Вернувшись к себе, Губин сел на диван и стал глядеть в окно на волжский берег. До обеда оставалось еще целых полчаса. Интересно, что она сейчас делает?.. Господи, да какое ему дело до этого? Кто она ему? Посторонняя женщина, случайно оказавшаяся за одним с ним столиком; а то, что было вчера, — обычное отпускное приключение. «Случилось по пьянке»— так, кажется, принято говорить? И… она, конечно, тоже только так все восприняла, попросту. Довольно. Хватит о ней. Она — человек совершенно другого мира и пусть в нем остается.
За обедом и ужином Лиза вела себя как обычно: молча съедала все, что подавали, и, вставая, традиционно прощалась. Когда она ушла, окончив ужин, Катя сказала, что они с Ириной только что были у начальника маршрута, просили перевести Лизу в другую каюту, но без толку.
— А? — Губин вздрогнул. Он не сразу понял, о чем речь, — смотрел вслед Лизе и вдруг отчетливо представил себе ее лицо, каким оно было сегодня под утро.
— Они говорят, — продолжала Катя, — сейчас уже ничего нельзя сделать, свободных мест нет, надо было сказать сразу, потому что вообще-то они стараются не подселять посторонних к семейной паре.
— Интересно, а как же, если трехместная каюта? — спросила Ирина. Они с Катей начали о чем-то спорить. Губин опять не слушал. Ему хотелось встать и выйти на палубу. Любопытно, ушла Лиза к себе или…
За столом замолчали. Катя вопросительно смотрела на Губина, видимо, задала ему какой-то вопрос.
— А с соседями у Лизы по-прежнему? Не наладилось? — спросил он.
— Что вы! Они, козлищи-то, ее просто по стене размазывают. Вчера поздно пришла — скандал, пускать не хотели. Корова чуть не в драку. Надо что-то делать. Мы уж думали попросить кого-нибудь из другой каюты поменяться, так к ним же никто не идет, представляете? Знают уже, как облупленных: Корова тут из-за «титана» чуть вахтенную не излупила, та обогрев раньше на пять минут выключила.
— Ну, и что вы решили?
— Начнут опять выступать, возьмем Лизу к себе. Попросим раскладушку, тут дали некоторым, кто с детьми. А что сделаешь? Правда, Ира?
Губин шел не по коридору, а палубой, рассудив, что надо на сто процентов пользоваться хорошей погодой. Вообще-то пора было спать, поздно и холодно. Вот только еще один круг, последний… И еще по верхней палубе…
Лиза сидела там же, где вчера: на корме. На этот раз на ней была пушистая вязаная кофточка, волосы повязаны легкой косынкой. Губину она радостно сообщила, что спать совершенно не хочет, решила сидеть здесь до утра.
— Посмотрите, какие звезды. Все-таки чувствуется, что мы плывем на юг, верно? И теплее, и небо такое… как бархат.
Сейчас, когда они были одни, Лиза вела себя совершенно иначе, чем днем. Губин молчал, пораженный ее внезапной речистостью и тем, как она смотрит на него, вся подавшись вперед.
— Мои-то соседи, — говорила она, улыбаясь, — весь день тихие, как мыши. Злятся, а сами помалкивают. Но я… мне все равно противно с ними рядом. Главное, с ней — за то, что она посмела с вами… вот так… Нет, вы не думайте, я не из-за них спать не иду, просто…
Тут Лиза запнулась, а потом посмотрела Губину прямо в глаза и сказала, что сегодня самый счастливый день в ее жизни и ей даже минуточку на сон жалко потратить.
— Какой же сейчас день? Ночь давно, скоро двенадцать, — неуверенно улыбнулся Губин. Ему очень хотелось дотронуться до пушистого рукава Лизиной кофточки.
— Ночь, день… мне теперь без разницы… — Она на мгновение прижалась лицом к руке Губина.
Эту ночь Лиза тоже провела у него, а назавтра Александр Николаевич настоял, чтобы она перенесла свои вещи в его каюту.
— Невозможно так. Соседи тебя на весь теплоход ославят, а уйдешь, будут только рады. А потому любезны и молчаливы.
(…Насчет любезности он попал пальцем в небо — после того, как Лиза ушла от них, Козел с Коровой не просто перестали с ней здороваться, а, встречаясь, меряли гневно-брезгливыми взглядами. Правда, молчали…)
Пока Лиза ходила за вещами, Губин договорился с вахтенной, немолодой мосластой теткой с лицом выпивохи, — мол, к нему в каюту перебирается из трюма родственница, ей там неудобно, а у него пустует место.
— Все будет в о'кее, — деловито кивнула вахтенная, пряча в кармане четвертную бумажку. — Главное, не переживайте, а девок я сама предупрежу.
«Девки» — это были, конечно, ее сменщицы, две совсем молоденькие девочки, к ним Губин, пожалуй, не рискнул бы обратиться с подобной просьбой. А для этой различные «родственницы» явно были делом привычным и доходным.
Появилась Лиза с чемоданом и сумкой, робко вошла, постучавшись, и сообщила, что Корова напоследок обозвала ее по-матерному. Ну и ладно, пусть завидует.
— Кто завидует? — удивился Губин.
— Она, кто ж еще? У самой — такое сокровище. — Лиза выпучила глаза и затрясла головой.
«А она, похоже, в самом деле счастлива, воображает, что я Бог весть какой подарок», — подумал Губин. На мгновение ему сделалось зябко от мысли, что вся эта история может впоследствии оказаться чем-то громоздким и тягостным…
В Горьком, сразу как причалили, Губин получил телеграмму. Выяснилось, что оболтусы забыли вовремя заплатить за телефон, и его отключили. «Включат восемнадцатого, — сообщала Маша, — не волнуйся отдыхай веселись нас все порядке Юля выписывается понедельник».
Перечитав телеграмму, Александр Николаевич испытал громадное облегчение: «У них хорошо, и у меня хорошо, и это никому не в ущерб, и я всех люблю, даже больше, чем раньше». Почему «больше», он додумывать не стал, пора было идти на берег, Лиза уже нарядилась в свое белое платье с вышивкой — с тех пор, как Александр Николаевич тогда, в баре, похвалил это платье, она носила его постоянно.
Да… Жизнь на теплоходе казалась теперь как бы… не совсем настоящей, что ли. Точно Губин вдруг перенесся из своего ленинградского дома на страницы романа, который читал, сидя в кресле, пока Маша готовит ужин. Перенесся, слился на время с главным героем, участвует в каких-то невероятных событиях. А кончится книга, и он спокойненько пойдет себе на кухню пить чай, не имея больше никакого отношения к тем персонажам, что остались на бумаге…
Было бездумно и легко. Весь день они с Лизой бродили по городу. Александр Николаевич прекрасно знал Горький, не раз бывал здесь в командировках, и теперь с удовольствием показывал ей центр: Свердловку — главную улицу со старинными купеческими домами, Кремль, где в маленьком кафе они пили горячий шоколад, а главное, вид на Заволжье со знаменитого Откоса. Потом они отправились к домику Каширина, и Губин в подробностях изложил Лизе все, что знал о жизни Алеши Пешкова в Нижнем. Из какого-то Лизиного замечания понял, что ей об этом кое-что известно, и удивился: до сих пор молчала, дичилась и оттого производила впечатление деревенской дурочки, впервые приведенной на салют, сплошные «ахи» да «охи». Нарядная, в туфлях на высоких каблуках, от которых, как потом выяснилось, у нее болят ноги, ходила рядом, тихо светясь, и поражалась: Откос такой высокий, Кремль такой старинный, а шоколад такой вкусный.
Так оно и пошло день за днем, ночь за ночью. Лиза оставалась тихой и неразговорчивой, вечерами уютно вязала, а Губин мог сколько угодно отсутствовать, играл на палубе в шахматы с Ярославцевым, вел с ним длинные беседы, в сумерках прогуливался от кормы до носа. Зато возвращаться в каюту теперь было приятно: бросив спицы, Лиза бежала за кипятком, заваривала чай, накрывала на стол. Потом долго сидели друг против друга, неторопливо перебрасывались словами. Потом обычно возникала пауза. Тогда Губин поднимался и пересаживался к Лизе…
На стоянках они всегда ходили вдвоем, решительно отказавшись от экскурсий. Толпа есть толпа, — объяснил Губин. С обязанностями гида он вполне справлялся, помогли еще весной купленные Машей проспекты и путеводители. Лиза чинно выступала рядом, послушно смотрела в указанную сторону. На традиционный вопрос, понравился ли ей город, неизбежно отвечала, что очень! Оч-чень! И — кто ее знает? — говорилось это вроде искренно.
Губин удивлялся, что Лиза совсем не читает. Вяжет или просто сидит, глядя на него. Вот что оказалось неожиданно трудным, так это специально изобретать темы для разговоров! Рассказывать о себе она явно не хотела, и хорошо: ее прошлая жизнь, равно как и будущая, Губина не касалась. Не должна была касаться. Не должна!
В Казани решили в виде исключения пойти на экскурсию. Во-первых, город далеко от пристани, неизвестно, как добраться самим, а экскурсию везли на автобусе, во-вторых, Губин никогда здесь не бывал, а сведения в путеводителе оказались скудными. Словом, поехали. И вот, стоя посреди Кремля и внимая маленькой, верткой и очень зычной экскурсоводше, Александр Николаевич услышал, что именно здесь, в Казани, «происходило долгожданное воссоединение русских князей и братской орды с помощью войск Ивана Грозного» (?!).
— Блестяще, — вполголоса сказал он Лизе, стоящей рядом.
— Что? — Она ответила ясным взглядом.
— Так. Ничего. — Губин высвободил руку и отошел. И Лиза, конечно, экскурсовода больше не слушала, кидала на Губина тревожные взгляды и по дороге к автобусу попросила:
— Давай уйдем? Походим сами. Ты мне расскажешь… А потом — в универмаг…
— Вот и прекрасно, — тотчас перебил ее Губин, — иди в универмаг. Встретимся на теплоходе. Найдешь дорогу?
— А может, лучше по городу? Я, в крайнем случае, могу и без магазинов, я — просто так, мне даже лучше… — испугалась Лиза.
— Никаких крайних случаев. Не хватало еще, чтобы я лишал тебя удовольствий. Запомни: никто никого не должен обременять. Тебе нужно что-то купить? Иди и покупай на здоровье, а я магазины терпеть не могу, хочу пройтись. Все довольны, никто никому не мешает. Так?
— Так, — сказала она упавшим голосом. И покорно ушла по своим делам, а Губин — куда глаза глядят. На теплоход он вернулся первым, но не успел даже переодеться, как появилась запыхавшаяся Лиза, точно следом бежала. Губин взял у нее из рук сумку, а ей протянул букет красных роз.