенный гимн, которому с глубоким чувством вторили отец и сын.
Затем Ганнибал опустился на колени перед идолом и повторил громко и ясно слова отца:
— Великий Мелькарт! Могущественный, сильный бог, господин Карфагена! Тебе посвящаю себя,— при этих словах Гамилькар бросил в пламя локон волос мальчика,— тебе и городу. Во славу твою и на благо Карфагена я посвящу всю свою жизнь. Благослови мой меч!
И он подал оружие главному жрецу, который коснулся идола и затем три раза провел лезвие через пламя.
— Я буду всю жизнь бороться с врагами города, ненавидеть и преследовать Рим! Каждый удар сердца для Карфагена, каждый удар меча — против Рима! Так буду я жить и так умру! Моя жизнь принадлежит тебе, Мелькарту, и Карфагену! — и Ганнибал, быстро вскочив, три раза перебежал через высоко вспыхивающее перед идолом пламя.
Жрец благословил его, Гамилькар вручил крупную сумму денег в пользу храма, и затем отец с сыном довольные и счастливые, поспешили домой.
Дома Гамилькар приказал призвать одного из своих лучших полководцев, Бодашторета, и обратился к нему со следующими словами.
— Я решил взять Ганнибала в поход, он уже настолько подрос, что воспитанием его следует заняться мужчинам. Я поручаю его тебе и отдаю в твои опытные руки; научи его плавать и ездить верхом, обращаться с мечом и копьем и стрелять из лука. Изнеживать его не следует; он должен приучиться переносить жару и холод, голод и жажду, спать на голой земле, не пугаться никаких трудностей; словом, он должен стать лучшим из нас всех. Бодашторет, на твою долю выпала честь воспитать будущего полководца Карфагена,— оправдай мое доверие!
— Благодарю тебя за него! — воскликнул Бодашторет.— Когда наступит время, потребуй с меня отчет в том, что я сделал из твоего сына! Ты будешь мной доволен!
Уже много лет не видали карфагеняне такого торжественного дня. Карфаген был богатым и могущественным городом, и в нем процветали науки и искусства. При великих торжествах украшались не только храмы, но и улицы и площади, а в этот день всюду царила ослепительная роскошь.