За крепостным валом, давно заросшим дикой травой, возвышался бревенчатый терем, выстроенный недавно, возле терема стояли люди, небольшая толпа, состоявшая из туристов и свадьбы, то есть из двух свадеб, лично я увидел двух невест. Наверное, тут был какой-то обычай — возлагать цветы к этой избе или еще чего, не знаю, никто, как мне показалось, сейчас цветов не возлагал, все смотрели на крышу этого домика.
А там сидел Дубина.
Листвянко, МВД, чемпион по боксу. А рядом с ним гусь владимирской бойцовской породы. Как они оказались на крыше вместе…
— Что это с ним? — спросила Александра.
И кошка. Еще на крыше сидела кошка. Конечно, если бы там помимо Дубины и гуся сидел еще и медведь с балалайкой, это было бы вообще поднебесно, однако и кошка меня порадовала. Завершала композицию. Что-то мне часто кошки попадаются.
— Что с ним? — повторила Александра.
Если честно, я не знал. Мне показалось, что наш добрый боксер просто свихнулся. По-другому объяснить столь экстравагантное поведение я не мог. Солнечный удар, к тому же все боксеры на голову слабы, их в эту несчастную голову все время бьют — вот и результат, вроде тихий-тихий, а потом с гусем на крыше терема. В Суздале.
Александра сфотографировала. Я тоже. Редко такое встретишь. Не зря, не зря мне стрела прямо в палец вонзилась. Дитер начал быстро-быстро зарисовывать.
— Зачем это он? — продолжала спрашивать Александра.
Зачем… А кто его знает? Вообще мы от Пятахина ожидали, а отличился Дубина. Молодец, пришло время выйти на сцену.
Вокруг продолжали собираться досужие иностранцы. Они никак не могли понять — залез ли туда Дубина просто так, от переполнявших его чувств, либо в этом был какой-то смысл. Не протестовал ли он против произвола и отсутствия свободы слова, против бесправного положения цирковых медведей, ну, мало ли?
— Он протестует? — с предвкушением поинтересовалась Александра.
— Да, — ответил я. — Протестует.
Немцы оживились. Протестует… Знать бы, что это Дубина протестует, как-то он слишком быстро…
— У него брат — известный борец за права животных, — сказал я. — Он защищает права лосей.
— Лосей?
— Да. Он против их беспощадной эксплуатации.
— В России эксплуатируют лосей?! — поразилась Александра.
Мне стало грустно, но отступать было некуда.
— Еще как, — вздохнул я. — В каждом мало-мальски крупном российском городе есть тайные лосиные фермы. Это как Гуантанамо, только для лосей.
— Гуантанамо для лосей?! А что там с ними делают?
— Доят.
— Зачем доить лосей? — не поняла Александра.
Она все-таки прекрасна.
— Лосиное молоко продлевает молодость, олигархи пьют его литрами, — объяснил я. — Из лосиной крови делают целебный гематоген. Из их шерсти вяжут лечебные носки. На рогах настаивают тайные снадобья. Лосей сгоняют со всех лесов и эксплуатируют против их воли, их судьба ужасна.
Дитер перекинул лист блокнота и быстро изобразил беспощадную эксплуатацию лосей в глубинах Российской Федерации. Убогая ферма с дырявой крышей. На табуретке под скупой керосиновой лампой сидел человек со зверским лицом и доил лося. Именно лося — я отметил наличие ветвистых рогов, видимо, Дитер не знал, что у лосих рогов не бывает. Другой мрачный человек втыкал в лося шприцы и откачивал кровь, а женщина, похожая на рекордсменку по сумо, стригла несчастное животное огромными ножницами.
А вокруг сторожевые вышки, колючая проволока и дрессированные гуси-убийцы. В другой ситуации я бы посмеялся, сейчас мне показалось, что я вступаю в поле дурной бесконечности. В Суздале явно присутствовало что-то магическое, в какой-то момент я перестал понимать — это все на самом деле или мне это потихоньку кажется, можно было попробовать разобраться, но палеолит затягивал и затягивал…
Пусть. Какая разница, собственно? Золотое кольцо — пространство волшебства, здесь дышит древний прах, куда деваться.
А что вы хотели встретить в Суздале? Тут так все и должно быть, густопсово, гуси-лебеди, чага в чае, лоси в лаптях бредут сквозь дремучие чащи, соловей поет, кукушка кукует.
— А Дубина… то есть Вадим, — я указал на крышу. — У него брат защищал лосей. Он велел закопать себя по пояс перед воротами лосефермы, а его бросили в тюрьму на пятнадцать суток, совершенно, кстати, незаконно. И вот наш Вадим таким образом хочет привлечь внимание мировой общественности к судьбе своего несчастного брата и лосей.
Александра сфотографировала протестующего.
— А почему он с гусем? — спросила она.
— Это символ, — ответил я. — Гусь в России — символ… товарищества.
— А кошка?
— Кошка? Кошка — символ независимости. Но кошка сама пришла, кажется…
Александра кивнула. Листвянко подманил к себе гуся и сел к ним в обнимку.
Публика захлопала. Не думал, что гуси такие доверчивые, особенно бойцовые.
— Что тут происходит? — прошипел появившийся Жмуркин.
Стало его жаль, бедный он наш Скопин-Жмуркин, куратор проекта. Прокуратор Жмуркин. Хотя не жаль, чего мне его жалеть?
— Вот, — указал я пальцем. — Залез.
Я поднял фотоаппарат и с удовольствием сфотографировал.
— Зачем?
Жмуркин подхватил меня под локоть и отвел в сторону.
— И что опять тут у вас? — прошипел наш предводитель.
— А он тебе не говорил? — я кивнул на Дубину.
Жмуркин помотал головой.
— Со Снежанкой поссорился.
— По поводу?
— По принципиальным вопросам: кто круче — МВД или МЧС.
— Ясно. А гусь зачем?
— Гусь — это символ, — пояснил я. — Разрушенной веры в человека.
— Понятно. Что будем делать?
Возникла Иустинья Жохова, уже в больших солнцезащитных очках, и тут же сказала с удовольствием:
— Да он же нажрался, вы разве не видите?
И указала мизинчиком на Дубину.
— В каком смысле нажрался? — осведомился Жмуркин, так, немножко дрогнувшим голосом.
— В самом том смысле, — кокетливо прощебетала Жохова. — Мы там медовуху покупали — все купили безалкогольную, а этот пенек перепутал. Жарко — вот он полбутылки и выдул.
Жмуркин поморщился.
— Полтора литра навернул и только потом понял. Спортсмен… — добавила Жохова.
На лице Жмуркина на секунду проступило отчаяние. Я прочитал на этом лице сразу несколько вариантов развития событий.
1. Дубина одумается, спустится вниз, мы посмеемся.
2. Дубина не одумается, его придется снимать, он окажет сопротивление.
3. Третье. Что будет под номером три, я не успел придумать, но все покатилось как раз по этому третьему сценарию.
Листвянко, сын МВД и надежда районного бокса, взял гуся под мышку и стал бродить по крыше, пошатываясь и совершая неосторожные телодвижения, толпа испуганно охала, когда он подходил к краю слишком близко.
— Надо что-то сделать, — с отчаяньем сказал Жмуркин. — Может, ты его снимешь?
Я хотел ответить, что у меня болит нога, в частности палец, но не успел, потому что показалась полиция, два долговязых человека, они устремились к домику, предусмотрительно вытаскивая из-за пояса резиновые дубинки.
— Ну вот, — сказал Жмуркин. — Вот и оно.
Он полез в карман за телефоном, Александра сказала Жмуркину:
— Он защищает права лосей. Его арестуют в Гулаг?
Я очень пожалел, что не успел сфотографировать лицо Жмуркина, оно было великолепно.
— Он защищает права лосей, — повторила Александра.
— Да… — Жмуркин опустил телефон в карман. — Он защищает лосей…
Тем временем полицейский потребовал у Дубины немедленно спуститься, на что тот ответил, что он и сам полицейский, и у него вся семья каждый день живот свой кладет за спокойствие обывателей.
Полицейский вздохнул и достал из-под крыши длинную лестницу, изготовленную из жердин, перемотанных веревками, такая лестница, владимиро-суздальская. Листвянко увидел эту лестницу и быстро забрался на конек и показал представителям закона кудрявые фиги свободной рукой, под всеобщее одобрение населения, кстати.
Полисмены ругнулись, один из них полез на крышу.
— Свободу русским лосям! — неожиданно громко крикнула Александра.
И все поглядели уже на нее.
— Свободу лосям! Свободу лосям! Свободу лосям! — начала скандировать Александра. Дитер и Болен стали содружественно мычать: не знаю почему, но я взял и тоже крикнул:
— Свободу лосям! Свободу лосям!
Неожиданно меня поддержал поэт Влас Пятахин, видимо, ему надоело плевать с моста в воду, он подтянулся туда, где интересно, почуял веселье и крикнул:
— Свободу! Свободу ло́сям!
Одна из невест тоже крикнула, пожалела несчастных российских парнокопытных, а потом пустились скандировать все, кто присутствовал вокруг:
Свободу лосям.
Свободу лосям!
Лосям свободу!
Не знаю, понял ли Дубина, что толпа поддерживает его самого, но он решил толпу поддержать. И тоже стал размахивать руками и топать ногами, гуся при этом не отпуская.
Полицейские перестали лезть на избушку и задумчиво поглядели вокруг.
Бред. Бред, безумие, чистое, отлитое в сверкающие хрустальные формы, я фотографировал, одновременно придумывая бложный пост. Сияющий пир духа. Что-то так: «Возле культурных памятников древнего русского Суздаля прошел стихийный митинг в поддержку крупного рогатого скота дикого содержания. Друзья животных из Германии и местное население открыто высказали недовольство ущемлением прав русского народного животного, воспетого классиками литературы, — лося. Были собраны подписи под петицией в защиту этого красивого и вольнолюбивого зверя».
Александра пребывала в восхищенье. Немцы тоже.
— Свободу лосям! — весело скандировала толпа. — Свободу!
Никогда не думал, что народ у нас так трепетно относится к лосям. Полисмены насторожились, тот, кто взбирался по лестнице, остановился, лестница под ним задрожала, затем ступенька сломалась, и полисмен съехал на землю под одобрительный гул толпы.
— Да! — крикнул Листвянко и торжествующе потряс кулаками.
Народ одобрительно замычал.
Лестница развалилась окончательно, разошлась в разные стороны и стала больше похожа на ходули.