При этом Гоголь тонко рассчитал, что любой его современник-дворянин, знакомясь с комедией, будет в подобных гастрономических коллизиях сознавать свое превосходство и свою компетенцию по сравнению с действующими лицами. Этот расчет оказался точен: сам Николай I одобрил «Ревизора», хотя интеллигентные литературные друзья Гоголя предрекали пьесе царскую немилость.
Первыми, кто вносит кулинарную терминологию в свою речь в «Ревизоре», оказываются вполне логично толстячки Добчинский и Бобчинский. Рассказывая о приезде Хлестакова в город, Добчинский обильно использует «кулинарные» вехи. Так, он сообщает, что Бобчинский встретил его не где-нибудь, а «возле будки, где продаются пироги», что новость о приезде Хлестакова они узнали от ключницы, которая шла за бочонком французской водки; что они решили зайти в трактир, в который привезли свежей семги.
Эту кулинарную эстафету перехватывает у них третий толстяк – Земляника, вспоминающий, что в его богоугодных заведениях больные, вместо положенного габерсупа, получают капусту.
Второе действие открывается с первой же фразы жалобами голодного лакея Хлестакова. На столе символ пьянства и пустоты – опорожненная бутылка. Осип передразнивает Хлестакова, отдававшего ему приказания об обеде: «Обед спроси самый лучший, я не могу есть дурного обеда, мне нужен лучший обед», считая подобные распоряжения «простого елистратишки» самой возмутительной издевкой над собой. Как о счастливой поре, он же вспоминает о деревне, где можно лежать на полатях и есть пироги, о Петербурге, где одно плохо – иной раз славно наешься, а в другой чуть не лопнешь с голоду. Словом, вновь, как и в первом действии, в диалоге Добчинского и Бобчинского, любое замечание, любая ситуация сводятся к еде. Монолог Осипа завершается фразой: «Ах, боже ты мой, хоть бы какие-нибудь щи! Кажись, так бы теперь весь свет съел!» Но тут появляется Хлестаков, и его первые слова к Осипу вновь о еде. Начинается сплошной «кулинарный» текст, который и пересказать-то невозможно, а следует только цитировать:
Хлестаков (громким, но не столь решительным голосом). Ты ступай туда.
Осип. Куда?
Хлестаков (голосом <…>, очень близким к просьбе). Вниз, в буфет… Там скажи <…>, чтобы мне дали пообедать.
Осип. Да нет, я и ходить не хочу.
Хлестаков. Как ты смеешь, дурак!
Осип. Да так, все равно, хоть и пойду, ничего из этого не будет. Хозяин сказал, что больше не даст обедать.<…> (Осип уходит. Хлестаков один.)
Хлестаков. Ужасно, как хочется есть.<…> (Трактирному слуге.) Послушай, любезный, там мне до сих пор обеда не приносят, так, пожалуйста, поторопи, чтоб поскорее…
Слуга. Да хозяин сказал, что не будет больше отпускать. <…>
Хлестаков. Посуди сам, любезный, как же? Ведь мне нужно есть. Эдак могу я совсем отощать. Мне очень есть хочется…
Слуга. Так-с. Он говорил: «Я ему обедать не дам, покамест он не заплатит мне за прежнее». <…>
Хлестаков. Ты растолкуй ему сурьезно, что мне нужно есть.<…>
Хлестаков (один). Это скверно, однако ж, если он совсем ничего не даст есть. Так хочется, как еще никогда не хотелось. <…> Тьфу (плюет). Даже тошнит, так есть хочется.<…>
Осип. Несут обед.
Хлестаков (прихлопывает в ладоши и слегка подпрыгивает на стуле). Несут! несут! несут!
Слуга (с тарелками и салфеткой). Хозяин в последний раз уж дает.
Хлестаков. Ну, хозяин, хозяин… Я плевать на твоего хозяина! что там такое?
Слуга. Суп и жаркое.
Хлестаков. Как, только два блюда?
Слуга. Только-с.
Хлестаков. Вот вздор какой! <…> Этого мало.
Слуга. Нет, хозяин говорит, что еще много.
Хлестаков. А соуса почему нет?
Слуга. Соуса нет.
Хлестаков. Отчего же нет! я видел сам, проходя мимо кухни, там много готовилось. И в столовой сегодня поутру двое каких-то коротеньких человека ели семгу и еще много кой-чего.
Слуга. Да оно-то есть, пожалуй, да нет.
Хлестаков. Как – нет?
Слуга. Да уж нет.
Хлестаков. А семга, а рыба, а котлеты?
Слуга. Да это для тех, которые почище-с. <…>
Хлестаков. Я с тобою, дурак, не хочу рассуждать (наливает суп и ест); что это за суп? Ты просто воды налил в чашку: никакого вкуса нет… Я не хочу этого супа, дай мне другого.
Слуга. Мы примем-с. Хозяин сказал, коли не хотите, то и не нужно.
Хлестаков (защищая рукой кушанье). Ну, ну, ну… оставь, дурак… <…> (Ест.) Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.) Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супа: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.) Ай, ай, ай, какая курица!.. Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.) Что это за жаркое? Это не жаркое.
Слуга. Да что ж такое?
Хлестаков. Черт знает что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.) Мошенники, канальи, чем они кормят? <…> (Вытирает рот салфеткой.) Больше ничего нет?
Слуга. Нет.
Хлестаков. Канальи! подлецы! и даже хотя бы какой-нибудь соус или пирожное. Бездельники! <…> (Слуга убирает и уносит тарелки…)
Хлестаков (один). Право, как будто и не ел; только что разохотился. Если бы мелочь, послать бы на рынок и купить хоть сайку.
Затем появляется городничий, и Хлестаков фактически продолжает свой «кулинарый» монолог, жалуясь на хозяина трактира за «плохой обед», который он сам же вымолил.
Хлестаков. …Говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп – он черт знает чего плеснул туда, я должен был выбросить его за окно. <…>Чай такой странный: воняет рыбой, а не чаем.
Таким образом, на протяжении всех «кулинарных» речей Хлестакова Гоголь дает последовательную характеристику его поведения и способностей: от унизительного выпрашивания «чего-нибудь поесть» до наглой жалобы о якобы плохом качестве обеда, ему поданного, после того как он его уже съел и не оплатил.
Но Гоголь на этом не останавливается: чтобы довершить портрет Хлестакова посредством кулинарного антуража, он находит возможность сообщить об истинной ценности этого «ревизора» путем того счета, который был подан ему в трактире за «два соленых огурца… и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…». Если бы городничий и его жена были немного внимательнее и критичнее, то один факт этого счета, который они оба видели, но не придали ему значения, избавил бы их от той роковой ошибки, которую они совершили, приняв Хлестакова за важную птицу. Сам состав еды – соленые огурцы и особенно полпорции икры (мера, которую никогда не берут даже бедные, но сколь-нибудь порядочные люди) – должен был бы их насторожить. И Гоголь намеренно пользуется этой деталью, чтобы подчеркнуть для современного ему зрителя, насколько растерялся, выбит был из колеи городничий одним фактом известия о прибытии ревизора: он утратил всякую способность к объективному, разумному, спокойному суждению.
Сконцентрировав всю «кулинарную» характеристику Хлестакова во втором действии и употребив таким образом кулинарный антураж, так сказать, в локально-концентрированном виде, Гоголь в третьем действии вновь прибегает к этому приему в сцене хвастовства Хлестакова. Если прежде мы выслушивали «кулинарные» суждения и отзывы недовольного и голодного Хлестакова, то теперь имеем возможность ознакомиться с Хлестаковым довольным, сытым, который и в этой ситуации сосредоточивается на кулинарной теме.
Хлестаков. Завтрак был очень хорош. Я совсем объелся. Что, у вас каждый день бывает такой?
Городничий. Нарочно, для такого приятного гостя.
Хлестаков. Я люблю поесть. Ведь на то живешь, чтобы срывать цветы удовольствия. Как называлась эта рыба?
Артемий Филиппович (подбегая). Лабардан-с.
Хлестаков. Очень вкусная. <…> Завтрак у вас, господа, хорош… Я доволен, я доволен… (С декламацией.) Лабардан! Лабардан!
На ту же тему и в таком же духе беседует Хлестаков и с Земляникой, человеком на ранг ниже городничего. Он доверительно сообщает, причем совершенно искренне, ни капельки не привирая, свое истинное кредо: «Я признаюсь, это моя слабость: люблю хорошую кухню».
Хлестаков верит в это, но на самом деле он имеет весьма превратное представление о «хорошей кухне», которой и не нюхивал. Как и всякий петербургский мелкий, полуголодный молодой чиновник, Хлестаков просто-напросто любит пожрать. И это лучше всего знает его слуга Осип, который превосходно знаком с закулисной стороной деятельности и души своего господина. Вот почему на вопрос городничего о Хлестакове: «На что больше барин твой обращает внимание?» – Осип не раздумывая отвечает: «Любит он… угощение чтоб было хорошее».
И это не только следствие временного стесненного состояния Хлестакова и его слуги, оказавшихся без копейки в захолустном уездном городишке. Это линия всей жизни Хлестаковых, это их жизненная философия, «философия желудка».
Если внимательно читать Гоголя, то мы увидим, что ему глубоко симпатична философская идея Молешотта: «Человек есть то, что он ест». Но, начав с мажорной стороны этого постулата в молодости, показав «добрiх козакiв» и буколических старосветских помещиков, которых разнообразная, вкусная и обильная еда делала хорошими, покладистыми и честными людьми, Гоголь в зрелые годы, особенно отойдя от украинской кухни и столкнувшись с космополитической петербургской, обратил все свое внимание и на негативную сторону воздействия плохой или «недоброй», извращенной городскими придумками еды – на различные отрицательные моральные качества его современников.
Стре