Если Пушкин мечтал в середине 30-х годов о том, что лет через 200 в России проведут шоссейные дороги и под стать этому прогрессу «заведет крещеный мир на каждой станции трактир», если он описывал в стихах образцовые трактиры своего времени, вроде трактира Пожарского в Торжке, то Гоголь крайне отрицательно относился к этой возникавшей тогда и получавшей права гражданства форме «кулинарного» обслуживания населения, считая, что она противоречит доброму, старому, вкусному, покойному и несуетному домашнему обеду в помещичьей усадьбе или московскому хлебосольному обеду в особняках городских состоятельных дворян или духовенства.
Вот почему все описания трактиров, которые мы можем встретить у Гоголя, всегда носят ярко выраженный отрицательный характер или же настолько двусмысленны, что в отрицательном отношении к ним писателя просто невозможно сомневаться, хотя буквально уличить его в этом не всегда возможно.
Вот, например, как «рекомендует» трактирный обед Подколесину его знакомый Кочкарев в «Женитьбе»: «А что же касается до обеда – у меня, брат, есть на примете придворный официант: так, собака, накормит, что просто не встанешь». Здесь мы вновь сталкиваемся с применением Гоголем его любимого приема – нонсенса, ибо, во-первых, «кормит» не официант, а повар, во-вторых, слова «придворный» и «официант» не совместимы не только по стилю, но и по смыслу – при дворе прислуживают пажи, ливрейные лакеи, наконец, просто слуги, в то время как официанты («свободные люди») имеются только в ресторанах, трактирах, казино и в тому подобных «общественных», публичных заведениях. В-третьих, Гоголь строит всю свою фразу крайне двусмысленно – «так, собака, накормит, что просто не встанешь», используя именно особые свойства русского языка, где нередко смысл меняется даже от иной интонации, а не только от разного значения одних и тех же слов. Эту фразу можно понять и позитивно, и в высшей степени отрицательно.
Подобные двусмыслицы, символика кулинарного антуража плюс применение кулинарной лексики с целью вызвать смех – вот те три вида использования кулинарного антуража, которые мы встречаем в драматургии Н.В. Гоголя.
Если в прозаических произведениях нормальное перечисление национально-украинских блюд, их смакование, любование их этнографичностью и кулинарной спецификой воспринимались читателем как реалистическое описание, хотя, по сути дела, носили характер символического прославления домашнего, патриархального украинского очага – все равно какого, помещичьего или казачьего, – то в драматургических произведениях, в комедиях этот «реалистический камуфляж» совершенно отбрасывался и кулинарный антураж подавался в насмешливо-двусмысленных или гиперболически-гротескных формах, которые должны были символизировать отрицательное, осуждающее отношение писателя к различным формам современных ему общественных явлений: к деградации дворянства, к взяточничеству и другим порокам русской администрации, к разрушающему патриархальный быт пьянству и трактирной жизни и к конкретным представителям и носителям этих новых, негативных общественных явлений вроде Хлестакова или женихов Агафьи Тихоновны.
Таким образом, Н.В. Гоголь внес ясный и своеобразный вклад и в характер трактовки, и в формы применения кулинарного антуража в драматургии, вклад значительно отличающийся от того понимания роли кулинарного антуража в художественном произведении, какое имелось у Пушкина и Лермонтова.
И это понятно и объяснимо. Ни Пушкин, ни Лермонтов при всем их неприятии и критике царской России и современного им общественного и государственного строя не смотрели на историческое развитие своей Родины столь пессимистично, как Гоголь. И это объяснялось не только иной психологией Гоголя как личности, но и тем, что для него Россия была не совсем родина, а как бы полуродина (о чем он в то же время не мог заявлять открыто). Отсюда вся та двусмыслица в фразах, коллизиях, ситуациях, которая пронизывает творения Гоголя. Отсюда и его двойственность в том, что он являл «видимый миру смех и незримые, неведомые миру слезы». При таком подходе, при такой позиции к пониманию и объяснению современных писателю общественных явлений любая форма, вуалирующая мысль или легко позволяющая скрыть истинность тех или иных замыслов писателя, неизбежно должна была стать одним из инструментов гоголевских иносказаний. Вот почему Гоголь так любил применять кулинарный антураж и так виртуозно и многообразно им пользовался, а вовсе не потому, что он любил вкусно поесть и не мог удержаться от подобных соблазнов вроде добродушного «дедушки Крылова». (Как известно, «гурман» Гоголь в конце концов уморил себя голодом, слишком строго соблюдая посты.)
Прикрываясь кулинарным антуражем, Гоголь чувствовал себя не только увереннее в критике общества, но и мог в этих случаях, смеясь и издеваясь, невольно проявлять и известный оптимизм или, во всяком случае, не впадать в безысходный пессимизм в оценке положения в России. Это хорошо видно на примере «Ревизора». Кулинарный антураж, следовательно, был, помимо всего прочего, средством сохранения «спортивной формы», средством поддержания тонуса жизни лично для самого писателя. Там же, где он отбрасывал камуфляж кулинарного антуража, там, где он давал типичный трактирный закусочный набор блюд – «икра, семга, четыре бутылки вина», как в «Игроках», – и ничего больше, писатель высказывал свое мнение о России без обиняков, «всеми словами», и там это мнение было отрицательным и пессимистичным:
Хитри после этого! Употребляй тонкость ума! Изощряй, изыскивай средства!.. Черт побери, не стоит просто ни благородного рвения, ни трудов. Тут же, под боком, отыщется плут, который тебя переплутует! мошенник, который за один раз подорвет строение, над которым ты работал несколько лет! Черт возьми! Такая уж надувательная земля! Только и лезет тому счастье, кто глуп как бревно, ничего не смыслит, ни о чем не думает, ничего не делает…
В заключение приводим
СПИСОК КУШАНИЙ И НАПИТКОВ, УПОМИНАЕМЫХ В ПЬЕСАХ Н. В. ГОГОЛЯ
КУШАНЬЯ
Закуски
• Селедка
• Корюшка
• Огурцы соленые
• Икра
• Балык
• Семга
• Ряпушка
• Пироги
• Яичница
Первые блюда
• Щи без круп
• Щи
• Габерсуп
• Суп (просто суп, трактирный, плохой)
• Суп в кастрюльке из Парижа
• Супы деликатные (?)
Вторые блюда (горячие)
• Жаркое из говядины
• Курица
• Лабардан (треска)
• Котлеты
• Соус (мясной, типа рагу)
• Каша
• Капуста (тушеная)
НАПИТКИ
Безалкогольные
• Чай
Алкогольные
• Вино (винцо)
• Кузовок винца, то есть анкерок – винный бочонок
• Водка (губернская мадера)
• Мадера
• Рейнвейн
• Шампанское
• Французская водка (коньяк)
Сладкое (десерт)
• Сахар
• Арбуз
• Чернослив
• Пирожное
• Пирожки (кондитерские)
Хлебенное
• Хлеб
• Сайки
• Баранки
Хотя список невелик по числу единиц, но из него чрезвычайно легко можно сформировать не один и не два, а даже три обеда. Они просты, скромны, но все реальны, кулинарно логичны и элементарно сытны.
«ГОГОЛЕВСКИЕ ОБЕДЫ»
Меню № 1
Щи. Пироги
Жаркое из говядины
Каша
Яичница
Чай. Сахар
Меню № 2
Габерсуп
Курица
Соус мясной
Арбуз
Сайка
Меню № 3
Суп
Лабардан (треска)
Котлеты с капустой тушеной
Чернослив
Чай. Пирожное. Баранки
Закуски
Селедка
Огурцы соленые
Икра
Семга
Водка
Коньяк
Примечательно, что те виды алкогольных напитков, к которым Гоголь относился критически, оказались непривязанными, «нераспределимыми» при формировании меню трех обедов.
Показательно и то, что у Гоголя фигурируют готовые блюда, в то время как у других писателей и драматургов именно готовые блюда либо вовсе отсутствуют, либо составляют значительно меньшую часть списка и их заменяют «чистые» продукты (как, например, у Лермонтова).
Это показатель того, что Гоголь придавал огромное значение организованному, нормальному обеденному столу, как видно, традиционному для всего XIX века, то есть состоящему из четырех блюд: горячего жидкого, двух горячих вторых, одно из которых обязательно мясное, а другое сменное – рыба, яичное блюдо или птица; и десерта, тоже двухблюдного, славянского, то есть из двух компонентов – фрукты и хлебенное или горячий чай и кондитерское изделие.
И. С. Тургенев1818–1883
Признание Тургенева как драматурга произошло далеко не сразу. И хотя уже при жизни писателю иногда случалось быть свидетелем своего успеха у публики, в целом критика и театры считали его пьесы несценичными, поскольку многое в них просто не вписывалось в привычные для XIX века стандарты. Сам Тургенев, создавая, по сути дела, свою оригинальную драматургическую систему, лишь смутно сознавал это и был не вполне уверен, надо ли продолжать в этом направлении. Вот почему он посвятил драматургии определенный период в своей творческой деятельности, отведя для этого ровно десятилетие – с 1842 по 1852 год – время, когда писатель «болел» драматургическими проблемами и искал, экспериментировал. Потом он резко оборвал все эти опыты. Как остроумно и точно заметил В.Г. Белинский, имевший возможность читать лишь одну, первую, и притом далеко не самую лучшую из пьес, – Тургенев создавал «вещи необыкновенно умные, но неэффектные для дуры-публики нашей».
Лишь сравнительно недавно, в 50–60-е годы, пьесы Тургенева стали не только постоянно присутствовать в репертуаре наших театров, но превратились в объект разнообразной режиссерской интерпретации, приобрели «театральность».
Формально Тургенев работал в жанре «комедии», как официально именовались все его пьесы. Однако фактически все эти произведения занимают промежуточное положение между трагедией и комедией, но в то же время вовсе не являются трагикомичными в обычном понимании этого слова. Скорее, их можно определить как «драмы страстей» или как «романтические драмы», где драматург занят тем, чтобы достоверно изобразить человеческие чувства, темперамент, психологию своих героев и искренность их реакции на складывающуюся ситуацию. Но новаторство Тургенева-драматурга проявилось не только в жанровом своеобразии его пьес. Это новаторство чувствовалось и во всем остальном: в композиции, в строении и тональности реплик, в авторских ремарках и далеко не в последнюю очередь – в новом подходе к кулинарному антуражу.