пренебречь конкретной исторической подробностью насчет того, что его друзья-декабристы, как и он сам, были в молодости неравнодушны к шампанскому и бургонскому! В конце концов эти подробности были не главным в их политической борьбе.
СПИСОК КУШАНИЙ И НАПИТКОВ, УПОМИНАЕМЫХ В ПУШКИНСКОЙ ДРАМАТУРГИИ И ПОЭЗИИ
КУШАНЬЯ
Русские
• Щи (щей горшок – то есть щи суточные)
• Молоко
• Булки
• Сливки
• Соленые грибы, лук, перец
• Блины
• Пирог жирный (закрытый, мясной)
• Жаркое
• Хлеб (житный, то есть черный)
• Жареный петух
Иностранные
• Бифштекс (а ла Шатобриан)
• Ростбиф
• Трюфели
• Страсбургский пирог
• Лимбургский сыр
• Котлеты жирные (свиные)
• Котлеты пожарские
• Форель
• Устрицы (мидии черноморские)
Сласти, десерт
• Варенья (разные!)
• Бланманже
Фрукты
• Ананасы
• Лимоны
НАПИТКИ
• Безалкогольные
• Брусничная вода
• Яблочная вода
• Квас
• Чай китайский
• Чай со сливками
• Чай с ромом
• Кофе
• Кофе по-турецки (с гущей)
Алкогольные
• Шампанское (Аи, Клико, Моэт)
• Бургонское
• Бордоское (Лафит)
• Венгерское (токайское)
• Кипрское (средиземноморское, контрабандное в Одессе)
• Светлое вино (сухое или столовое бургонское)
• Вино виноградное (столовое, молдавское)
• Шабли
• Цимлянское
• Водка
• Вино хлебное
• Русская водка
• Наливки
• Мед (питный)
• Пиво
Кулинарный антураж в прозаических произведениях А. С. Пушкина
Как мы видели выше, за период с 1824 по 1831 год, протекший с момента начала работы поэта над «Борисом Годуновым» и до окончания «Евгения Онегина», его личные кулинарные вкусы подвергались изменению, по крайней мере в области напитков, да и в отношении русского стола, лучше узнать который ему помогла жизнь в Михайловском.
Прозаические произведения, относящиеся в основном к 30-м годам и касающиеся исключительно русской действительности, русской провинциальной жизни, еще более отмечают дальнейший сдвиг в симпатиях Пушкина в сторону отечественной кухни и обнаруживают его явно возросший интерес к оснащению их кулинарным антуражем.
Эта тенденция проявляется уже в «Повестях Белкина», но еще более отчетливо она выражена в «Дубровском» и в «Капитанской дочке» – двух, можно сказать, самых «кулинарных» произведениях поэта после «Евгения Онегина».
Прежде всего с чисто художественной точки зрения поражает разнообразие приемов приспособления кулинарного антуража к характеру рассказов и гибкое введение различных по степени своей кулинарности лексем в ткань разных по психологическому настрою и сюжету произведений. Учет тональности произведения и точно найденное ему «кулинарное» соответствие просто удивительны. Либо это гениальная интуиция, либо тщательная, кропотливая, строго продуманная работа. Иного объяснения просто трудно найти. Скорее всего, сочетание того и другого.
Пушкин не только нигде не повторяется в составе кулинарного антуража каждого рассказа в отдельности, но главное, тщательно подбирает этот антураж (или подгоняет его?) под общий стиль темы, сюжета, ситуации и характера своих героев!
Так, в «Выстреле», где речь идет о мужественном, суровом, организованном, волевом мужчине, облик которого в то же время романтичен, окружен загадочностью, Пушкин выражает всю эту характеристику при помощи кулинарного антуража таким образом:
• ежедневно обед из двух-трех блюд, не более;
• обязательная рюмка водки перед обедом, но опять-таки не более;
• наливка – только неподслащенная;
• в его доме всегда пили (друзья, гости, знакомые?) много шампанского! (иными словами: себя он ограничивал, но не потому, что был скуп, а потому, что был волевым, организованным, собранным; к тому же шампанское – признанный символ романтичности).
В «Гробовщике», где речь идет не о дворянской, а о мещанской среде ремесленников, поэт и это обстоятельство сумел подчеркнуть и показать при помощи кулинарного антуража.
Так, герой рассказа пьет седьмую чашку чая, самовар готовят тотчас же по приходе гостя (независимо от времени суток), на званом, именинном обеде льется рекой… пиво, появляется и простая водка, а в качестве особо важного, завершающего торжество акта открывают бутылку… полушампанского (это же подается как сенсация!). На другое утро после попойки герой рассказа отрезвляется крепким чаем.
В.И. Даль объясняет термин «полушампанское» как поддельное шампанское, исходя из того, что в русском языке, у русского народа приставка полу- всегда или чаще всего носит некий презрительный оттенок. Сравните: полубархат (дешевый бумажный плис), дама полусвета (проститутка), полусукно (жидкий драдедам, саржа), полупух (мелкое, грязное, засоренное перо – ни перо ни пух), полубарок, полубарин (вздорный, капризный вышлец простого народа) и, наконец, полуграмотный (нечто гораздо худшее, чем просто неграмотный, которого еще есть надежда выучить). Таким образом, Даль, обозначая полушампанское как фальшивое, поддельное шампанское, исходит из некоего общего закона формирования русской лексики. Между тем это не так.
Полушампанское может быть вовсе не фальсифицированным, испорченным продуктом, фальшивым по качеству. Более того, это обычно качественный продукт, ибо за испорченное, невкусное вряд ли простые люди будут платить деньги, обольщаясь одним лишь звучным названием «шампанское». Просто полушампанское – это дешевый продукт отечественного производства, шипучий, как шампанское, и изготовленный из яблочного сока – нечто напоминающее сидр. Пушкин, по-видимому, знал это лучше Даля, ибо его герои пили полушампанское с удовольствием, встретили его появление радостно, что вряд ли было бы возможно, если бы им предстояло выпить продукт низкого качества. В отличие от золотой молодежи люди труда, а тем более немецкие ремесленники, едва ли могли соблазниться красивым названием и этикеткой. В 30-е годы XIX века господствовала иная психология среди трудового люда!
Возможно, что Пушкин учитывал и другое: среди слов, начинающихся приставкой полу-, есть два-три исключения, которым эта приставка не придает презрительного оттенка, не вызывает сомнения в качестве. Именно таковы полушубок, полушалок (кашемировый полушалок!) и полушампанское. Они говорят лишь о другом, о другой форме изделия, сохраняющего тем не менее свое высокое качество. И Пушкин, рисуя честных и простодушных немецких ремесленников, не мог, как художник, вставить в качестве кулинарного антуража продукт поддельный, фальшивый, некачественный. Это противоречило бы всем его художественным принципам. Вот почему он подобрал подходившие к ситуации по стилю простые, но все до единого абсолютно качественные напитки: чай, пиво, водку, полушампанское (из яблочного сока!) и вновь – чай. Если у другого писателя мы, встретив термин «полушампанское», могли бы с легкой душой поверить Далю насчет значения этого слова, то у Пушкина, встретив это же слово в контексте «Гробовщика», мы вправе усомниться в… компетенции Даля. Ибо из них двоих Даль всего лишь добросовестный, педантичный, но все же иностранный собиратель, составитель, а Пушкин – глубокий и тонкий знаток русского языка, великий художник, гений, обладавший огромной интуицией, помноженной на вдумчивый, полный ответственности перед самим собой труд. Пушкинское чувство стиля служит лучшей гарантией того, что в определении значения полушампанского ошибся Даль, а не поэт.
Чисто кулинарное выяснение состава полушампанского в первой половине XIX века показывает, что мы имеем дело с русской шипучкой, изготовленной на яблочной основе, и это подтверждает с чисто фактической стороны высокую пробу пушкинской кулинарной и художественной интуиции.
Но вернемся к другим «Повестям Белкина». В «Станционном смотрителе» все начинается очень мило, кулинарно благопристойно: чай из свежепоставленного, только-только закипевшего самовара, свежие сливки, принесенные Дуняшей и как бы олицетворяющие ее свежесть, «сдобность», мягкость, чистоту и нежность, в то время как символом гусара служат пунш, ром, которые он не только поглощает сам, но и, главное, коими спаивает отца Дуняши – старого, наивного, доверчивого станционного смотрителя. Здесь, в завязке, акценты расставлены четко. Но затем неясность, зыбкость, обманчивость последующей ситуации, когда гусар под видом мнимого больного находится в доме станционного смотрителя, Пушкин подчеркивает тем, что упоминает один за другим три совершенно разнородных, не связанных друг с другом по характеру напитка – кофе (возбуждающее), лимонад (в сущности, простая вода, приправленная разными эффектными добавками) и вино (опьяняющее, одурманивающее). А в результате – похищение Дуняши гусаром, поездка ее отца в Петербург на поиски дочери, сцена в Демутовом трактире, после чего – безысходное отчаяние отца, которое автор «бесстрастно» отмечает сообщением о том, что лишь два стакана рома «прояснили его угрюмость» и что потребовалось еще пять стаканов пунша, которые «вытянул» несчастный станционный смотритель, чтобы он смог рассказать о своей печальной судьбе. А как эпилог всей этой трагической истории – упоминание об орешках – этом распространенном в XIX веке виде народной сладости (и развлечения), аналогичном современным семечкам… Орешки, пустая скорлупа, лузга – вот все, что осталось в памяти детишек, водящих любопытных на могилку станционного смотрителя.
Выходит, мораль сего рассказа такова: кому-то и для кого-то – трагедия, а большинству такие «истории» – все равно что семечки щелкать. Безрадостнейшая деталь! В «Барышне-крестьянке» Пушкин использует кулинарный антураж вновь совершенно иначе, чем в рассмотренных трех повестях.
Он пользуется им здесь вовсе не для символического акцента к сюжетной линии, а лишь для того, чтобы дать легкий, даже скорее легчайший, но тонкий и точный рисунок пером, нанося им иронический акцент к характеристике действующих лиц.