– Малыш! – воззвал Свирь, чувствуя, что теряет способность соображать, захлестываемый неудержимой волной паники. – Что же ты!
– Убей ее, – бесстрастно посоветовал Малыш. – Она все равно сгорит. Это не флюктуирует.
Мощный взрыв эмоций потряс Свиря. Он даже не смог облечь ответ в слова – только почувствовал, как пробежала по его лицу, передернула все тело судорога гнева. Такого он принять не мог!
– Она не спасется! – быстро возразил Малыш. – Ты же знаешь. Она спрячется в тереме. Ноль девяносто девять в периоде. Убей ее – и беги!
– Почто ж они? – как в бреду, повторяла Наталья, глядя в окно, и взгляд ее горячечно метался по периметру двора. – Како нам быти, Савка? Почто они?!
«А если?..» – вдруг осмелился подумать Свирь и ошеломленно замер. Мысль, коротко всплеснувшаяся в его нейронах, была настолько невозможной, что он на секунду похолодел, ожидая превентивного парализующего удара.
Но Малыш молчал. Где-то там, под двадцатиметровой толщей воды и торфа, трещали ячейки сверхмощного мозга, просчитывающего неожиданно поставленную перед ним и, может быть, неразрешимую задачу. Десятки раз уже возникала эта проблема, и прежде всего по отношению к тем, чей гений безвременно сгорал на кострах и погибал в чумных карантинах. Но только до сих пор никто так и не осмелился на это.
Наталья выпустила его руку, отшатнулась в сторону.
– Как хочешь, – словно через слой ваты донесся до него голос Малыша. – Переброска тоже не флюктуирует. Но ты не успеешь!
– Савка! – услышал он сзади пронзительный крик и обернулся.
– Беги! – требовательно прозвучало под черепом, – Брось ее!
Но Свирь уже не слушал. В окно лез рыжий рябой молодец. Над перекошенным его ртом алчно горели пьяные глаза. В правой руке он держал небольшой топор. Молодец уже наступил коленом на станок, когда Свирь успел к нему.
«Не убьется», – мелькнуло в голове.
Махнув на прощанье топором, молодец оторвался от окна и полетел вниз на тесовую кровлю крыльца.
– Это ошибка, Свирь, – невозмутимо сказал Малыш. – Все-таки надо было бежать.
И дал картинку. Федор отодвигал засов. Дверь в горницу распахнулась, и ощетинившийся дрекольем плотный ком гилевщиков с криком ворвался внутрь, сминая вялое сопротивление челяди.
Ошибка! Если на то пошло, это была цепь ошибок. Влекущая за собой цепь непрогнозируемых событий. Сейчас, когда за дверью уже скрипели ступени, смерть снова подошла вплотную и теперь стояла рядом, скалила зубы, поглядывала выжидательно. Дорого стали ему секунды у окна!
Снова мелькнули Федор с Бакаем, и Свирь задержал картинку. Перепрыгивая через упавших и расталкивая дерущихся, они прорывались к лестнице, и знавшие Федора челядинцы расступались, пропуская его. Только сейчас Свирь сообразил, куда они так торопятся. Собственно, он и раньше мог вспомнить об этом. Все развивалось точно по записи.
– О, господи! – вырвалось у Свиря вслух. – Бежим! – крикнул он, отпрыгивая от окна.
И не успел. Федор с Бакаем одним махом взлетели на верхний ярус – и Свирь увидел, словно в стоп-кадре, две жуткие фигуры в проеме двери, искаженное лицо Натальи и квадратные пятна окон на полу. Выбора не было. И в высь небес глядеть с мольбой было некогда. И от этого движения стали четкими и уверенными. И только глаза сузились и челюсти лязгнули.
Так бывает, когда в рубке вдруг взрывается сирена, и на какое-то мгновение растерянность и замешательство оглушают тебя. И лишь потом, справившись с перехватившей горло судорогой, ты начинаешь понимать, что надо делать. И, отключив автопилот, кладешь кровавые от вспышек сигнала тревоги руки на пульт. И тогда спокойствие возвращается к тебе, и ты растворяешься в выверенной ритмике движений, не думая больше ни о чем, пусто фиксируя загорающиеся от ударов по клавишам табло. И только холодная решительная злость желтыми языками пляшет в глазах.
Он почувствовал, как хрустит, трескаясь, кокон Савки-горбуна и набухает в груди, расправляя крылья, его забытое прошлое. Выкручивающий скулы багровый гнев наполнил мышцы жаждущей мести кровью, размашисто подписал неоплаченные счета. Все семь сброшенных драконьих шкур лежали теперь грязной кучей у ног Свиря. Сейчас посреди комнаты, упираясь в половицы и играя желваками, стоял великолепно вышколенный и отлично тренированный поисковик экстракласса, сантер особого назначения, готовый к мыслимому и немыслимому.
Придется драться, – лаконично заявил он Малышу.
– Разрешаю, – отреагировал Малыш. – Но допуск первой степени. Без сознания – не более пяти минут.
– У-у-у! – радостно взвыл Бакай, вваливаясь в горенку. – Гля, ково Бог послал!
– Ах, ты ж! – изумился Федор, привычно подергивая зажатую в руке плеть. – Попался, пес!
Он резко замахнулся, и взгляд его, скользнувший за плетью, ухватил стоящую сбоку Наталью, которая, широко раскрыв глаза, смотрела на него почти в упор.
– Кня-жна… – удивленно протянул стольник, круто разворачиваясь всем корпусом, – и какая-то мысль заставила его нахмурить брови.
– Федка! – встревоженно сказал Бакай. – Ты чево?
– Пойдешь со мной! – не обращая внимания на брата, приказал Федор.
Наталья вжалась в стену, с ужасом прижимая кулачки к груди.
– Ну! Живо!
Он схватил ее за руку, грубо рванул к себе. Наталья вскрикнула.
– Куды ж тепере? – нервно спросил Бакай.
– Эй! – позвал Свирь, незаметно перемещаясь в удобную позицию. – А со мной-то как?
Бакай, уже отпиравший дверь, обернулся и смотрел, не понимая. Но до Федора дошло. Лицо его покрылось пятнами, выдвинувшаяся вперед челюсть обнажила желтые клыки. Правой рукой Федор потянул из ножен палаш.
– Убью! – взревел он.
И в этот момент Свирь наконец прыгнул, выбрасывая ноги в май-гере, стараясь не зацепиться за низкий потолок. Он забыл про горб и поэтому тоже упал, больно ударившись плечом о ларь под лавкой. И не видел, как сзади, из светлицы, выскочил еще один и, размахивая топором, бросился к нему. Однако Малыш, не отвлекавший его до сих пор, успел дать картинку. Кажется, это был как раз тот рябой, который пытался влезть в окно. Выкатываясь из-под удара, Свирь сбил его ногами.
Модуль биоохраны оторвался от груди и теперь мешал ему, болтаясь на гайтане. Свирь механически шлепнул его на место.
– Беги ко мне вниз! – крикнул он Наталье, уже не видя ее.
Он ударил слабее, чем надо. Нападавшие, кряхтя, поднимались на ноги. Они еще не поняли, что происходит, но, не сговариваясь, старались взять Свиря в кольцо, отрезать от стены, к которой он мог прижаться спиной. Все трое были вооружены, а у Бакая, кроме топора, оказался еще и нож. И теперь, зловеще сверкая сталью, они приближались к нему, неповоротливо разворачиваясь в боевой порядок, хищно приседая на Пружинящих ногах. Свирь ждал.
– Мы пропали, Савка, – вдруг отчетливо и тихо произнесла Наталья. – То наша смерть.
Время растягивалось, замирая в удивительно долгих секундах, и движения приближающихся к Свирю стали удивительно тягучими, как в замедленной съемке – словно раздвигали они не воздух, а густое желе.
– Ну что, зайчата, – весело позвал Свирь, – може, еще хотите?
– А-а-а, – хрипло сказал Федор, замахиваясь палашом.
Ожидание кончилось. Остановившееся время лопнуло с хрустальным звоном, засыпав осколками пол.
Рябой еще не упал после маваши, а Свирь уже прошел с красивыми, отточенными ой-дзуки и ушира-гере между двух застывших в ступоре фигур, и, отработав серию, сгруппировался у стены. Впрочем, все было кончено. На этот раз он бил сильнее. Нападавшие мешками лежали на полу, и лишь то, что Свирь не был парализован Малышом, показывало верный расчет силы ударов.
А снизу торопливо поднимался кто-то еще, снова пели тетивы, и, бешено проворачивая в голове все картинки, Свирь метнулся к Наталье. Она не была в обмороке, как он боялся, а продолжала стоять, прислонившись спиной к стене, там, где ее бросил Федор. Губы Натальи шевелились. Она молилась. Свирь за руку выволок ее из горенки, протащил задней лестницей, на которой чудом никого не оказалось, и, впихнув в свою каморку, бросился отрывать лавку от стены.
Костлявая только похлопала его по плечу и пока не лезла с поцелуями. Но нрав у нее был непостоянный – это Свирю уже довелось узнать.
– Господи Исусе Христе! Спаситель наш… Помилуй и сохрани! Очисти грехи мои… За что караешь, Господи?! По великой милости Твоя – спаси меня! Господи!!! На тебя бо уповахом…
Свирь оторвал и заклинил лавку между дверью и противоположной стеной, с трудом подкатил к дверям кадку и обернулся. Наталья стояла на коленях перед иконой в углу. И волна счастья от того, что он будет видеть ее еще и еще, радостно взмыла в нем, обдав изнутри жаром. Забыв о своем горбе и жиденько выращенной бороденке, Свирь ободряюще подмигнул ей. Потом, отбросив сукно с лежащего под отодранной лавкой темпоратора, он рывком выудил один костюм.
– На! Вздевай!
Из сеней доносился топот ног, слышались крики, кто-то на бегу ткнулся в его дверь и, не задерживаясь, побежал дальше. Темпоратор набирал мощность. Поставленный на экстремальный режим, он отсасывал электричество даже из воздуха, начисто выбирая батареи, но все равно медленно, медленно!
Свирь взглянул на Наталью, и вдруг, словно стрела в горло, в него ворвались ритмы будущего, стремительными смерчами свивающие нервы в тугую звенящую нить, перехватывающие дыхание восторгом нескончаемого полета. Брошенная из болотистой ряски патриархального сна в клокочущий котел космической суперцивилизации, Наталья, конечно, могла и не вписаться в крутые виражи этого беспокойного и прекрасного мира. В любом случае привыкнуть к нему ей будет непросто. Но главное сейчас все же заключалось в другом. Она будет жить. И это оправдывало его с любой точки зрения.
– Тут он, тут, окаянной, – услышал он за дверью голос Акулины. – Ево чуланчик-то.
Наталья, молитвенно стиснув у груди сплетенные кисти и часто моргая, истово и бессвязно бормотала что-то, запрокинув голову к иконе. И завораживал, не давая оторваться, затягивал, словно в омут, предсмертный ужас, гибельной красотой проступивший на ее отрешенном и помертвевшем лице. Только сейчас Свирю было не до сантиментов.