В то же время, по сути дела, московская водка в том виде, как она изготовлялась для царского и боярского стола, без фальсификаций, пользовалась высокой репутацией на Западе и закупалась уже в XVI веке непосредственно через Москву и Швецией, и Ливонией, и даже цесарской Германией – шла на экспорт как раз к тем самым «немцам», которые старались выступить как экспортеры своей водки в те русские области, которые конфликтовали с центральной властью, с Москвой. Конечно, все эти исторические факты остаются за рамками драмы Мея, и автор вводит нас только во внешнюю сторону спора о русской и немецкой водке (вине), показывая, так сказать, самые ходовые аргументы в этом вопросе у «славянофилов» (народа) и «западников» (купечества) XVI века.
Если в первом действии «Царской невесты» Калист выступает в пользу немецкого вина и встречает своей реплике одобрение других купцов и новгородского боярства, то во втором действии по тому же вопросу высказываются простолюдины – кум Парфен и кум Савелий.
Кум Парфен
…Может, где продрог!
Вздохнуть не даст: вот грудь всю заложило —
Смерть да и только! Я уж и бодягой,
И солью тер, и в баню-то ходил:
Все нет отдышки – режет, как ножами,
Дай, мол, схожу я к немцу. Вот спасибо,
Какой-то дал травы…
Авось поможет?
А про вино заказывал настрого:
«Не пей: умрешь, коль будешь пить! Смотри же,
Не пей вина!»
Кум Савелий (покачав головой)
Ой, врет же он, собака,
Чтоб так, с вина, и умер человек?
Да вон ко мне какая лихоманка
О Фоминой неделе привязалась:
Чего-чего не делал – все трясет.
А как с сердцов я тяпнул красоулю[23].
Слышь, как рукой сняло! Ей же богу!
Кум Парфен
Что ж немец байт?..
Кум Савелий
Эва, что за знахарь!
Он нашего вина, чай, и не нюхал:
У них другое за морем-то гонят!
Кум Парфен
Другое?
Кум Савелий
Да. Ну, ихнее вино,
Пожалуй, что в недуге не годится,
А наше… нет! Шалишь, поджарый нехристь,
Оно – тово!
Кум Парфен
И вправду, кум Савелий!
Уж будто с чарки что и приключится?
Кум Савелий
Чему тут быть! Пойдем-ка, кум, в кружало
Да выпьем на алтын-другой!
Кум Парфен
Нешто!
Таким образом, Мей показывает, что народом вопрос о качестве и о свойствах русской водки решается просто и определенно в пользу последней.
В данном случае он просто приводит дежурную аргументацию простолюдинов его времени, которую считает вневременной и которая действительно почти неизменно сохраняется и поныне, до конца XX века.
Наконец, у Мея мы можем найти и другой классический русский диалог, касающийся вина (водки), когда его навязывают выпить какому-либо человеку.
В. Собакин (Сабуровой)
…Аль прозябла?
Так вот медком погреем!
Д. Сабурова
Что ты! Что ты!
Уж стану я вино пить!
В. Собакин
Не вино,
А мед… Да что уж тут!
Садись-ка, Домна
Ивановна!
Д. Сабурова (снимает охабень)
Присесть-то я присяду.
Куды устала: все ведь на ногах.
(Садится.)
В. Собакин
Ну, как вы там?
Д. Сабурова
Ах, батюшка, Василий
Степанович! Мне радость-то какую
Послал господь!
В. Собакин
А что такое, Домна
Ивановна?
Д. Сабурова
Да как же, мой кормилец!
Ведь государь с Дуняшей говорил!
В. Собакин
Нет! Расскажи-ка. Только стой: уж чаркой
Не обижать хозяина!
Д. Сабурова
Не пью.
В. Собакин
Нет, пить, так пить уж целую: у нас
Таков обычай!
(Сабурова берет чарку, кланяется хозяину и пьет.)
Это, как может понять читатель, в такой же мере XV век, как и XIX, и наш нынешний, XX. Ни в подходах по уговариванию выпить, ни в аргументации на этот счет ничего за полтысячелетия в России не изменилось!
Из «еды» Мей в «Царской невесте» упоминает конкретно только сласти, опять-таки характерные для деревенского угощения XIX века – это орешки, то есть либо лещина, либо кедровые, и пастила, которая действительно была одной из самых национальных русских сладостей с XIV века и до XX.
В России в разных регионах бытовали свои, местные виды пастилы – это:
• смоленская – на запад от Москвы – вплоть до польской границы;
• коломенская – распространенная на восток и юго-восток от Москвы;
• ржевская – к северо-западу от Москвы до тверской и новгородской границы, а позднее вплоть до Пскова и Великих Лук.
Первые две делались из антоновских яблок и меда, в коломенскую, как в «столичную», поскольку она была более всего распространена на Москве, добавляли яичные белки, а ржевская делалась целиком или наполовину из лесных ягод: малины, земляники, брусники и рябины, которые смешивали с антоновкой. Мед входил в любой состав русской пастилы.
«Псковитянка»1849–1859
Л.А. Мей принялся за создание драмы «Псковитянка» тотчас же по окончании «Царской невесты». И это понятно: он прочно, творчески вошел в изучение эпохи Грозного, в ее колорит и загорелся исследовательским историческим и художественным поиском, выбрав еще один загадочный сюжет из этой эпохи. Но писал он драму сравнительно трудно и долго: почти десять лет. В ней больше сдержанности и, несомненно, больше драматической насыщенности, она более собранна, целеустремленна, чем «Царская невеста». Это чистая драма, даже трагедия. Все эти ее особенности отражаются и в построении кулинарного антуража. Он более скромен, сдержан, продуман и, главное, несет определенную драматургическую (а не только декоративно-иллюстративную) нагрузку – он пронизан символичностью и вместе с тем более естествен, исторически и историко-кулинарно безошибочен, точен.
Как и в «Царской невесте», одно из действий «Псковитянки» происходит в столовой палате, и, следовательно, и здесь Мей старается дать ее подробное описание. Но если в «Царской невесте» с этого начинается пьеса, то в «Псковитянке» сцена застолья отнесена в четвертое действие. И то, что это не боярская, не московская столовая палата, а все-таки провинциальная, и то, что она приготовлена экспромтом, дает основание Мею более сдержанно, не столь декоративно-этнографически трактовать ее интерьер, обстановку и утварь.
…Столовая. В глубине четыре окна с веницейскими стеклами. Кругом стен лавки с полавочниками… Перед окнами большой стол со скамьями. Направо кривой стол и лавки, налево княжеское место с навесом… Столы накрыты.
Как видим, Мей здесь намеренно лаконичен; его ремарка «столы накрыты» не нуждается в авторской расшифровке, ведь эпоха та же, что и в «Царской невесте», следовательно, утварь та же.
Тем не менее и здесь не обходится без тех слов и понятий, по которым должна чувствоваться эпоха. Это полавочники (ковры или сукна, покрывающие лавки) и кривой стол (угловой стол), конфигурация которого повторяет угол той или иной комнаты.
Будучи сдержаннее при описании декораций в своих ремарках, Мей в то же время точно, определенно, лаконично вводит в сам текст драмы в качестве реплики князя Юрия указания об организации застолья – своего рода преддверие приглашения к столу. Эти указания, следующие одно в третьем действии, другое – в четвертом, касаются организации встречи московского царского поезда. Но если в первом случае князь Юрий обращается к народу Пскова и советует, как встретить царский поезд, то во втором случае он обращается конкретно к своей приемной дочери Ольге с указанием, как принять совершенно определенное одно лицо, одного гостя, а именно – царскую особу. Таким образом, драматург показывает две формы торжественного приема XVI века, располагая их «по порядку» – не от индивидуального к массовому, а наоборот, от массового (всенародного) к индивидуальному (боярско-царскому).
ТРЕТЬЕ ДЕЙСТВИЕ
Князь Юрий Токмаков
Пеките хлебы, хмельный мед сытите,
Варите брагу… Каждый у ворот
Накрой свой стол с гостиным хлебом-солью;
Всем выходить, от мала до велика,
Во сретенье царю и государю
И бить челом о милости его…
ЧЕТВЕРТОЕ ДЕЙСТВИЕ
Князь Юрий
…Сойдете,
Во всем приборе, с чаркой и с подносом,
Да и с поклоном надобным хозяйским
Навстречу гостю жданному…
(…Ольга с подносом, на нем медовая стопа и чарки. Стеша Матута с подносом, на нем разные закуски… Ольга, потупив глаза, подходит с подносом к царю Иоанну и становится перед ним на колени.) <…>
Царь Иоанн
…Твой батюшка позволил,
Чтоб ты мне чарку меда поднесла,
А как тебя по имени назвать, —
И не сказал… <…>
Ну, поднеси и мне.
Да не с поклоном только – с поцелуем…