В течение нескольких дней консул не поддавался искушению, но наконец решился загладить урон, понесенный при Требии; число участвовавших в вылазках было не велико, а он ударил на них со всем своим войском. Римляне храбро сражались, враг должен был отступить, и римляне преследовали его, оттесняя все дальше и дальше, до самого лагеря, который тоже решено было взять.
Задача была не из легких: лагерь был великолепно укреплен, и для защиты его требовался незначительный гарнизон, остальная же часть Ганнибаловой армии отдыхала и выжидающе следила за боем.
В середине лагеря был воздвигнут небольшой холмик, на нем стоял единственный оставшийся в живых слон, и с этой живой башни Ганнибал следил за ходом осады. Натиск римлян стал ослабевать: силы их иссякали, и к вечеру Семпроний приказал отступать.
Едва колонны римлян начали отступление, как раздалась команда Ганнибала, затрубили трубы, раздались боевые клики, пехота из лагеря бросилась на римлян с тыла, справа и слева налетели всадники. Пуны дрались со свежими силами, между тем как римляне были уже утомлены штурмом лагеря.
Конечно, бой оказался неравным, и римляне были разбиты.
Правда, Ганнибал не взял города, но к войску его вернулась уверенность в том, что несмотря на удар судьбы, причинивший им страшный урон в Апеннинах, они могут еще побеждать...
Велики были успехи карфагенского вождя, но переходы и сражения стоили людей, и ряды ливийцев и иберов, составлявших ядро армии, с которой он год тому назад предпринял свой знаменитый поход, заметно поредели. Пополнить войско не представляло большого труда: среди народностей, населявших северную Италию, было много недовольных, из одной ненависти к угнетавшему их Риму готовых встать под знамена Ганнибала. Но на кельтских воинов нельзя было положиться: им были неведомы понятия чести. Они разочаровывались, как только сталкивались со строгой дисциплиной, господствовавшей в войске Ганнибала, готовы были побросать оружие и разбежаться; нередко оказывалось, что они легко идут на подкуп. С грустью пришлось Ганнибалу убедиться в том, что кельтские воины соблазняются римским золотом и готовы покуситься даже на его жизнь... Ему пришлось заботиться о личной безопасности и принимать меры, в которых прежде не было ни малейшей надобности.
Наконец миновала зима; проглянула лазурь, засветило яркое солнце. Пуны опять поднялись с мест, полки благополучно перешли Апеннины и спустились в долину Арно. Ганнибал выбрал путь, где его никто не ожидал. Но он не знал местности, проводники его тоже были мало осведомлены, и в результате на долю пунов выпали такие испытания, перед которыми меркли все ранее перенесенные невзгоды. Войска спустились в сырые низины, потом попали в отвратительную болотистую местность, пропитанную ядовитыми испарениями; в течение трех суток им пришлось идти по сырой топкой земле, всюду выступала вода, негде было расположиться для отдыха, о сне никто не смел и мечтать; в полной амуниции брели воины по болоту, утоляя голод из скудных запасов и не зная, хватит их или нет.
Впереди выступали ливийские и иберийские пехотинцы, надежное ядро войска, за ними шли галлы. На них нельзя было положиться; они боялись трудностей и охотно повернули бы назад, покинув своих товарищей, но Ганнибал предвидел и предупредил это: нумидийская конница преграждала им отступление. Сам Ганнибал ехал на единственном слоне и озирал окрестности, насколько было возможно.
Храбрые воины, они сражались под палящими лучами ливийского солнца, испытали суровость альпийских глетчеров с их ледяными пещерами, неоднократно выдерживали грозу, бурю, ливни, дождь и снег; но то, что им теперь предстояло, далеко не всем оказалось по силам. При этом тяжелом переходе много пало вьючных лошадей, и как только лошадь валилась наземь, к ней бросались ближайшие воины и садились на нее, чтобы хоть немного отдохнуть. Но многие воины падали, изнемогая от усталости, и, не имея сил подняться, погибали ужасной смертью...
Военачальники и все, кому случалось приближаться к Ганнибалу, черпали силы при одном взгляде на него: он как бы передавал долю своего спокойствия и уверенности. В течение нескольких недель у него болели глаза, и, за невозможностью лечения, болезнь усиливалась от гнилых болотных испарений; кончилось тем, что Ганнибал ослеп на один глаз. Друзья были неутешны, а Ганнибал хранил неизменное спокойствие.
— Человек должен покоряться воле богов; недостойно мужа тратить слова там, где ничего нельзя изменить,— говорил он.
Ни одной жалобы не сорвалось с его уст; ослепнув на один глаз, он не утратил мужества и с надеждой смотрел вперед. Выбравшись на сухое место, отдохнув и собравшись с силами, армия снова двинулась в путь.
Ганнибала известили, что один из новых консулов, Фламиний, человек очень горячий, собрал вокруг себя многочисленных юных представителей римской аристократии, жаждавших почестей, славы и наживы.
— Такой противник как раз для меня,— заметил Ганнибал.— Этот смело кинется в битву, он не будет ждать согласия другого консула, а перейдет к наступлению, как только мы его вызовем на бой, а мы воспользуемся преимуществом выбора поля битвы!
Пуны немедля приступили к осуществлению своего плана. Продвигаясь к югу, они жгли и грабили села, угоняли скот. Разоренные жители в отчаянии бросались к консулу, умоляя защитить их.
— Я защищу вас и отомщу за вас! — успокаивал их Фламиний и немедленно двинулся туда, где хозяйничал дерзкий враг.
Едва узнал Ганнибал о приближении римлян, как стал отступать, увлекая за собой пылкого консула, предполагавшего, что пуны хотят избежать сражения. Римляне не нуждались в поощрении: они нетерпеливо рвались в бой, к победе и к добыче. Недаром же они несли с собой мешки, недаром же за войском следовали телеги и фуры: они предназначались для военной добычи,— на них будут нагружены сокровища, отобранные у карфагенян!.. Римляне не забыли захватить и цепи, чтобы заковать знатных пленников...
Можно представить себе радость римлян, когда разведчики принесли известие, что виден арьергард пунийской армии: теперь враг не уйдет, и близок день, когда многие разбогатеют!
Чем быстрее двигались римляне, тем проворнее становились карфагеняне; неоднократно они исчезали из виду, пока не оказались на берегу Тразименского (Перуджийского) озера.
Несмотря на усталость после дневного перехода, несмотря на то, что он видел одним только глазом,
Ганнибал сразу взглядом полководца оценил преимущества позиции. Именно здесь можно поставить западню, из которой врагу не уйти. Большое озеро (три часа пути в длину), окруженное горами, узкий вход в долину,— лучших условий нельзя и желать. Ганнибал созвал своих соратников и дал им необходимые указания. Высоты были заняты, Магон с конницей расположился справа и слева над входом в долину и должен был закрыть выход, как только неприятель войдет в долину. Сам Ганнибал с главным ядром армии занял долину между горой и озером. После того, как все приготовления были закончены, раздалась команда: «Ложиться спать!» Через четверть часа установилась тишина; только форпосты бодрствовали, и караулы всматривались в ночную мглу, припадая время от времени к земле, чтобы убедиться, не приближается ли враг.
На следующее утро, когда было еще совсем темно, Фламиний снова двинулся со своим войском за карфагенянами, в надежде напасть на пунийский лагерь и уничтожить врага прежде, чем он успеет оправиться от неожиданности и испуга. Когда консул подошел к Тразимену, уже рассвело, но густой туман окутывал озеро и долину.
Но через час пути передовые конные отряды заметили форпосты Ганнибала, а когда налетевший ветер на мгновение разорвал пелену тумана, перед ними оказались готовые к бою полки. Передовые отряды римлян помчались обратно и донесли о всем, что видели...
Фламиний возблагодарил богов и радостно взмахнул мечом — желанный день настал.
С восторженными кликами римляне бросились вперед, и в ту же минуту с горы, справа, раздался звук пунийских труб, с другой стороны послышался ответный сигнал, еще немного и те же звуки, глубокие и протяжные, донеслись из глубины долины, с тыла прозвучал тот же сигнал, и на римлян посыпался град копий и разных метательных снарядов... За густым туманом врагов поначалу не было видно, но они теперь сбегали с гор, появлялись из ущелий, кололи и рубили. Римляне оказались в отчаянном положении; в десяти шагах ничего не было видно: тут вода, там горы... Нечего было и думать о грамотном сражении, о том, чтобы развернуть строй: всякий сражался с тем, кто был перед ним, и для всех было ясно, что они заперты и окружены; нужно было истребить возможно большее количество врагов,— в этом была единственная надежда на собственное спасение.
Сражение было единственное в своем роде. Гром труб, бряцание оружия, свист стрел, яростные крики сражающихся, вопли раненых, стоны умирающих... И все это в густом тумане, так что никто не видел, где другие, никто не знал, возможно ли спасение. В то время, как люди бесцельно рубились, истребляя друг друга, разразилось страшное землетрясение: дома падали, города разрушались, горы разверзались, но бившиеся у Тразимена не чувствовали, что земля колеблется, не слышали подземного гула, не видели волн, без ветра вздымавшихся на озере: каждый рубил в тумане и, если перед ним был враг, убивал, если друг, становился с ним рядом.
Когда туман рассеялся и выглянуло солнце, римляне увидели всю безвыходность своего положения и стали думать лишь о спасении. Что делать? Они окружены врагами и нечего думать пробиться, остается лишь озеро. Многие бросали свое оружие и кидались в воду, надеясь переплыть,— но озеро было шириной в час пути, и волны высоко вздымались. Спастись удалось лишь тем, кому посчастливилось незаметно в тумане прошмыгнуть между врагами или проскользнуть через ущелье.
Сражение при Тразимене было настоящей бойней! Пятнадцать тысяч воинов с консулом Фламинием здесь обрели свою смерть, и, по крайней мере, столько же было взято в плен. На целый час пути берег был покрыт трупами, которые не дождались погребения, и пропитанная людской кровью долина скоро была прозвана «полем костей».