Покончив с жертвоприношениями идолам, все полководцы собрались перед дворцом Гамилькара, который, отдав им приказания, обратился с речью к армии. Затем войска двинулись к морским воротам.
Жаждущей зрелищ толпе было на что посмотреть: иберийские наемники в белых полотняных кафтанах с красной оторочкой, галлы, обнаженные по пояс и вооруженные щитами и закругленными, незаостренными железными мечами, нумидийцы со щитами из слоновой шкуры, затем шли гордые копьеносцы в блестящих кирасах и шлемах из чистой меди; одетые в красные кафтаны стрелки были в полотняных колпачках и ярко-красных поясах, их колчаны висели на широких кожаных ремнях; пращники, вооруженные секирами, воины с серповидными мечами и в шапках из звериных шкур на головах, татуированные ливийские племена, затем воины тяжеловооруженные, в кольчугах из металла, массивных бронзовых панцирях и набедренниках, в тяжелых шлемах с конскими хвостами и пестро раскрашенными перьями.
Но главное внимание привлекали всадники, начиная с легких нумидийских наездников с плащами из шкур льва или пантеры, скакавшие на маленьких неоседланных лошадях, до тяжелой кавалерии, вооруженной с ног до головы и привлекавшей взоры толпы сверкавшим металлом вооружения и яркими красками одеяний. Народ приветствовал всех громкими возгласами, но при приближении сотни слонов раздались оглушительные крики ликования. У слонов на спине были деревянные башни, в которых помещались копьеносцы; грудь слонов была покрыта металлическим щитом, из-за которого высовывалось короткое копье, клыки были удлинены железными ятаганами; на коленных суставах были прикреплены кинжалы, бока и спина были защищены металлическими панцирями; на конце хобота был прикреплен кожаными ремнями большой нож, а весь хобот был выкрашен красной краской, так что когда слон размахивал им, хобот походил на огненного окровавленного змея.
Слоны были всеобщими любимцами карфагенян, и за ними постоянно с любовью ухаживали, кормили сластями и баловали; в таком вооружении приходилось их редко видеть, и в этот день слонов тоже разоружили, как только войска вышли за город, чтобы облегчить им поход.
Впереди воинов шли музыканты, одетые в красное с желтым одеяние, с трубами, с металлическими рожками, барабанами, тамбуринами, треугольниками и с большими выложенными серебром рогами буйволов. На расстоянии пятидесяти шагов от них одиноко ехал Гамилькар, а на таком же расстоянии от него следовали полководцы, среди них, рядом с Бодашторетом, ехал на маленьком спокойном коне Ганнибал. Громким ликованием и аплодисментами приветствовал народ отца и сына — опору настоящего, надежду в будущем.
Когда последние полки исчезли за Морскими воротами и громовые крики последнего привета смолкли, часть людей вернулась в свои жилища, а скоро возвратились и толпы, провожавшие войска за городские ворота, и когда ночь покрыла мраком город, в нем снова водворились тишина и спокойствие.
Кое-где продолжали еще сидеть за стаканом вина веселые собеседники, вспоминая о близких, ушедших в поход и высказывая свои предположения о планах и целях Гамилькара, но все поголовно выказывали глубочайшее уважение к доблестному военачальнику.
Только в одном из садов предместья сидели в беседке два богатых купца, Гула и Капуза, и вели вполголоса беседу за стаканом вина.
— Он отправился в поход,— сказал Гула,— никому неизвестно, что он собирается предпринять. Я был еще ребенком, когда карфагеняне явились на мою родину, грабили, убивали и жгли целые селения, и не было семьи, которую не постигло бы горе и несчастье. На моих глазах были убиты отец и мать, сестру подняли на копье, дом стал добычей пламени. Только я, еще совсем крошка, остался в живых, и если бы не сжалились надо мной соседи, то я погиб бы от голода. Милосердные люди меня вырастили и устроили мою судьбу. Я много путешествовал, жил долго в Утике, побывал в Сиракузах, а также в Риме; все, что я ни предпринимал, мне удавалось: я разбогател, меня стали уважать, но мне не забыть того ужасного дня. В конце концов, я поселился в Карфагене, потому что здесь ведется самая крупная торговля, но, несмотря на это, я не карфагенянин. Напротив, я их злейший враг, и все мои помыслы направлены к тому, чтобы отомстить за отца, мать и сестру. Я вступил в тайные сношения с Римом, я тщательно наблюдал за каждым шагом Гамилькара и в точности донес обо всем туда. Кто мог ожидать, что обреченный на погибель город снова так оправится! Что он соберет такие полчища и снова предпримет завоевательный поход!
— Моя судьба не лучше твоей! — сказал в свою очередь Капуза.— И меня постигли такие же бедствия. Городок, в котором мы жили, был обращен в груду пепла, и я поклялся отомстить поджигателям. У Рима нет более преданного слуги, как я! И я надеюсь увидеть тот день, когда сюда войдут римские легионеры, и римский консул тут произведет кровавый суд.
— В общем,— заговорил снова Гула,— неважно, покорит ли Гамилькар несколько жалких племен на африканском побережье,— это не представляет никакой опасности для Рима. А на всякий случай мы оба тут; мы тут око Рима, наблюдаем за всем и докладываем, куда следует, а там уж знают, когда обнажить меч.
— Неоценим в нашем деле Юба, третий в нашем союзе,— вставил Капуза.— Он сопровождает пунические войска в качестве одного из военачальников, чтобы в точности знать о каждом предприятии и доносить обо всем. К тому же он хитер, предприимчив и не отступит ни перед чем! Сегодня утром, выступая в поход, он торжественно поклялся, что позаботится о том, чтобы Гамилькару не вернуться в свой Карфаген, и насколько я его знаю, он сдержит свое слово.
Оба заговорщика молча пожали друг другу руки и распрощались,— была уже полночь.
ГЛАВА II. ГОДЫ УЧЕНИЯ
Пунийская армия подвигалась вдоль моря на запад, оставляя за собой вереницу городов. Наконец перед ней поднялись Абильские скалы, а по другую сторону пролива высились к небу Кальпийские горы. Перед переправой в Таре армия расположилась на отдых.
Бодашторет усердно исполнял службу воспитателя Ганнибала. Мальчик маршировал с воинами, пока у него хватало сил, а когда они ему изменяли, укладывался в башню на слоне на отдых. Иногда он ехал на своей смирной лошадке.
Армии предстоял продолжительный отдых, но неожиданное обстоятельство разрушило эту надежду. Город Гадес (Кадикс), осажденный многочисленным неприятелем, обратился за помощью к Гамилькару.
Он скоро переправил туда весь свой флот, но едва успел высадиться последний отряд, как пришлось дать сражение. Неприятель был разбит, обращен в бегство, и пуны вернулись в лагерь с богатой добычей.
Ганнибал не мог еще участвовать в битве, но с крыши высокого дома наблюдал за всем происходившим, а приставленный к нему опытный военачальник давал ему объяснения.
Мальчику страстно хотелось взять в руки меч, и он высказал свое желание. В ответ он услышал суровое замечание: «Карфаген немного выиграет от того, что ребенка в бою затопчут кони». Сын полководца не должен много мнить о себе, а должен понимать, что он ничто, и стремиться стать чем-нибудь!
После заключения мира войско предалось отдыху и веселью, а Ганнибал принялся за полезные занятия.
Нумидийцы повсюду славились, как великолепные наездники, и о них обыкновенно говорили, что они срослись со своими конями. Но лучшим из них бесспорно был Калеб.
Когда он показывал товарищам свое искусство, перескакивал через рвы и кусты, скакал мимо них то стоя, то на коленях на неоседланной лошади, зрители бурно выражали ему свое одобрение и в один голос говорили:
— Этого никому не сделать!
Ему-то Бодашторет поручил Ганнибала.
— Приложи все старания,— сказал он ему.— Пусть мальчик превзойдет тебя в верховой езде, и пусть войско дивится ему и говорит: «А ведь его научил Калеб!»
— Спасибо за доверие,— ответил нумидиец.— Я постараюсь, чтобы мой воспитанник сделал мне честь... Пойдем, Ганнибал, попробуем!
— Я уж умею ездить верхом! — заметил мальчик, часто ездивший на лошади.
— Посмотрим! — сказал Калеб.— Поедем-ка вместе!
С этими словами он поднял юного героя на неоседланную лошадь и так сильно стегнул ее бичом, что она взвилась на дыбы, и сын полководца, описав большую дугу в воздухе, упал на землю.
Нумидиец улыбнулся и, заложив руки за спину, насмешливо спросил:
— Это ты называешь ездить верхом?
Ганнибал вспыхнул, поднялся, но овладел собой и, подойдя к Калебу, схватил его за руку и сказал:
— Научи меня!
После первого урока у Ганнибала болело все тело; зато он ясно сознавал, что ездить верхом не умеет, но у Калеба научится.
Так же искусен по своей части был еврей Зеруйя: о нем в шутку говорили, что он на лету мог застрелить жука из лука. И он стал тоже учителем Ганнибала.
Ганнибал научился владеть мечом и палицей, метать копье, колоть пикой, бросать камни и ядра, владеть секирой и топором, а также плавать рт нырять, словом, всему, что полезно знать воину При этом Бодашторет умел выбирать ему наставников из числа самых искусных воинов.
Гамилькар не любил бездействия. Заключив мир в Гадесе, он двинулся со своим войском на восток и завоевал Карфагену всю южную часть Испании. Здесь он вступал в торговые сношения, там заключал союз, в другом месте подчинял сопротивлявшихся силой оружия и наконец покорил всю страну на расстоянии пятидесяти часов пути от берега. То была самая прекрасная часть южной Европы, и она составила могущественное государство.
Гамилькар был мягкий, справедливый правитель, и побежденные скоро привыкли к новым условиям. Но в войске находился изменник, то был военачальник Юба, товарищ Гулы и Капузы. Переправа пунов в Гадес была для него неожиданностью. После занятия города прошло несколько недель, и из Карфагена прибыло торговое судно; покончив свои дела, оно отправилось обратно. Многие послали с купцами письма на родину, и Юба сообщил своим друзьям о том, что предпринимал Гамилькар.
Отсюда,— писал он,— я не могу снестись с Римом. Одним богам известно, куда еще нас поведет Гамилькар. Он страшный человек. Без сомнения, с Карфагеном будут поддерживаться сношения, и я могу время от врем