— Умереть за родину легко,— говорил Ганнибал,— а жить для нее порой очень трудно; но это священный долг.
Прежде всего он уничтожил пожизненность должностей, ввел подоходный налог и вновь передал верховную власть в руки народа, которому она принадлежала.
Однажды вечером он сидел со своими старыми друзьями, Элули и Зеруйей, и толковал о положении дел. В Риме возникла большая влиятельная партия, которая была недовольна заключением мира с Карфагеном и настоятельно требовала уничтожения ненавистного города, снова достигшего процветания под властью Ганнибала. Рим был точно осведомлен о делах Карфагена; но старый многоопытный Элули ежегодно тайком ездил в Рим и, оставаясь неузнанным, собирал все нужные сведения. В этот вечер он именно и делился с друзьями своими наблюдениями.
— Нам предстоит исполнить две задачи,— заметил Ганнибал.— Во-первых, мы должны всеми силами содействовать общему благу и стремиться к тому, чтобы все, знатные и простолюдины, бедные и богатые, чувствовали свое единство, чтобы каждый гордился званием карфагенского гражданина. Во-вторых, мы должны тщательно следить за тем, нет ли где у Рима врага, которому стоит оказать поддержку. Я уже давно слежу за выступлением одного человека, который может оказаться опасным Риму. В таком случае Рим, пожалуй, обратится к нам за помощью, и тогда мы могли бы поставить свои условия. Конечно, не следует забывать, что Карфаген должен честно соблюдать условия мирного договора, но я — человек независимый и могу покинуть родной город, когда захочу, могу поступить на службу к любому царю!
Ганнибал говорил горячо и взволнованно, а окончив, ударил маленьким молоточком по металлическому колоколу; дверь отворилась, и на пороге, отодвинув тяжелый занавес, появился купленный в Кротоне раб-ливиец. Он вопросительно, но молча и застенчиво смотрел на своего господина.
— Урамильк, я хочу пить,— сказал Ганнибал.
Мальчик с поклоном исчез, а через две минуты вернулся и поставил на столик перед своим господином драгоценный кубок из чистого стекла на золоченой ножке, наполненный холодной водой. Заметив, что раб все еще стоит в дверях, Ганнибал строгим взглядом приказал ему немедленно удалиться и поднес кубок к губам. В ту же минуту Урамильк с ловкостью и быстротой леопарда подскочил к нему, выхватил у него из рук кубок и бросил его на пол; кубок со звоном разлетелся на куски. Мальчик упал на колени и с отчаянием в голосе воскликнул:
— Убей меня! Убей!
В одну минуту Элули и Зеруйя были на ногах, но, прежде чем они успели схватить преступника, мальчик обнял ноги своего господина, касаясь пола лбом.
— Говори! — сказал Ганнибал.— Что ты задумал?
— О, господин, прикажи меня распять, пронзить стрелами, пусть меня слоны растопчут,— я заслужил тысячу смертей, потому что я хотел тебя отравить!..
— Хотел меня отравить? — спросил Ганнибал с удивлением, стараясь казаться спокойным.— Почему?
— О, мой повелитель, он требовал этого,— ответил раб.— Он еще в Кротоне вручил мне яд, обещая все сокровища мира, если я помогу ему; я все не хотел, но теперь... теперь...— и мальчик должен был остановиться, чтобы собраться с силами; затем он продолжал: — С отъезда из Италии я его не встречал, пока, с полгода тому назад, он не появился здесь и снова не пристал ко мне!
— Кто он? Как его зовут? — прервал его Элули.
— Не знаю,— ответил Урамильк,— судя по лицу и по говору, он не римлянин; мне кажется, он нумидиец и состоит на римской службе. Он всегда является совершенно неожиданно, в саду, на улице, в сенях, и я никогда не вижу, ни как он приходит, ни куда уходит! Но он не дает мне покоя!
— И ты ни слова не сказал своему господину о том, какая ему угрожает опасность? — воскликнул Зеруйя.— Господину, который с тобой обращается, как с сыном, оказал тебе столько благодеяний?! Как ты от стыда не провалишься сквозь землю?
— О, если бы ты знал,— возразил Урамильк,— какими пытками он мне грозил, если я выдам его хоть одним словом, хоть одним жестом! Впрочем, я ведь не соглашался, и моему господину не грозила опасность. Когда мы вдруг собрались в путь, я не встречал искусителя, а во время переезда я бросил склянку с ядом в море. Я обрел покой и не думал больше о встрече с этим человеком, пока он неожиданно не появился снова. Я не хотел его слушать, но он силой вложил мне в руку пузырек с ядом, каждую неделю уговаривал меня, обещая свободу, богатство и почести, а третьего дня сказал: «Если через три дня Ганнибал будет еще жив, ты сам умрешь мучительной, медленной смертью». С того дня я лишился сна и покоя, не могу больше есть... Ах, я тебя почитаю, молюсь за тебя, только из страха я хотел отравить тебя!
— Хорошо,— сказал Ганнибал.— Возьмите мальчика с собой и тщательно допросите его; примите все меры, чтобы с ним ничего не случилось,— его жизнь драгоценна. Встань, Урамильк; ступай с Элули и ничего не бойся, ни один волос не упадет с твоей головы; когда следствие окончится, ты снова будешь мне служить,— я не отталкиваю тебя!
С минуту раб безмолвно смотрел на своего господина, потом вдруг разразился слезами; сквозь рыдания можно было расслышать, как он повторял:
— Я не стою этого! Я трус! Убийца! О, боги!..
Друзьям Ганнибала с трудом удалось его увести.
На следующий день Элули был у Ганнибала и толковал с ним по поводу протокола допроса; вдруг в комнату вошел Зеруйя и доложил.
— Какая-то женщина хочет поговорить с тобой с глазу на глаз; ей на вид лет тридцать-сорок, она не знатного происхождения, но производит впечатление порядочной.
— Ни за что! С этих пор мы должны всех подозревать! — воскликнул Элули.
Ганнибал улыбнулся и возразил:
— Я ведь не принимаю из ее рук пищи и питья, а если она захочет напасть на меня с мечом или с кинжалом, надеюсь, я смогу одержать над ней верх; чего же ты боишься? Пусть войдет, а вы оба подождите в передней комнате, на случай, если я вас позову!
В комнату вошла бледная взволнованная женщина.
— Мы здесь одни, господин? — спросила она, боязливо озираясь.
Ганнибал откинул занавес, и она убедилась, что в комнате рядом никого нет. Когда он опустился в свое кресло, женщина упала на колени и, простирая к нему руки, воскликнула дрожащим голосом:
— Спасайся, господин! Спасайся! Он опять здесь, я видела его собственными глазами. Он не успокоится, пока не отправит тебя к праотцам!..
— Успокойся, моя дочь,— мягко сказал Ганнибал.— Я тебя не понимаю. Расскажи, не торопясь и по порядку, что у тебя на душе!
— Меня зовут Циба,— сказала после небольшой паузы женщина.— Двадцать лет тому назад я была служанкой у Гулы. У него часто собирались друзья, и он вел с ними тайные беседы. На меня, ничтожную невольницу, он не обращал внимания, а между тем несколько странных слов заставили меня призадуматься, и случай помог мне раскрыть ужасный заговор: дело шло о том, чтобы предать Карфаген, причем его вожди и ты между прочими были обречены на смерть. Я поспешила к суффету и все ему рассказала. Он купил меня у моего господина, а впоследствии даровал мне свободу. Гула был тогда же схвачен, допрошен и отослан к тебе в Таре, где и был распят вместе со своим товарищем Юбой. Третий заговорщик, Капуза, исчез; его всюду разыскивали, но он бесследно пропал, как в воду канул! Четверть часа тому назад предо мной мелькнуло его лицо, и, кажется, я громко вскрикнула. Если он снова появился в Карфагене, значит, дело идет о тебе, для тебя отточен кинжал и приготовлен яд! Капуза не выпустит свою жертву!
— Благодарю тебя за твое участие,— сказал полководец,— но подумай, ведь ты двадцать лет не видела этого человека; как он мог измениться за это время! Быть может, ты видела сегодня не его, а самого безобидного человека?
— Нет, нет! — воскликнула Циба.— Его лицо я узнаю из тысячи. Умоляю тебя, прикажи разыскать его, чтобы он не мог тебе повредить!
— Хорошо,— ответил Ганнибал.— Я обдумаю, что следует предпринять, ты скоро узнаешь о моем решении!
Тотчас же были приняты все возможные меры, чтобы выследить опасного человека; но в таком городе, как Карфаген, куда ежедневно прибывали тысячи людей, это было делом нелегким. Кроме того, нужно было найти еще другого изменника, давшего Урамильку яд. Всем слугам было приказано задерживать каждого постороннего, которого увидят в саду или в доме, каждого, кто будет прохаживаться перед домом.
Приказание было в точности исполнено; но ни в ком из задержанных Урамильк не признал человека, давшего ему яд.
На следующий день шпионы выследили одно подозрительное лицо, но Циба заявила, что не знает его. Через четыре дня ее снова позвали, и она, едва войдя в комнату, воскликнула:
— Капуза! Это он! Он!
Арестованный отрицал все, утверждал, что его не зовут Капузой, и что он купец из Лакриды.
— Приведите Урамилька! — приказал Ганнибал.
Мальчик, увидев арестованного, как и Циба, воскликнул:
— Он! Это он!
Теперь было бесполезно запираться, и переданный суду преступник сознался во всем: оказалось, что он подготовил пожар в лагере и тем самым был причиной смерти Акбара. Возмущенные судьи решили отбросить всякое сострадание и осудили изменника на самую мучительную казнь. Ганнибал внимательно прочел протокол судебного заседания, но когда ему нужно было его подписать, без раздумья написал: «Смягчить наказание и отдать на распятие».
Крест был поставлен на берегу моря; Капуза должен был смотреть в сторону Испании, как двадцать лет тому назад Гула и Юба под Сагунтом смотрели с крестов на Карфаген.
Двадцать пять лет тому назад на сирийский престол совсем молодым человеком вступил Антиох III. Он тотчас же бросился в военные предприятия, покорял новые земли и даже перешел Геллеспонт (Дарданеллы). Это не понравилось римлянам, полагавшим, что только они одни имеют право расширять свои владения, и они отправили ему послание: «Мы требуем, чтобы ты оставил всякие притязания на Европу и перешел обратно за море».
— Я не вмешиваюсь в ваши дела в Италии,— ответил Антиох,— и вы не вмешивайтесь в мои; я вам не делаю никаких предписаний, но, в свою очередь, прошу вас впредь не позволять себе обращаться ко мне с таковыми.