Загорецкий
В горах был ранен в лоб, сошел с ума от раны.
Графиня-бабушка
Что? к фармазонам в клоб? Пошел он в бусурманы!
Хлестова
В его лета с ума спрыгнул! Чай, пил не по летам.
. . . . . . . . . . . . .
Шампанское стаканами тянул.
Наталья Дмитриевна
Бутылками-с, и пребольшими.
Загорецкий (с жаром)
Нет-с, бочками сороковыми.
Пушкин сводит весь этот диалог в «Евгении Онегине» к краткой, лаконичной, но весьма прозрачно похожей формуле:
Он фармазон; он пьет одно
Стаканом красное вино,
которую, как он предполагает, вполне способно обратить против него самого то общество, которое затравило Чацкого, едва лишь оно узнает, что он противополагает бордоское шампанскому. Для этого общества подобная «смена взглядов» однозначна тому, что Пушкин «переменил закон». Здесь вновь мы сталкиваемся с весьма элегантным использованием Пушкиным кулинарной лексики и понятий в политической полемике со своими недругами.
В общей сложности Пушкин перечисляет следующие алкогольные напитки в своих произведениях, указывая часто не только их вид, но и отдельные марки, которым либо он оказывал особое предпочтение, либо они в то время чаще иных встречались в России:
I. Французские вина
Бургонские (бургундские) сухие (высокие) вина
а) Бургонское (без уточнения марки)
б) Шабли (вино из департамента Ионна, одна из разновидностей бургонского, но имеющая свою особую, отдельную классификацию)
Бордоские вина (красные сухие и полусухие)
а) Бордо (без указания марки)
б) Лафит (Шато-Лафит) – высший сорт
Шампанские вина (шипучие, пенистые)
а) Шампанское (без указания марки – самые частые упоминания)
б) Аи – сорт шампанского, белое, полусухое из департамента Марны (Пти-Шампань)
в) Вдова Клико – одна из торговых марок шампанского, экспортировавшегося в Россию в начале XIX века
г) Моэт – торговая марка шампанского, среднего качества, полусладкое
II. Венгерские вина
Токайское. Известно в России с XVII века. Десертное и ликерное вино из области Токай в Австро-Венгрии. До конца XVIII века там постоянно находилась так называемая Русская комиссия по заготовлению токайских вин, посылавшая вина к царскому столу.
Кроме того, Пушкин, как в «Борисе Годунове», так и в «Евгении Онегине», неоднократно упоминает крепкие алкогольные напитки русского и иностранного производства: питный мед, пиво, водку, а также пунш и ром. Особенно примечательно упоминание водки. Дело в том, что в «Борисе Годунове» Пушкин все же совершает ошибку, называя хлебное вино – водкой. Для начала XVII века (1601–1602) это все же рановато. Хотя и здесь Пушкин перестраховывается, называя самогон, которым иноков угощают в корчме, вначале официально вином, а затем то же «корчемное вино» – водкой. Однако это народное наименование, действительно бывшее жаргонным, все же появилось значительно позднее: по крайней мере, на рубеже XVII и XVIII веков или даже в первые годы XVIII века, так что Пушкин в данном случае невольно «модернизирует» события.
Упоминание водки в «Евгении Онегине» между тем вполне корректно и отличается большой исторической и «технически грамотной» точностью. Пушкин трижды упоминает водку в своем стихотворном романе. Дважды без всяких эпитетов и один раз как русскую водку. Современный читатель, разумеется, не увидит в этих терминах никакой разницы, и даже более того – не увидит в этих названиях терминов. Скорее всего, он сочтет их за одно и то же, тем более что в нынешнем ассортименте спиртоводочных товаров наименование «Русская водка» фигурирует как одно из названий обычной водки, наряду с другими торговыми марками: «Пшеничной», «Столичной», «Московской» и т. д. Получается, что слово «Русская» – очередное «свободное» прилагательное, которое почти идентично по значению таким, как «Сибирская» (водка), «Кубанская» (водка)… На самом деле это не так. А во времена Пушкина тем более имело совершенно иной смысл.
Дело в том, что в XVII веке водками называли только лекарства, настоянные на спирту, – то, что ныне в аптечном деле носит наименование тинктуры.
В XVIII веке в связи с развитием винокурения и появлением новых технологических приемов изготовления водки русскими водками, в отличие от лекарственных или аптечных водок, стали называть передвоенные низкоалкогольные спирты, разведенные водой и перегнанные с ароматизаторами растительного происхождения. Конечный продукт этой перегонки и получил название русских водок, ибо такого рода алкогольные продукты были изобретены и производились только в России. Так, к числу русских водок причисляли: анисовую, березовую, вишневую, гвоздичную, дынную, ежевичную, желудевую, зверобойную, ирную, калиновую, лимонную, мятную, ноготковую, облепиховую, полынную, рябиновую, смородиновую, тминную, укропную, фисташковую, хренную, цикорную, черемуховую, шалфейную, щавелевую, эстрагонную и яблочную. Короче говоря, имелись водки на все буквы русского алфавита, причем по нескольку сортов на каждую букву. Именно эти водки и аналогичные им по названию (но не по технологии приготовления) настойки стояли обычно рядами в специальных шкафах у сельских помещиков, причем каждый сорт пили в специальный день, к специальному случаю, в именины или приезд определенных лиц, имя которых начиналось на ту или иную букву. В XVIII веке сложились в помещичьей среде целый культ русских водок и довольно утонченная культура их производства и употребления. Иногда их употребляли по две-три капли – не более, с целью в своеобразном соревновании знатоков по капле определить название, характер и даже время изготовления напитка. Иногда соревнование усложняли: смешивали по нескольку капель разных водок, на разные буквы алфавита, и по букету аромата отгадывали все слово, которое состояло из начальных букв названий сортов русской водки. Существовали специалисты, которые могли определять по смеси нескольких капель такие длинные и сложные слова, как «Навуходоносор». Таковы были русские водки.
Что же касается термина водка (без эпитета!), вошедшего в употребление после 1825 года, как раз в то время, когда писались «Евгений Онегин» и «Повести Белкина», – то он применялся в офицерской среде к так называемому пеннику, или первому погону хлебного вина, передвоенного и разведенного чистой ключевой водой на треть. Этот сорт водки, не очень крепкий (28–31°), хорошо питкий и не дававший отрицательных последствий в виде головной боли, ценился в мужских армейских военных и чиновничьих компаниях как дешевая замена дорогому шампанскому.
Вот почему вполне естественно, что Пушкин, намереваясь писать в одной из глав «Евгения Онегина» о декабристах, начинал свое повествование о них, как это видно из черновых его набросков, неизменно с упоминания этих мужских кутежей, которые, с одной стороны, были неотъемлемой частью тогдашней «общественной» жизни золотой молодежи, а с другой, – видимо, использовались будущими декабристами как удобное, легальное прикрытие их слишком частых и, в общем-то, закрытых для посторонних сборищ.
Чтобы подчеркнуть аристократический, «гвардейский» характер собраний декабристов, отделить их от «армейских попоек», Пушкин весьма тонко использует наименования алкогольных напитков. Он упоминает в одном варианте французские вина, шампанское (Клико) и бордоское (Лафит), а в другом – русскую водку как изысканный, помещичье-дворянский, домашний национальный напиток, употреблявшийся охотно и в гвардии.
Сначала эти заговоры
Между лафитом и клико
Лишь были дружеские споры…
У них свои бывали сходки,
Они за чашею вина,
Они за рюмкой русской водки…
Нет сомнений, что если бы Пушкин не придавал значения терминологии, то он легко мог бы заменить эпитет или вовсе обойтись без него. Для такого поэта, как он, технических препятствий в подыскании слов и рифм, разумеется, не существовало. Да и в данном случае любая замена могла быть произведена весьма легко: можно ведь было сказать «крепкой водки». Характерно, что в «Повестях Белкина», в «Капитанской дочке», в «Дубровском» – там, где речь идет о мелкопоместной, провинциальной помещичьей или чиновничьей и армейской среде, а не о петербургских гвардейцах, – Пушкин всюду последовательно применяет термин водка без всяких эпитетов, то есть говорит не об ароматизированной русской водке, а о простой водке.
Но создание двух вариантов начала повествования о заговоре декабристов объяснялось не просто тем, что Пушкин искал разные варианты кулинарной терминологии, а гораздо более сложными мотивами. И кулинарная терминология должна была лишь помочь поэту вынести свое окончательное решение в пользу того, что же предпочесть: запомнившуюся ему историческую подробность или же заменить ее художественным вымыслом. Дело в том, что Пушкин решал здесь серьезный вопрос: о соотношении исторической и художественной правды. Историческая правда была отражена в первом варианте. Художественная требовала второго. Ведь русские заговорщики, чтобы остаться для потомков подлинными национальными героями, а не изменниками и государственными преступниками, не могли плести заговор против русского царя, распивая французские вина. Пушкин считался с распространенным в народе примитивным пониманием природы патриотизма, хотя сам, как мы видели, не разделял его. Но, как гениальный художник, он решал все вопросы по большому счету: ради художественной и исторической правды Пушкин считал вполне возможным