Лаурыч стерпел, только всхлипнул.
Урки спали дальше. Лет по девять им было, пожалуй. Или по восемь. Совсем сопливые. Совсем-совсем.
— Это точно урки? — спросил Гаджиев. — Я думал, они другие.
— Кто-нибудь из вас вообще урок видел? — поинтересовался Скопин. — Хоть раз в жизни?
Все промолчали.
Листвянко зашвырнул кол в кусты.
— С чего ты вообще взял, что они уголовники? — спросил Скопин.
Лаурыч растер по лицу кровь, пожал плечами.
Послышалось разгневанное мычание. Пересветиха извивалась, стараясь сбросить с себя путы. Скопин снял с нее пакет.
Кровожадная предводительница юных отщепенцев. Круглое лицо ее было исцарапано и немного побито — постаралась Жохова. По губе текла кровь. А еще она была испугана. То есть очень, это было видно.
— Извините, — сказал Скопин. — Это все так странно получилось, само собой… Мы не хотели.
— Я вас всех… — выдохнула Пересветиха. — Так и знала, что с вами проблемы будут…
— Извините все-таки, — сказал Скопин.
— Извините?! Да я вас…
Тетка дернулась, но тевтонская сеть держала крепко.
— Развяжите меня немедленно!
Жмуркин достал туристический ножик и разрезал сеть. Тетка встала. Она покачивалась и была готова вот-вот заплакать. И с испугом поглядывала на цепь в руках у Пятахина.
— Кто вы? — спросила Пересветиха. — Что вам нужно?!
Пересветиха как бы невзначай сместилась к прогоревшему костру и сняла с него вертел.
— Международная гуманитарная экспедиция, — сказал Скопин. — Что-то вроде этого…
Скопин вздохнул.
— Так я и думала, — всхлипнула Пересветиха. — Гуманитарная экспедиция. Кто бы сомневался?
Пересветиха засмеялась. Она смеялась и смеялась, и смеялась, и смеялась, и гремел гром.
Глава 24Финиш
Скопин стоял у дерева, прикладывал к голове сковородку.
В нашем бараке царило уныние и всякая прочая тоска. Урки оказались не урками. Воспитанники юношеского православного лагеря, они сплавлялись по малым рекам, но старший вожатый, опытный турист, заболел ангиной и сошел с маршрута. Пересветиха осталась за капитана, не справилась с управлением, и два надувных плота нарвались на корягу и пропороли борт. Все спаслись, но во время катастрофы затонула сумка с набором для починки, в результате чего они плотно застряли на берегу в ожидании спасательной экспедиции.
Пересветиха, в жизни ее, как оказалось, звали Вероникой, два раза подходила к деревне, но каждый раз войти не решалась, потому что мы не внушали ей доверия. Если честно, она приняла нас за банду черных археологов, велела детям сидеть тише воды ниже травы, а сама даже костры разжигать толком не решалась, кашу полусырую ели.
Это все нас как-то очень удручило. Конечно, мы отдали им весь свой сухой паек. Конечно, мы отдали им суперклей и резину. А еще спальники, надувные матрасы, палатки и прочее ненужное нам снаряжение.
Конечно, стало легче.
Но не совсем. Неприятное ощущение осталось, кроме того…
Стыдно?
Ага. Гроза прошла, и солнце с ветром, а все равно.
Сидели во дворе, молчали каждый в свою сторону, даже Пятахин. Только Скопин стоял и глядел на всех попеременно.
А солнце как-то по-осеннему светило, точно сквозь опавшие листья.
Показался Капанидзе с корзиной, сел на крыльцо, вытянул босые ноги.
— Что в корзине? — спросил без особой надежды Пятахин.
— Яйца, — ответил Капанидзе. — А где этот, немец ваш? Тот, что покрепче? Он мне хотел на спине дракона нарисовать.
Снежана кивнула в сторону Дитера.
— Ага.
Капанидзе направился к Дитеру, в тоске сидящему на завалинке и грызущему карандаш.
— А яйца кому? — поинтересовалась Снежана вслед.
— Этим, — Капанидзе махнул рукой на другой берег ручья. — Бабушка велела отнести, говорит, им есть нечего, бледные совсем, как поганцы.
Капанидзе подошел к немцу и стал что-то объяснять, указывая себе на спину. Дитер, кажется, отказывался, мотал головой. Капанидзе приставал минут пять, потом утомился, устроил корзину под мышкой и побрел через лес к ручью.
— Чего ему надо было? — спросил Скопин.
Он опять приложил сковородку к голове — на затылке налилась шишка размером почти с кулак, и Скопин теперь лечил ее холодным чугуном.
— Хотел татуировку дракона, — объяснил я. — Папа Томеша держит тату-салон в Вуппертале, а сам Томеш лихо бьет наколки. С закрытыми глазами.
— А в корзинке что было?
— Яйца.
— Какие?
— Куриные. Уркам понес. То есть этим… ребятам.
— Ясно.
Скопин поморщился. То ли от шишки на затылке, то ли еще от чего.
— Жаль, ключ так и не нашли, — сказал я.
— Жаль, — согласился Скопин. — Не повезло.
— А ты вообще в это веришь? — спросил я.
— В ключ?
— Ага.
Скопин пожал плечами.
— Местные верят, — сказал он. — А вообще… Экология тут хорошая очень, вот и весь ключ. Вот Капанидзе взять, с виду свищ свищом, а бревна как палки ворочает. Если с детства дышать правильным воздухом, правильно питаться и не общаться с кем попало, вырастешь богатырем.
— А зачем мы его искали тогда? — спросил я. — Источник?
Скопин пожал плечами.
— С пути сбились — вот и все. А потом… Надо же хоть что-то искать?
— Я грибы люблю искать, — поделился Лаурыч.
— А нам пора возвращаться.
— Что? — не понял я.
— Пора домой, Витя.
Скопин достал из кармана ложку и стал стучать в сковороду.
— Собираемся! Все собираемся!
— Да и так все здесь! — отозвался Листвянко.
Все на самом деле были здесь. Скопин пересчитал поголовье и объявил громко:
— Уезжаем!
— Куда? — тупо спросил Пятахин.
— Туда, — ответил Скопин. — Автобус должны были уже починить. Идем пешком. Доберемся до дороги… А там как-нибудь.
Все покивали. Пора. Время уходить.
— Уходим? — спросила меня Александра.
— Да.
— Вот так вдруг?
— Ага, — кивнул я. — Уходить надо всегда вдруг, если долго собираться, то не уйдешь никогда.
— Красиво, — сказала она.
Поглядела на меня с грустью. Точно, не вру.
— Десять минут! — скомандовал Скопин. — Через десять минут уходим! Время пошло.
Кинулись собираться. Хотя собирать особо нечего было, просто все запихал в рюкзак и утрамбовал ногой. Остальные тоже не особо усердствовали, торопились, словно сильно опаздывали на поезд, как будто знали, что все, время наше вышло и пора отсюда уходить. Скопин велел собрать все вещи в кучу и пересчитал каждую и поставил на каждой крестик. И нас пересчитал, и мы все тоже оказались на месте. Сам он, видимо, собрался сразу, как только вернулся с битвы.
Потом Скопин достал из кармана карту Ефимова Ключа, посмотрел на нее, улыбнулся и вставил в щель в стене. Все.
Я завязал горлышко рюкзака, бросил на нашу палату прощальный взгляд. И снова грустно стало. Чтобы не маяться дурью, я вышел на крыльцо. Скопин тоже.
— Пораньше выступим, — сказал Скопин. — День, кажется, жаркий будет.
Он указал в небо.
Солнышко светит, и жарко уже на самом деле, скопившаяся влага испаряется, в воздухе колышутся фигуры из пара и радуг. Погода стремительно налаживалась.
Остальные тоже показались. Солнечный свет где-то в высоте наткнулся на линзу из теплого воздуха и рассыпался на несколько мощных лучей, будто там наверху запустились атомные лазеры.
— Кто-нибудь сбегайте к колодцу, — попросил Скопин. — Воды наберите в термос, пить по пути.
Дернулась Жохова, стрельнула взглядом на Скопина, смутилась, зарделась. И Скопин смутился, сцена получилась безобразно трогательная. Но Дитер не зарисовал.
— А я уже принес.
Сначала я думал, что это Пашка сказал. Лаурыч. А это Капанидзе оказался. Как всегда, возник откуда-то, из стены, наверное. Вроде к уркам с яйцами ушел, и снова тут, шустрый такой Капанидзе попался, до урок километра полтора ведь. А может, они и поближе подошли.
Капанидзе улыбался, а у ног его стояло ведро.
— Шел мимо, решил захватить.
Капанидзе поднял ведро и сунул его мне.
Я едва не свалился, ведро ушло к земле, оказалось, что оно было наполнено водой почти до краев. Как, интересно, он умудрился не расплескать…
Я аккуратно опустил ведро на землю.
— Спасибо, Давид, — сказал Скопин. — Спасибо за воду, нам она очень пригодится… Вообще за все спасибо, ты нам помог очень.
— Пейте, — Капанидзе поставил ведро на пол. — Пока холодная.
— Да мы хотели с собой, — Скопин постучал по фляжке. — Разлить…
— Зачем? — удивился Капанидзе. — Она уже не та будет, нагреется, железом пропитается. Теплую воду разве вкусно пить?
— Ну да, наверное… — согласился Скопин.
— Чего ее с собой-то тащить? — усмехнулся Капанидзе. — Надо впрок напиться, так правильно. Пейте.
Капанидзе запрыгнул на крыльцо, сдернул со стола кружечное ожерелье и стал раздавать кружки.
— Устами младенца глаголет истина, — изрек Пятахин и зачерпнул первым.
Глотнул немного, зажмурился.
— Сладкая какая-то… — удивленно произнес Пятахин. — Вкусная…
Он быстро выпил первую кружку и зачерпнул вторую.
— Другим оставь, — Жохова продвинулась к ведру.
— Да тут всем хватит, — успокоил Капанидзе. — Ведро-то большое. Надо пить.
Мы зачерпывали, стукались кружками, смеялись и пили воду. Она была на самом деле необычной, похожей на холодный березовый сок, солоноватый и одновременно сладкий, с запахом хвои и мяты, не вода будто, а…
Не знаю что, я выпил три кружки. В голове как-то зазвенело, и сделалось легко-легко.
— Кончилась вода-то, — сказал Пятахин и зачерпнул со дна последнюю кружку.
А мы все поглядели на Капанидзе.
Он покивал.
— Спасибо, — осоловело сказал Скопин. — Это…
— Это очень вкусно, — сказала Рокотова. — Это очень…
Герасимов разглядывал отчего-то руки, сжимал кулаки, точно первый раз их видел.
— Спасибо тебе… — повторил Скопин. — Спасибо. Слушай, может, это… Тебе надо что-нибудь? Из снаряжения?