Но дело не только в этом, если уж говорить специально об «обеде Толстого». Любой «обед», сконструированный при помощи тех блюд, которые имеются в указанном выше списке, противоречил бы тем конкретным, исторически зафиксированным и хорошо известным в мемуарной литературе XIX–XX веков реальным блюдам реального яснополянского обеда, принятого в семье Толстых. Меню такого «обеда» можно составить по кулинарному материалу, рассыпанному в прозаических произведениях писателя: в его романах, в рассказах, повестях. Именно там отразилась и история русской жизни и современная Толстому действительность и, как логическое следствие этого – часть этой действительности, – русский дворянский и крестьянский стол, русская и французская кухня второй половины XIX столетия.
Но в драматургии Толстого все эти реалии русской жизни в их естественной полноте не нашли адекватного отражения. Ибо драматургия Толстого в значительной степени публицистична и тенденциозна.
В ней, однако, отразился искаженный, старческий вегетарианский стол, обусловленный не русскими историческими кулинарными традициями и не личными гастрономическими склонностями Толстого к тем или иным блюдам, а религиозно-этическими воззрениями писателя в последнее десятилетие его жизни.
Такой «обед» действительно можно сформировать, но назвать его можно, конечно, не «обедом Л.Н. Толстого», а «обедом толстовца».
Закуска.
Грибы соленые. Селедка с маслом подсолнечным. Пирог с горохом. Квас. Хлеб черный
Первое.
Тюря
Второе.
Рыба отварная с отварной картошкой
Десерт.
Чай с медом. Баранки
Нельзя не подчеркнуть в связи с этими само собой сложившимися выводами, что кулинарный антураж оказывается невольно индикатором одного из характернейших свойств творчества писателя:
когда Толстой выступает как художник, он в основном объективно отражает действительность, когда же Толстой выступает как публицист и проповедник, тогда он становится пристрастным, односторонним и потому, несмотря на всю искренность таких своих выступлений, в конечном счете остается убедительным только для сложившихся адептов своего учения.
Талант Л.Н. Толстого, следовательно, чисто художнический, и, когда Толстой пытается выступать в иной роли – политика, философа, пророка, – вне своего писательского амплуа, он неизбежно снижает уровень своего творческого потенциала. Есть и еще один компонент, умаляющий эффект толстовских выступлений по общественным вопросам России: невольный софизм всех его суждений из-за того, что любые общественные факторы – социальные, политические, экономические, идеологические и классовые – Толстой во всех случаях подменяет морально-этическими и религиозными.
И это должно служить предупреждением всей русской интеллигенции, всем любителям морально-этического и религиозного объяснения истории, общественных явлений.
Уж если такой гигант, как Лев Толстой, такой несомненный знаток русского народа и истории России, взяв в качестве «универсального объяснения» всех проблем русской общественной жизни морально-этический фактор, не смог, следуя этому методу, указать для страны и народа сколь-нибудь правильный выход, то как же могут еще по сей день какие-то эпигоны выдвигать «воздушные», иррациональные, нравственные, моральные, этические, религиозные и прочие аргументы для объяснения всех русских противоречий и «проклятых вопросов»?
Если Толстому не удалось на этом морально-этическом и религиозном пути прийти к чему-либо, кроме ошибок и тупика, то на что же надеются бездари и эпигоны? Смешно и горько!
С. А. Найденов1868–1922
Сергей Алексеевич Найденов не принадлежит к числу писателей-классиков, но его первая и лучшая пьеса «Дети Ванюшина» (1901) стала одним из классических произведений русской драматургии. Найденов происходил из богатой купеческой семьи и потому знал эту среду превосходно. По своей идейно-художественной направленности он был близок А.П. Чехову и А.М. Горькому, но по стилю художественного языка и образов находился под влиянием А.Н. Островского.
Первое, что резко отличает «Детей Ванюшина» от пьес А.П. Чехова и особенно Л.Н. Толстого, – это обильный кулинарный антураж.
У Найденова в пьесе едят и пьют все четыре действия и делают это не эпизодически, а непрерывно. При этом ни еда, ни питье не носят никакого символического характера, а сам кулинарный антураж не играет никакой композиционной роли, являясь лишь фоном, иллюстрирующим факт того, что действие происходит в купеческой среде, где еда и питье – один из элементов естественного состояния, без которых описание этой среды было бы просто-напросто фальшивым.
Даже если сравнивать кулинарный антураж в пьесе С.А. Найденова с аналогичным у А.Н. Островского, то можно сказать, что Найденов идет много дальше Островского по пути насыщения своей пьесы кулинарным антуражем.
Во-первых, это относится к декорации и бутафории – первое и второе действия происходят непосредственно в столовой, третье – в гостиной, где пьют чай, и только четвертое действие – в по-новому меблированной гостиной, где нет стола; но зато в этом действии даются подробные указания, что и как приготовить в столовой, расположенной рядом.
В ремарках подробно, скрупулезно, конкретно указана столовая бутафория – автор стремится все до мелочей подсказать режиссеру, чтобы избежать возможных отсебятин с его стороны в организации материальной части застолья.
Действие первое.
Столовая в доме Ванюшина. <…> Налево, в глубине сцены, в углу лежанка; на ней три самовара разной величины и огромные графины с домашним квасом и пивом. Лежанка заставлена большим буфетным шкафом. Слева впереди большой обеденный стол, окруженный стульями…
Действие второе.
Приготовлен обеденный стол для всей семьи Ванюшина. Сервировка простая; груды черного и белого хлеба; огромные графины с домашним квасом и пивом…
Действие третье.
Гостиная в доме Ванюшина. Узкая длинная комната, отделяющаяся аркой от залы. Зала видна. <…> Акулина приготовляет чайный стол в зале…
Действие четвертое.
Новая обстановка в той же гостиной…
Во-вторых, отражено в пьесе Найденова и отношение к вопросу о времени едовых вытей, которого придерживаются его герои. Причем сделано это чрезвычайно оригинально, искусно и вместе с тем не в порядке полемики и постановки вопроса, а, так сказать, фундаментально и безапелляционно: вот, дескать, вам время, в которое следует есть и пить в современном обществе, – и нечего по данному вопросу спорить!
Первое действие начинается в 7 часов утра, как обозначено в ремарке автора, и сразу же затем, примерно через четверть часа, ставится самовар. Арина Ивановна «достает из буфета скатерть и посуду: приготовляет стол. Спустя некоторое время входит Акулина с кипящим самоваром». Начинается завтрак – утренний чай, – следовательно, в 7.30 или 8.00.
Второе действие происходит во время обеда, в 13.00–14.00.
Третье действие изображает чайный стол по случаю торжественного дня – парадный чай, который устраивают обычно в 17.00–18.00.
Наконец, четвертое действие, как указывает автор в ремарке, начинается в 7 часов вечера, и Костеньку ожидают к половине девятого, с запозданием, следовательно, ужин должен начаться в 20.00 или 20.30.
Таким образом, заранее точно устанавливая время каждого действия и отождествляя каждое из них с определенной вытью, Найденов указывает, что современным распорядком дня, которого придерживается европеизированное русское купечество, его новая генерация, должно быть умеренное, разумное сочетание русских традиций с западными: завтрак в 8.00, обед в 13.00, чай в 17.00 и ужин в 20.00, то есть и не семи-восьмикратный дворянский и не трехкратный мещанский, а четырехкратный, рациональный, среднебуржуазный распорядок вытей, который должен удовлетворять и купца, делового человека, и служащего интеллигента, и вполне достаточен как с престижной, так и физиологической точки зрения.
В-третьих, позитивная жизненная программа, которой добивается автор, отражена и в том, что в его пьесе – единственной на рубеже XIX–XX веков – совершенно не употребляют никаких алкогольных напитков. В ней последовательно пьют только чай, именно чай, а не иные безалкогольные напитки, хотя квас присутствует как декоративный элемент. Правда, водка упоминается, ибо экономка Авдотья, тайком, пользуясь тем, что ключи от буфета находятся в ее распоряжении, в отсутствие хозяев украдкой выпивает рюмочку, отливая себе из бутылки, хранимой в буфете, но это, так сказать, незаконное, нелегальное и незастольное питье, тем более осуждаемое, что оно совершается по-воровски, да еще женщиной. Вводя именно этот эпизод, Найденов только более определенно подчеркивает свои антиалкогольные позиции и находит более современный и более убедительный аргумент для иллюстрации мерзости пьянства. Этому единственному эпизоду противостоят 23 реплики, в которых предлагается чай, и ремарки о чае.
В-четвертых, не только чаепитие, но и обед происходят в пьесе Найденова непосредственно на сцене и его кулинарный антураж, как в части питья, так и еды, является от начала до конца игровым, что также резко отличает его пьесу от пьес других авторов.
В-пятых, Найденов, как явствует из текста пьесы, придает огромное значение кулинарно-профессиональным деталям. Его персонажи в своих репликах, точно так же, как и автор в своих ремарках, дают точные, конкретные указания относительно сервировки стола кушаньями и приборами. Конечно, это связано с содержанием пьесы, с характеристикой педантизма, нетерпимости, может, даже в какой-то мере домашнего деспотизма Константина, его высокомерия по отношению к старокупеческим, мужицким привычкам и порядкам, но ведь драматург мог бы другими способами выявить и подчеркнуть эти черты характера своего героя. Однако он предпочитает использовать для этого исключительно кулинарный антураж.