Пятахин принялся смотреть в сторону. Лаура Петровна волновалась.
— Ну, я не знаю тогда… — она постучала по креслу. — Не знаю… Я их предупреждала! Витя! Ты же должен как-то… В конце концов, ты тоже заинтересован!
Уставилась на меня.
— Витя, ты должен что-нибудь придумать, — сказала она уверенно и самоуверенно.
— Что тут придумать… Катастрофа. На глазах спонсоров, и такой позор. Опять же телевидение пригласили, они все в Сеть выложат. Может, Паша ваш выступит? Он ведь в городской литературной олимпиаде тоже участвовал. И побеждал…
Лаура Петровна нахмурилась.
— Хорошо, — сказал я. — Можно что-нибудь… Но мне понадобится помощник. Как вы думаете, Паша ваш — расторопный парень?
— В каком смысле?
— Помощник, в смысле. Вот мне сейчас надо позвать Гаджиева на инструктаж, а телефона его у меня нет.
Лаура Петровна стала звонить Лаурычу.
— Пашенька, приди, пожалуйста, — сказала она. — Да, к автобусу.
— Пусть зайдет в библиотеку и прихватит какой-нибудь журнал.
— Забеги в библиотеку и возьми журнал. Какой?
— «Здоровье», — зачем-то сказал я.
— «Здоровье».
— А мне «За рулем», — попросил Пятахин.
— Заткнись, поэт, пока я добрый, — посоветовал я.
— Замолчи немедленно! — рявкнула Лаура Петровна.
Пятахин сдулся.
Нет, не зря я все-таки поехал, столько интересного. Океан.
— Ты, Пятахин, вслух долго разговаривать умеешь? — поинтересовался я.
— Умею.
— Это хорошо. Прочитаешь все-таки стихи.
— Как…
— Не свои!
Появился Лаурыч. Шустро, и со «Здоровьем». Небезнадежен. Я отобрал у него журнал и отправил искать Гаджиева, в кухню, мне почему-то представлялось, что он там. «Здоровье» было двадцатилетней давности, я открыл страницу семнадцать, выдрал ее и сунул Пятахину.
— И что? — не понял тот.
— Перепиши страницу от руки.
— Перепишу.
— Потом выйдешь на сцену, прочитаешь.
— Как?
— Вслух, полено! Ты же говорил вроде, что читать умеешь.
— Да…
— Бегло? — на всякий случай уточнил я.
Пятахин кивнул.
— Вот и хорошо…
Я оглядел Пятахина. Интеллектом, безусловно, не обезображен, могут и не поверить. Впрочем, для поэта интеллект — качество не критичное… Но надо подчеркнуть как-то…
Вздохнул. Я, не Пятахин.
— Что?
— Понимаешь, Пятачок, одних стихов мало, — я скорбно похлопал Пятахина по плечу.
— Как это?
— Так.
Я устроился в кресле, Пятахин остался стоять подле.
— Так. Ты немного отстал, дружище, в мире просто так стихи уже давно не читают. Теперь поэт — это перформер. Именно так и никак иначе, просто поэт никому больше не нужен.
— Я вроде не перформер, — осторожно сказал Пятахин.
— Этот тебе только так кажется. Сейчас я тебе объясню, Пятачок. Перформанс — это, в сущности, та же быдлеска. Но если быдлеска — это широкий формат, то перформанс всегда стихами сопровождается.
Пятахин понял и зашептал:
— Я тут у них в живом уголке тритона видел, может, это… Проглотить? Только стихи когда читать, до или после?
— Во время, — сказал я. — Нет, пожалуй, тритон — это все-таки перебор. Во всяком случае, глотать его не надо.
— Там еж есть дрессированный.
— Еж — это интересно. Возможно, еж — это подойдет…
Я набрал телефон Лаурыча и велел ему принести ежа. С одним, кажется, разобрались, теперь дальше. Александра сыграет на волынке какую-нибудь бравую печальную песню, а… Баянист у нас, кажется, Гаджиев. Играет он на баяне или не играет, это, собственно, уже не важно, судьба распорядилась за него.
Набрал Лаурыча, он ловил ежа.
— И Гаджиева захвати, — велел ему. — Нет, и ежа тоже.
— Виктор, ты что придумал? — осторожно спросила Лаура Петровна, видимо, ей почему-то не понравился еж.
Вообще, еж — это находка, такой неожиданный визит ко мне вдохновения, дикие ветры взметнулись в голове моей, тег «Наша Кафка».
— А что тут придумаешь? — спросил я. — Приходится выкручиваться, сами понимаете. А может, все-таки вы споете?
Лаура Петровна удалилась в начало автобуса и, кажется, принялась там потихоньку курить ароматические сигареты. Тег «Педагогика».
Показался Гаджиев. От Равиля пахло маслом и пончиками, я подумал, что он, наверное, кулинарный талант, любит печь пироги. Вот и сейчас, наверное, он сидел на кухне, наблюдал, как пекутся праздничные лепешки, а тут Лаурыч.
Гаджиев явился и сразу сообщил:
— Я на баяне играть не умею.
Интеллектуал, все сразу понял.
— А на баяне и не надо, — успокоил его я. — Зачем нам баян, у нас волынка будет. Тебе нравится, как волынка играет?
Гаджиев пожал плечами.
— Вот и хорошо, что нравится. Сандра будет играть, а ты петь.
— А я и петь не умею, — чистосердечно признался чистосердечный Гаджиев.
— Это и не потребуется. Во всяком случае, в классическом смысле этого слова. Ты продемонстрируешь нам горловое пение.
Гаджиев потрогал горло и спросил:
— Это как?
Про горловое пение я видел передачу по каналу «Дискавери», меня впечатлило.
— Это просто, — ответил я. — Будешь вот так гудеть горлом и щуриться.
Я показал, как.
— Попробуй. Только гуди на разные лады, чтобы на слова было похоже.
Гаджиев загудел. Ничего, от того, как гудели по телевизору алтайские виртуозы, не очень отличалось.
— Молодец, — остановил я Гаджиева. — Есть в тебе какая-то… Азиатчина. Типичный внук Чингисхана, я был знаком с парочкой. Скажем, что ты потомок древних алтайских шаманов. Что искусство горлового пения у вас в семье культивируется последние триста лет.
— Наверное… Только я вообще-то таджик. И башкир еще…
— Вот видишь! А в каждом монголе живет Чингисхан, — заверил я. — Не волнуйся, Равиль, это нужно для дела.
— Но все-таки…
— Ты же хочешь в Германию в следующем году?
— Да…
— Вот и пой.
Прибежал Лаурыч.
— Ежа там нет, — покаянно признался он. — Но я взял кактус.
Лаурыч протянул мне кактус в горшке. Изрядный такой кактус, наверное, размером с действительного ежа, шипастый, седого цвета, с подлеском из мелких иголок, похожий на новенькую пуховую шапку.
— Это еще лучше, — сказал я.
Взял кактус, взвесил. Ничего, килограмм, пожалуй.
— Это даже лучше, — повторил я и повернулся к Пятахину. — Будешь есть кактус.
Меня никто не понял. Оно и понятно, моя мысль сильно опережала скоростные показатели мышления этих личностей, это бы оценил Жмуркин, но его рядом не случилось, да и вообще, с уходом в политику старина Жмуркин изменился, стал как бы серьезным и взрослым; впрочем, я не об этом.
— Будешь есть кактус и читать стихи.
— Я не буду его есть, — уверенно заявил Пятахин.
— Не ешь, — пожал плечами я. — Так и запишем — поэт Пятахин отказался есть кактус, чем сорвал международный проект городов-побратимов. Лаура Петровна! Пятахин мероприятие срывает!
Подошла Лаура Петровна.
— Влас, ты что это? — спросила она строго.
— Он меня кактус есть заставляет…
Лаура Петровна поглядела на меня.
— Не я же его поэтом вписал, — пожал я плечами. — Назвался поэтом — жуй кактус. По-моему, это вполне себе прозрачная метафора.
— Что? — не поняла Лаура Петровна.
— Метафора. Поэт сочиняет стихи собственной душой, сочинять хорошие стихи — это все равно что есть кактус. Высокие смыслы, Европе такое нравится.
— Вот видишь, Влас, — Лаура Петровна проникновенно взглянула на Пятахина.
— Я не буду… — ответил он.
Но уже неуверенно.
— Ладно, — я сложил руки. — Как хотите. Ваше дело. Если ты, Пятахин, не хочешь быть поэтом, им будет кто-то другой. Вот Пашка.
Я поймал Лаурыча, подтащил к себе.
— Хочешь быть поэтом?
— Я никогда кактусы не ел… — неуверенно сказал он. — Но я могу попробовать…
Как интересно. Оказывается, Лаурыч не чужд честолюбия. Хоть кактус заточит, главное, что на сцене. Не в маму мальчик уродился, может, его подкинули?
— Паша! — Лаура Петровна округлила глаза.
— Пусть он жрет! — обрадовался Пятахин. — А я рядом стихи прочитаю!
— Пятахин, — произнесла Лаура Петровна негромким официальным голосом. — Твоя мать меня на коленях умоляла, чтобы я тебя вписала. Я не хотела, видит Бог. Но потом пошла навстречу. Так что… Или ты участвуешь в концерте, или я тебя снимаю с маршрута.
— За что? — расстроился Пятахин.
— За недостойное поведение. Ты обзывал Жохову.
— Она сама меня обзывала!
— Это своей маме расскажешь, — улыбнулась Лаура Петровна. — И папе Жоховой.
Пятахин сник.
— Да я могу… — заикнулся было Лаурыч. Лаура Петровна кашлянула.
— Но он же колючий, — вздохнул Пятахин.
— Я не пойму, мы что, на торжище?! — вопросил я с надломом.
— Ладно, — сломался Пятахин. — Хорошо. Только это… Иголки можно постричь?
Лаура Петровна сверилась со мной взглядом.
— Самые крупные, — разрешил я. — А то несерьезно будет, никто не поверит… Помнишь, как там у Есенина: дар поэта — ласкать и корябать. Многие думают, что Есенин это имел в виду буквально. Ты что, Есенина не уважаешь?
— Да нет, уважаю… Просто… А как же тогда ласкать?
— Тебя обласкает зритель, — заверил я. — Аплодисментами.
Лаура Петровна поправила прическу.
— Читать стихи — и есть кактус — это искусство! — уверенно заявил я. — Скажу больше — это настоящее искусство.
Пятахин взял кактус, понюхал, пожал плечами. Лаура Петровна подала ему небольшие маникюрные ножницы.
— Не расстраивайся, — успокоил я Пятахина. — Я это у себя на сайте размещу. Неплохая быдлеска получится. Полтора миллиона просмотров за месяц гарантирую.
— Да? — с надеждой спросил Пятахин.
— Конечно. Еще никто так не делал. Ты, Пятачок, прославишься мгновенно, все девчонки тобой восхитятся — такая находка! Можно даже номер настоящий сделать…
А что, неплохая, между прочим, идея. Шоу Виктора Бенгарта «Быдлески декабря»! Покупайте билеты, граждане! Тег «Культура».