— Рим с Карфагеном не ведет переговоров! — гордо ответил Сципион.— Он диктует свою волю. Карфаген может сдаться на его милость и должен принять все условия, какие сенату угодно будет предложить!
— Таких условий ты нам не можешь предлагать,— с достоинством возразил Ганнибал.— На милость неприятеля сдается тот, кому не на что больше рассчитывать; у Карфагена есть еще защитники. Ты так уверен в победе, потому что ты молод, и счастье тебе до сих пор улыбалось, а мне уже сорок четыре года, и с девятнадцати лет я предводительствую; я испытал и знаю превратности судьбы; знаю, что решение богов неисповедимо. Я сумел вам противостоять под Сагунтом, я без числа истреблял ваши войска и наносил поражения вашим полководцам, и свидетели тому — мертвое поле у Тразимена и равнина Ауфидуса. Мы были ближе к Риму, чем вы к нашим воротам, мы побеждали в течение целого ряда лет; сегодня счастье на вашей стороне, вы все у нас отняли, и я сам предлагаю тебе почетные условия! Подумай: один единственный час может низвергнуть тебя с высоты. Кто поручится, что боги тебе даруют победу?
— Я знаю, что судьба изменчива,— заметил Сципион,— но я ее не боюсь. Вперед! На решительный бой! Кто победит, распорядится по-своему с побежденным!..
Вожди поклонились друг другу и отъехали со свитой каждый к своему войску.
Через час Зеруйя пришел к Ганнибалу.
— С той минуты,— сказал он вождю,— как ты объявил назавтра решительный бой, меня донимают со всех сторон, но я не хочу ничего предпринимать без твоего приказания. Очень легко в качестве перебежчика проникнуть в римский лагерь, а там мне ничего не стоит завтра, когда Сципион будет строить войска, послать ему смертоносную стрелу... А если перед началом боя будет убит предводитель, судьба сражения тем самым будет решена. Таким путем я содействовал бы победе Карфагена; но я решусь на это только с твоего одобрения.
— Нет, ты не должен этого делать,— спокойно возразил Ганнибал.— Это было бы убийство из-за угла; если завтра, когда Сципион будет в строю перед ними, ты найдешь его, пошли ему свою крылатую стрелу. Это будет честный бой, достойный нас, а измена не для Зеруйи.
— Слава Богу и да святится Его святое имя! — воскликнул стрелок.— Хорошо, что ты мне не приказываешь. Мне было бы трудно идти на такое дело!
Ганнибал, готовясь к бою, прикрыл свое войско с флангов конницей; перед пехотой стояли восемьдесят слонов; пехота была выстроена в три ступени: первую составляли вновь набранные ливийцы и прочие африканцы; вторую — карфагенские граждане, третью — прибывшие из Италии, закаленные в боях воины Ганнибала. Таким образом римляне должны будут постепенно подходить к более сильному врагу, в то время как их собственные силы уж станут слабеть.
Бой начался (202 г. до Р. X.), земля задрожала от топота слонов, но римляне разомкнулись и пропустили их, а затем стали колоть слонов копьями, пугая их спереди горящими головнями, и слоны повернули обратно и понеслись на карфагенян. Их встретили пиками, лязгом оружия и криком, стараясь направить опять на неприятеля; испуганные животные заметались из стороны в сторону, и карфагенская конница погибла. Произошло страшное смятение, всадники рассеялись, и враги воспользовались этим, рубили и преследовали пунов, пока Ганнибал не остался без конницы.
Иначе развернулся бой в пехотном строю. Это было настоящее, правильное сражение, и Ганнибал примером вдохновлял своих воинов. Он был во главе первой колонны и, когда она под натиском римлян дрогнула, храбрый вождь воскликнул:
— Кто покинет меня? Сюда, ко мне! Я здесь!..
Еще раз попытались пуны дать отпор врагу, но тщетно, и первый ряд их был отброшен и побежал. Вторая линия оказала более сильное сопротивление, но Сципиону удалось и его сломить... Между тем Ганнибал успевал быть всюду, где была опасность; ему не знаком был страх, и с изумлением следили за ним и свои и враги:
— Неужели он такой же смертный, как мы?..
Наконец очередь дошла до третьей линии: в бой вступили старые испытанные полки, прибывшие с вождем из Италии.
— Если мы уступим,— воскликнул Сципион, обращаясь к своим воинам,— мы обречены на смерть все до единого; через несколько недель Ганнибал будет в Риме и с Капитолия будет смотреть на развалины города. Победа или смерть, иного выбора у нас нет!
В таком настроении сражались обе стороны. Наконец римляне начали отступать, пуны теснили их все решительнее. Сципион с беспокойством стал озираться по сторонам, ища выхода... Вдруг вдали показалось облако пыли, оно все ближе и ближе... вихрем несется Масинисса с десятью тысячами всадников и нападает с тыла на пунов... начинается кровавая резня и решает судьбу сражения.
Случилось, как и говорил Ганнибал, что в битве многое зависит от случая: опоздай конница на час, судьба этого дня решилась бы иначе, и римлянам пришлось бы думать о своем спасении; теперь же нумидийцы обеспечили победу тем, кто считал ее уже проигранной.
Ганнибал, как всегда, находился в самом опасном месте сражения и ободрял своих, когда к нему протиснулись Маттан и Элули.
— Прочь, прочь! Спасайся! — кричали они.— Ты не смеешь погибнуть, ты обязан беречь себя для Карфагена!
— Твоя смерть не принесет нам пользы, твоя жизнь дорога! — убеждал Элули и, схватив его коня, повернул, и конь поскакал с поля битвы.
— Прощай, Ганнибал! Я охраняю твой путь! — крикнул Маттан.— Ты должен быть спасен, тебя не будут преследовать!
И Ганнибал спасся с горсткой верных людей, а Маттан остался среди убитых.
Ганнибал прибыл в Карфаген и сообщил, чем кончилось сражение, и в каком положении дела теперь. Жалобы, причитания и слезы не могли помочь беде, карфагеняне должны были признать, что они сами виновны в своем несчастье и создали его, следуя ложным советам. Часть населения готова была сопротивляться до последней капли крови, но Ганнибал говорил:
— Если они захотят разрушить город, тогда и мы погибнем с ним; если же они удовольствуются деньгами и драгоценностями, которые могут быть вновь нажиты, мы должны согласиться на мир и не ставить на карту судьбу Карфагена...
Все согласились с Ганнибалом.
Когда пунийские послы явились к Сципиону с просьбой о мире, римские полководцы хотели настаивать на крайне тяжелых условиях, но Сципион остановил их:
— Ганнибал и при Заме показал себя великим полководцем; если мы доведем карфагенян до крайности, они под его предводительством станут творить чудеса, и не всегда Масинисса может явиться вовремя.
На это никто ничего не мог возразить, и условия мира были выработаны: Карфаген должен в течение трех месяцев оплачивать и содержать римское войско, должен выдать всех пленных и перебежчиков, все свои военные суда, включая и самые мелкие, и всех слонов; Карфаген обязуется никогда вновь не заводить боевых слонов, должен возвратить царю Масиниссе все, что раньше принадлежало Нумидии; в течение пятидесяти лет ежегодно выплачивать по двести талантов; без согласия Рима не вести войн и в обеспечение договора представить двести заложников.
Тяжелы были условия, но выбора не было, и пришлось уступить неизбежности. Но когда пятьсот военных судов были выведены римлянами в открытое море и зажжены воинами Сципиона, пуны на берегу бросались на колени и, воздевая руки к небу, плакали и рыдали; они не могли понять этой страсти к разрушению; со стен и насыпей мужчины, женщины и дети со слезами смотрели, как пылали галеры и барки, как неоценимые сокровища превращались в пепел.
В тот же день Элули доложил своему другу Ганнибалу:
— Граждане возбуждены и негодуют на то, что по вине правительства город осужден на гибель; слышны угрозы, заставляющие опасаться худшего; пока народ мог надеяться, он поддавался уговорам, но теперь он видит, что конец начертан огненными письменами, и ярость его прорывается наружу!
Через полчаса явился Зеруйя и рассказал, что с берега возвращаются толпы возбужденного народа и с бранью и проклятиями движутся по улицам; народ говорит, что его обошли, и хочет потребовать обманщиков к ответу; прольется кровь, и свершится жестокая расправа.
Эти донесения не были преувеличены. Страсти народа разгорались; великолепные дворцы погибли в пламени, иные были разрушены, и всюду царили произвол и беззаконие. Но здесь благоразумной части граждан пришла в голову счастливая мысль, прояснившая мрак будущего: есть еще человек, чей острый взгляд видит недостатки правления, и у него хватит энергии уничтожить их в корне; поставим его во главе правительства, облечем его неограниченной властью! Пусть Ганнибал встанет у руля и приведет государственный корабль в счастливую гавань!
Как только было произнесено это слово, на него откликнулись тысячи сердец, народ ухватился за эту мысль:
— Ганнибал будет нашим спасителем!..
Со всех сторон к дому, где жил Ганнибал, устремились толпы народа с криками:
— Да здравствует Ганнибал! Да живет Ганнибал во веки!..
Когда Ганнибал вышел к толпе, ему была объявлена воля народа. Но Ганнибал был чересчур умен, чтобы согласиться сейчас же на все; он потребовал, чтобы дело пошло законным порядком, чтобы его избрание было утверждено властями.
Народ бурно выражал свое недовольство, и людям, стоявшим во главе правительства, пришлось с ним считаться. Ганнибал торжественно был призван к управлению, и граждане теперь с надеждой стали смотреть в будущее: во главе государства стоял человек, честности и проницательности которого они безусловно доверяли,— Ганнибал, звезда Карфагена.
ГЛАВА XI. СМЕРТЬ ЛЬВА
Прошло три года с тех пор, как Ганнибал стал во главе родного города, и, действительно, ему удалось совершить очень многое. Как часто бывает в военное время, знатные и богатые захватили понемногу власть в свои руки и мало-помалу лишили народ его прав, стремясь, главным образом, к личному обогащению. Вырвать у них власть, принудить их нести, соответственно их состоянию, часть государственного долга, вернуть народу то, что ему принадлежит по праву,— это тоже была своего рода война, серьезная и тем более трудная, что ее нельзя было разрешить мечом.