Но армия сама решила за себя: солдаты на руках внесли Ганнибала в палатку вождей и объявили им, что должен повелевать тот, кто не кичится пред ними роскошью, живет среди них, как равный, но доблестью превосходит их всех!
— Благодарю! — произнес Ганнибал.— Но я предупреждаю вас, что при мне не ждите ни покоя, ни удовольствий, вам предстоят лишь труды и лишения! Мой лозунг: жить и умереть за Карфаген! Вперед на Рим!
— Веди нас! — раздались со всех сторон крики войска.— Мы твои душой и телом! Ты наше солнце! С тобой Мелькарт!
Шестнадцать лет минуло с тех пор, как Гамиль-кар расстался с родным городом. Теперь старший из его сыновей занял его место! Ганнибалу было всего двадцать пять лет, но судьба сулила ему стать величайшим из полководцев всех времен и народов.
ГЛАВА III. ПОД САГУНТОМ
Ганнибал стремился упрочить власть Карфагена в Испании, расширить его владения и защитить себя с тыла прежде, чем перейти к дальнейшим предприятиям.
Своими успехами он был обязан трем обстоятельствам: остроумию замыслов, быстроте их выполнения и храбрости своих войск. Первый удар он нанес олькадам, жившим к северу от Нового Карфагена. Форсированным маршем подступил он к их богатой, роскошной столице Альтее, взял ее приступом и разграбил. Быстрота нападения и ожесточенность сражения ошеломили всех, и остальные города добровольно сдались победителю.
На следующую весну он покорил земли, лежащие по ту сторону Тага (Тахо), и овладел крепостью Германдика, ее называли еще Элемантика (современная Саламанка), и планы врагов, готовивших ему гибель, содействовали лишь утверждению его мощи и славы.
Олькады заключили с карпетанами тайный союз и, едва Ганнибал, возвращаясь после одержанной победы, успел перейти Таг, встретили его с огромным стотысячным войском. Ганнибал остановился и, не вступая в бой, расположился лагерем на берегу реки, оставшейся у него в тылу. Неприятель не отважился атаковать и тоже раскинул лагерь.
Наступила ночь: Ганнибал был далек от сна: он обдумывал свое положение. Вдруг ему вспомнилось сражение при Эримиссе...
Его взор загорелся: «Нашел!» — прошептал он, и тотчас призвав к себе своих военачальников, изложил им свой план. Приказ его был в точности выполнен.
Ночной сумрак все еще расстилался над землей, когда в пуническом лагере затрубили рога и трубы, забили барабаны, будя объятых сном воинов. Поспешно строились полки, и едва забрезжила утренняя заря, войска перешли Таг и раскинули новый лагерь.
Неприятель заслышал тревогу, стал готовиться к бою и вдруг заметил отступление пунов.
— Смотрите,— насмешливо говорили союзники,— он боится! Он хочет, чтобы нас разделяла река, чтобы мы не могли произвести нападение. Но и мы можем переправиться на ту сторону! Поспешим, чтобы он не успел окопаться и возвести укрепления!
Полчища ринулись вброд, спеша переправиться и встретиться с врагом.
Между тем пунические воины с помощью лопат и секир насыпали искусственный земляной холм, с которого Ганнибал мог обозревать все, что происходило.
Окружавшие его полководцы с напряженным вниманием следили за своим вождем... вот он поднял меч... раздался призывный клич труб, и нумидийская конница понеслась к реке, за ней спешили слоны, и завязался ужасный, неравный бой. Кони твердо держались на ногах, а неприятельские пехотинцы с трудом справлялись с течением и легко могли быть опрокидываемы; всадник еще высоко сидел на коне, а пехотинцу вода доходила уже до горла. И слоны вошли в воду, производя страшное опустошение. Бурное течение, проворная конница и слоны уничтожили большую часть противника, а выбравшиеся на берег стали добычей пунийских воинов.
Разнося смерть и ужас во вражеском войске, Ганнибал еще раз перешел реку и разбил остававшихся на другой стороне врагов.
Теперь вся сторона от южной оконечности полуострова до Дуэро и на восток до самого моря, по
размерам равная Италии с островами, признала верховную власть Карфагена,— недоставало только одного Сагунта.
Сагунт лежал на восточном берегу Испании, на расстоянии получаса от моря на склоне горы, спускавшейся в равнину. Город был хорошо укреплен, а сухопутная и морская торговля обеспечили ему богатство и благополучие; но лучшим украшением Сагунта были его доблестные граждане: для них честь и благо родины были превыше всего.
Сагунтинцы стремились расширять свои владения и часто приходили в столкновения с соседними народностями, которые обратились за помощью к Ганнибалу. Он обрадовался, что ему представляется повод вмешаться в дела города. Но Рим воспротивился: он не потерпит вмешательства Карфагена в дела Сагунта.
Но пуны понимали, что Рима им нечего опасаться, а потому отпустили римских послов без всякого определенного ответа. Между тем Ганнибал послал своего воспитателя Бодашторета в Карфаген с донесением о всем происшедшем, дабы, по причине осложнений, получить необходимые указания от своего правительства.
Ответ был краток и гласил:
— Ганнибал сам лучше всех знает положение вещей, пусть поступает, как ему кажется лучше!
Через неделю в Карфаген прибыли римские послы с требованием выдачи Ганнибала, нарушителя мира.
Послов встретили и приняли с подобающими почестями, но на требование ответили:
— Войско боготворит Ганнибала, сотни тысяч встанут на его защиту. Мы не можем исполнить вашего желания. Если вы сумеете его взять, берите, мы не можем!
Римским сенаторам пришлось этим удовольствоваться.
Но Рим решил: «Вновь война, пока мы не связаны какими-нибудь осложнениями!»
Под Сагунтом события развивались с большой поспешностью: граждане знали, что им предстоит, и воспользовались зимним временем, чтобы укрепить стены, возвести новые башни, запастись водой и жизненными припасами. Мужество не покидало их, и они храбро готовились к бою.
Весной 219 г. до Р. X. Ганнибал подступил к Сагунту с войском в сто пятьдесят тысяч человек и сразу без промедления повел осаду. Тараны пробивали бреши в стене, баллисты засыпали город своими тяжелыми ядрами... Осажденные отвечали градом стрел и копий, потом вдруг произвели вылазку, бросились на неприятеля и произвели страшную резню.
Но пуны не испугались.
— Прекрасно! — воскликнул Ганнибал.— Теперь они в наших руках!
Он ринулся навстречу сагунтинцам, увлекая за собой своих. Вдруг неприятельское копье со свистом прорезало воздух и ранило вождя в бок; обливаясь кровью он упал на землю, и только с трудом удалось перенести его в безопасное место.
В течение нескольких дней он был лишен сил держать оружие, но и с одра болезни руководил осадой. Когда он снова появился во главе войска, стены были пробиты в нескольких местах, и три башни разрушены. Пуны с громким кликом бросились в брешь, но фаларика отняла у них честно заслуженные лавры.
Фаларика была изобретена сагунтинцами и представляла собой еловое метательное копье с железным наконечником в три фута длиной. Древко над самым наконечником было обмотано паклей и облито смолой. Во время сражения смолу зажигали и бросали копье; огонь сильно разгорался во время полета... В том случае, когда копье не поражало самого воина, а вонзалось только в щит, тот приходилось отбрасывать, и человек оказывался легко уязвимым. Страшные огненные копья несли смерть и панический ужас в ряды пунов, которые стали отступать, преследуемые до самого лагеря торжествующими сагунтинцами.
Ганнибал был занят новым планом сражения, когда ему доложили о прибытии второго посольства: Рим серьезно предостерегал от дальнейших враждебных действий против Сагунта. Ганнибал приказал ответить, что у него нет времени на переговоры, и что он не советует уполномоченным являться в лагерь, так как не может поручиться за то, что ему удастся сдержать раздраженных воинов.
В тот же день он отправил в Африку честного, осторожного и умного Элули. Когда же Юба стал настойчиво просить, чтобы ему разрешили сопровождать посланца, Ганнибал отпустил и его повидаться с друзьями.
Когда карфагенский Совет выслушал Элули и ознакомился с положением вещей, он приказал военачальникам остаться в городе до окончания переговоров с ожидаемым римским посольством, чтобы затем немедленно отплыть в Испанию и сообщить результат их. Ждать им пришлось недолго. Не прошло двух недель, и римские сенаторы прибыли. Им была приготовлена пышная встреча и, как только они оправились от морского переезда, торжественно проводили на заседание Высшего государственного совета. Но ответ был тот же, что и в прошлый раз: Рим не желал понизить своих требований, Карфаген не шел на уступки, и соглашение было невозможно.
На следующий же день после решающего заседания Элули и Юба отплыли в Испанию.
Под вечер того же дня карфагенский суффет сидел у себя в кабинете, обдумывая все, что произошло за последние недели. В этой уютной комнатке высший сановник Властительницы морей принимал своих приближенных, тайно обсуждая предложения, которые нужно было представить на рассмотрение Верховного совета или Народного собрания. Ни один звук из того, что здесь говорилось, не должен был проникнуть за пределы этой комнаты. Из соображений предосторожности выходная дверь запиралась, пол был устлан толстым мягким ковром, стены обиты тяжелыми шелковыми тканями. Убранство комнаты по роскоши соответствовало положению высшего чиновника и представителя богатого торгового города.
Удар в металлическую доску оповестил суффета, что кто-то желает с ним говорить. Около мягкого кресла суффета стояла витая, тщательно полированная деревянная колонка, а на ней в большой золоченой чаше лежал маленький художественно сработанный молоточек. Суффет ударил молотком о чашу, и тотчас же между драпировками просунулась голова чернокожей служанки, ожидавшей приказаний своего господина.
— Кто там? — спросил он.
— Белая служанка просит, чтобы ее впустили,— ответила негритянка,— она очень волнуется и говорит о том, что городу грозит большая опасность.
— Пусть войдет! — приказал суффет.