Здесь слова о чае также не несут никакой кулинарной нагрузки, не имеют никакого «столового» смысла. Они, с одной стороны, предлог, чтобы увести Наталью Петровну. С другой стороны, они маскируют замешательство Ислаева, его неуверенность и его боязнь, как бы она не поняла его слова о возвращении домой в их глубоком смысле. Ислаев ведь опасается, что в том возбужденном состоянии, в котором он застал Наталью Петровну, она может поспешно сказать «нет» на его реплику о «возвращении». Но если Наталья Петровна откажется идти пить чай в данный момент, то ничего страшного не произойдет, все еще можно будет восстановить. Призыв Ислаева к вечернему чаю несет колоссальную психологическую нагрузку – это возможность разрядить атмосферу неясности и подозрительности, это попытка повернуть все развитие событий в спокойное, домашнее, привычное русло!
Таким образом, у Тургенева связь «кулинарного» фона, «кулинарных» акцентов с психологическим настроем, с общей тональностью пьесы и отдельных ее моментов изумительно продумана, отработана до филигранности и тонко, изящно выписана. Вот почему все эти тонкости и не доходили порой до зрителя, воспитанного на совершенно иной драматической манере, да и не могли быть уловлены и поданы аттрактивно тогдашними актерами.
Только там, где Тургенев применял менее утонченные приемы моделирования ситуации, где он концентрировал, сгущал свой кулинарный антураж для того, чтобы с его помощью можно было бы буквально исторгать стоны души из своих героев, – в таких случаях даже зритель XIX века не мог, конечно, оставаться равнодушным и отдавал должное психологическому искусству драматурга. Таково, например, использование кулинарного антуража в комедии «Холостяк».
Чтобы ясно показать, что в «Холостяке» кулинарный антураж используется не просто для создания фона, что на нем как на каркасе крепится все развитие характеров героев пьесы, мы сделаем обширную выписку всех «кулинарных» реплик так, как они следуют в пьесе друг за другом, опуская лишь текст между ними. Тогда станет ясным, наглядным, что по одним этим «кулинарным» репликам можно уже составить себе представление и о пьесе в целом, и о ее героях.
Действие первое начинается с подготовки званого обеда. Хозяин, Мошкин, ведет следующий диалог с кухаркой Маланьей:
Мошкин…Что ж обед – будет?
Маланья. Будет-с. Как же-с!
Мошкин. И хороший обед?
Маланья. Хороший. Как же-с!
Мошкин. Смотри, матушка, не опоздай. Все у тебя есть?
Маланья. Как же-с! Все-с.
Мошкин. Ничего тебе не нужно?
Маланья. Ничего-с. К буденику мадеры пожалуйте.
Мошкин (подает ей со стола бутылку). На, на, на тебе мадеру. Ну, смотри же, Маланья, отличись. У нас сегодня гости обедают.
Маланья. Слушаю-с.
Здесь чрезвычайно спокойная тональность, уважительный разговор между барином, который надеется на свою кухарку, доверяет ей, и кухаркой, уверенной в своих силах, в том, что она не подведет с обедом.
Затем следует несколько сцен, из которых выясняется, что запаздывает главный гость, начальник жениха, которому тот хочет показать свою невесту Машу, воспитанницу Мошкина, и ради которого и затеян весь обед. Это немного расстраивает Мошкина. Неожиданно появляется новое лицо – старый приятель Мошкина, случайно приехавший в Петербург и разыскавший друга. Мошкин тронут этим, а особенно согласием приезжего Шпуньдика остаться у него обедать. И хотя Мошкин несколько успокаивается, но нервы у него все равно напряжены, и тональность этой сцены уже иная, что и обнаруживается, как только Мошкину кажется, что кухарка не уложится в отведенный ей срок.
Мошкин. Да не хочется ли тебе чего-нибудь? Водки, что ли, закусить… Пожалуйста. <…> Ведь ты у меня обедаешь?
Шпуньдик. Изволь. <…> А обед в котором часу?
Мошкин. В четыре, брат, в четыре…
Маланья (вдруг, выходя из передней). Михайло Иваныч!
Мошкин (круто оборачиваясь к ней). Чего тебе?
Маланья. Денег на корицу, пожалуйте.
Мошкин. На корицу? (Хватаясь за голову.) Да ты меня погубить собираешься, я вижу! Как же ты мне сказывала, что у тебя все, что нужно? (Роется в жилете.) На тебе четвертак. Только смотри, если обед не будет готов через (смотрит на часы)… через четверть часа… я тебя… ты у меня… Ну, ступай же, ступай. Чего ты ждешь?
Стратилат (вполголоса, уходящей Маланье). Ай да куфарка!
В этом отрывке, на первый взгляд, казалось бы, совершенно бессодержательном, Тургенев тем не менее умело подчеркивает два момента, крайне важных для правильного понимания всей ситуации пьесы.
Во-первых, оба диалога, по существу, едины, хотя разделены несколькими сценами или страницами иного текста; они являют собой как раз тот фон, на котором лучше проявляется основное противоречие, основная коллизия всей комедии. Оно состоит в том, что герои пьесы (и, разумеется, зрители) ждут опасности вовсе не с той стороны, откуда она действительно будет исходить. Мошкин печется о кулинарной стороне обеда, нервничает по этому поводу и нервирует из-за этого своих слуг, в то время как угроза исходит от главного гостя Фонка и слишком услужливого по отношению к нему, безвольного жениха Марьи Васильевны – мелкого чиновника Вилицкого. И забракует Фонк вовсе не обед, не кушанья, не вина, а выбор Вилицким невесты. Хотя и Фонк до обеда ставит под сомнение именно кулинарную сторону своего визита: «Должно быть, обед будет прескверный и шампанское скверное… придется пить…»
Таким образом, кулинарный антураж является здесь таким литературным приемом, который повышает напряжение интриги, ибо создает условия для неожиданного поворота событий. Вот почему этот антураж вовсе не незначителен; его незначительность мнимая, она хитрый авторский прием.
Но такова лишь одна сторона, один момент тургеневского литературного и драматургического замысла.
Второй момент еще тоньше и еще менее заметен, труднее обнаружим. И состоит он в том, что Тургенев сам дает проницательному зрителю или внимательному читателю намек, что дело не в кулинарной стороне обеда.
Откуда исходит такое указание, в чем его можно усмотреть, каким путем Тургенев доводит это до читателя? Дело в том, что Мошкин особенно проявляет свою нервозность, когда кухарка просит у него денег на… корицу. Ему кажется, что Маланья забыла какой-то компонент, от недостатка которого сорвется обед, поскольку надо еще сходить его купить, а затем применить в блюдо, в то время как осталось лишь четверть часа до начала обеда. Есть отчего хвататься за голову! Но на самом деле все обстоит совершенно не так. Лавочка, где Маланья хочет купить корицу, расположена напротив дома Мошкина. Сбегать туда Стратилатке – минута. Корицу же вносят в готовое блюдо, как пряность, перед подачей на стол, а блюдо это (десерт) уже готово у Маланьи и, главное, будет подано третьим, то есть по крайней мере через полчаса, если даже обед начнется тотчас же. Следовательно, никаких оснований для паники нет. То, что кухарка забыла о корице, говорит лишь о том, что она целиком сконцентрировалась на приготовлении блюда, а корица, которой в последний момент надо посыпать верх десертного блюда, никоим образом в кулинарном процессе не участвует, не задерживает его и, следовательно, не может быть причиной срыва обеда. Но Мошкин не понимает этого, и автор подтрунивает, иронизирует над ним и над теми своими зрителями, которые, как Мошкин, поглощены отвлекающей линией «кулинарной» интриги.
Таким образом, Тургенев предстает здесь как человек, осведомленный в поварском деле, в то время как его герои не проявляют подобной компетенции, поскольку являются не усадебными помещиками-хозяевами, а петербургскими, городскими, далекими от реальной жизни барами.
После этого эпизода Тургенев продолжает в течение нескольких сцен, в которых участвуют Фонк, Вилицкий, Шпуньдик и другие гости, буквально нагнетать тревожное ожидание обеда, причем делает это, в основном используя кулинарный антураж – всяческие реплики, где так или иначе упоминаются обед, закуски и прочие кулинарные лексемы, вызывающие у зрителя те же самые эмоции, какие обычно вызывают запахи кухни у проголодавшихся людей.
Вот как нагнетается напряженность перед обедом в «Холостяке»:
Вилицкий. Пора бы обедать… Да что ж это Михайло Иваныч? <…> Да что ж обед, Михайло Иваныч? Это ужасно… разговор не клеится…
Мошкин (вставая и почти шепотом Вилицкому, но с необыкновенной энергией). Да что прикажешь делать с этой анафемской кухаркой? Это создание меня в гроб сведет. Поди, Петя, ради бога, скажи ей, что я завтра же ее прогоню, если она не сейчас нам обед подаст. (Вилицкий хочет идти.) Да вели этому дармоеду Стратилатке закуску принести – да на новом подносе; а то ведь он, пожалуй! Ему что! Знай только ножами в передней стучит!
(Из передней выходит Стратилат с закуской на подносе. За ним Вилицкий.)
Мошкин (который не садился с тех пор, как встал, суетливо). Не прикажете ли чего закусить перед обедом? (Стратилату, указывая на Фонка.) Поди сюда, ты. (Фонку.) Не прикажете ли икорки? (Фонк отказывается.) Нет? Ну, как угодно. Катерина Савишна, милости просим, – и ты, Маша. (Пряжкина берет кусок хлеба с икрой и ест, с трудом разевая рот. Маша отказывается.) Филипп, не хочешь ли ты?
(Шпуньдик встает… наливает себе рюмку водки. <…> Вдруг из двери передней показывается Маланья.)
Маланья. Михаила Иваныч…
Мошкин (как исступленный бросаясь ей навстречу и упираясь коленкой ей в живот, вполголоса.) Куда, медведь, лезешь, куда?
Маланья. Да, обед…
Мошкин (выталкивая ее). Хорошо, ступай. (Быстро возвращается.) Никому больше не угодно? Никому? (Все молчат. Мошкин шепчет Стратилату.) Поди, поди скорей докладывай: обед готов. (Стратилат выходит. Мошкин обращается к Фонку.