Есть люди, которым еще дороги традиции нашей седой старины.
Итак, если вам удастся смежить усталые вежды ваши, обратите внимание на сновидение, которое не замедлит осенить вашу душу.
Я не смогу дать вам здесь подробный толковник, но главнейшие сны отмечу.
Если приснится вам толченая дресва или гречишная лузга с толокном, то это к перемене начальства.
Если приснится, что кит свистит вам в ухо, — придется есть блины.
Перепела щипать — к продаже овсов.
Доите во сне кошку — танцевать с приятелями.
Воровать вожжи — к встрече с солидным лицом.
Если во сне мыть крысу — к продолжению старого романа.
Если, наоборот, что крыса тебя моет, — к свиданию с родственником.
Есть муравьев — к хорошей погоде.
Петь в голом виде — к грязи.
Склоняться во сне перед курицей — крупные выгоды.
Целовать с распаленной страстью своего начальника — неудачная покупка.
Таковы предусмотренные нами главнейшие предпраздничные сны.
Теперь перейдем к приметам.
Немалую роль играют и святочные приметы.
Так, если в ночь под Новый год выпьете, либо даже, прямо скажем, — напьетесь, то это будет означать, что в жизни вашей особых перемен не произойдет.
Если придется закусывать кренделями, то это означает предстоящее вам ухаживание за дамами.
Ежели под Новый год займет у вас кто-нибудь деньги, то это означает, что деньги эти он вам не отдаст.
Ежели вы у кого-нибудь займете под Новый год, то это будет означать, что человек этот будет весь год к вам приставать.
Ежели под Новый год встретите вы человека, который от шампанского воздерживается, то примета эта означает, что у него нет денег.
Если вы под Новый год сами налижетесь и, кроме того, всех кругом будете угощать и музыкантов напоите и всех к себе гостить пригласите, то означает эта примета, что быть вам без денег.
Ежели явитесь под Новый год в семейный дом и полезете с хозяйкой христосоваться, то значит это, что знакомства с вами поддерживать не будут.
Ежели, поужинав на общественном балу, попытаетесь уйти, не заплатив, то примета эта указывает на большой скандал.
Ежели под Новый год намажете девицу горчицей и заставите ее петь басом — получите перемену в семейном положении.
Изложив главнейшие приметы, перейдем к гаданиям.
Перечислим старые, традиционные, поскольку сохранились в памяти.
Запусти таракана кому-нибудь в ухо и слушай, что сей человек станет говорить. То и сбудется.
Поймай на улице четырех козлов, поставь головами в разные стороны. Когда побегут — следи, какой впереди всех — в той стороне твое счастье.
Выйди в полночь на гору покруче да поглуше (Монмартр) и слушай, в какой стороне волки воют — там твой враг живет.
Поставь на ночь под кровать лохань с водой и пусти в нее утку плавать. Что приснится, примечай — то и сбудется.
Обстриги шерсть с семи черных кошек, спряди ее как кудель, сотки из нее рубаху и иди на перекресток. Как увидишь встречного, сейчас на него рубаху эту надень и слушай. Ежели он веселую песню запоет — это к свадьбе. Если панихиду — это к беде. Если плясать начнет с прибаутками — это к большой удаче. Ежели начнет тебя колотить — к неприятности.
Таковы главнейшие гадания, пережиток седой старины, до сих пор с успехом выполняемые мистически настроенными личностями, желающими проникнуть в мир чудесного и приподнять бестрепетной рукой завесу будущего.
Из фиолетовой тетради (II)
…Странно мы относимся к словам ближнего своего. И никому в голову не приходит, что, в сущности, так относиться нельзя, что пора, наконец, пересмотреть этот вопрос и в корне изменить.
Вот вы встречаете у входа в метро малознакомого вам человека. Человек этот приостанавливается и приветливо, но, конечно, с горячим любопытством спрашивает:
— Как ваше здоровье?
И что же получает он в ответ? Короткое, идиотское «мерси». Причем тут мерси? Неужели трудно удовлетворить желание этого милого человека и рассказать ему то, что ему так хочется знать? Отвести его немножко в сторону и начать задушевно и просто:
— В детстве, мол, хворала я часто желудком, потом, очевидно, под влиянием здорового режима деревенской жизни, организм мой окреп. В тысяча девятьсот первом году перенесенный мною тиф оставил следующие осложнения: во-первых, что касается кишечника…
Если молодой человек вырвется от вас и вскочит в свое метро, вы не должны, воспользовавшись тем, что он торопится, считать свою задачу по отношению к нему выполненной. Вы должны разузнать его адрес и написать ему все подробно или же постараться созвониться с ним по телефону и изложить устно.
Что касается меня — я верю людям. Если у меня спрашивают: «Что вы поделываете?» — я никогда не позволяю себе отделаться какой-нибудь оскорбительной ерундой, вроде: «Да ничего, помаленьку».
Ну какое представление может человек получить о моем времяпрепровождении от «помаленьку»! Ведь форменный вздор. Если он хочет знать, как я поживаю, я ему это и сообщу. Подробно, толково — скрывать мне нечего.
…
— Сегодня утром зашивала дырку на чулке. Потом искала левую перчатку. Перчатки не нашла, но нашла шоколадину. Конечно, съела. Потом прачка принесла белье. Двух платков не хватало. Я ей говорю: «Пуркуа»? Потом разбила стакан…[55]
Уверяю вас, что любой человек сможет вполне удовлетворить самое голодное свое любопытство, если прослушает описание моего утра. Надо быть внимательным к потребностям ближнего своего. Раз спрашивает — верьте, что ему это нужно знать.
Я верю. Я вообще верю ближнему своему. Порою это очень тяжело, но я верю.
Получила на днях письмо: «Дорогой друг, мы в страшном отчаянии, что не можем быть у вас в пятницу, так как в четверг уезжаем на юг».
Как меня это расстроило! Не то, что они не придут. Это-то пустяки, я-то без них обойдусь. А вот их жалко. Люди в полном отчаянии. И какой тут юг спасет, когда нет спокойствия и на душе тяжелый мрак. Синее небо, сверкающее море, ликование весенней природы, веселая нарядная толпа — все это только раздражает, на этом радостном фоне только выпуклее выступит тоска и душевное угнетение. Им бы легче было, если бы они уединились куда-нибудь в дикие скалы, где плачут чайки и глухо рокочет прибой. И нет около них преданного человека, который научил бы их, как избыть, как изжить горе, и удержал бы их от малодушного и рокового шага, когда на вершине скалы или у обрыва над бездной мелькнет у них мысль: «А что, если… одно движение и…»
Как все это тяжело! Милые, бедные… Как я за них боюсь!
А вот недавно — казалось бы, пустяк, а вместе с тем…
Поручили мне предложить одному банкиру билет на благотворительный вечер. Банкир спросил, сколько стоит, но я еще не успела ответить, как он воскликнул:
— Ого! как дорого!
Потом сказал:
— Я подумаю и потом вам сообщу мое решение по телефону.
— Да у меня нет телефона.
— Так я напишу.
— А вы знаете мой адрес?
— Ну, это уже пустяки. Я разыщу общих знакомых и от них и узнаю — очень просто. Словом — я подумаю.
Какой милый! Сколько берет на себя.
И вот каждый вечер, как только останусь одна — рисуется мне картина: пышно убранный стол. Нарядные люди пируют. Гремит музыка. И среди них один не поддается общему веселью. Он бледен, рассеян. Видно, что неотвязная мысль не дает ему покоя. Это он — мой банкир.
— Еще телятины, — предлагает ему кокетливая хозяйка дома.
Он даже не слышит. Как далеки от него всякая телятина, всякий разгул и наслаждение жизнью. В ответ он молча сжимает виски и прикладывает салфетку ко лбу.
— Миша, — шепчет ему жена, — ты утираешься шарфом мадам Гуртовник, что с тобой?
— Молчи, я думаю… Я обещал подумать о билете, и я думаю…
А кругом декольте и шампанское.
И вот вижу я другой вечер.
Уютный домашний очаг. Банкир с семьей сидит у камина. Тут же в роскошном сервизе дымятся кофе, чай, шоколад и какао. Беспечно резвятся дети. Преданно улыбается жена. Но банкир угрюм. Машинально окунает он свой палец в чужую чашку и отряхает пепел сигары в вазу с вареньем.
— Отошли детей, — говорит он жене. — Мы должны наконец решить.
Детей уводят.
— Я все понимаю, — говорит жена. — Как быть? Покупать билет или нет? Какую цену назначила эта дурища?
— Двадцать франков. Как быть? Думаю уже три недели. Время идет! Время бежит!
— Откажемся от поездки в Ниццу и купим билет.
— А твои бедные нервы, которые так хорошо отдохнули бы под южным солнцем? Уж лучше продать имение.
— А наша любовь, которая окрепла бы на почве собственных лугов? Может быть, можно уплатить ей векселями?
— Ты рассуждаешь как женщина, что ты понимаешь в банковских операциях?
— Миша, подожди, может быть, какая-нибудь неожиданность спасет нас. Может быть, она успеет за это время умереть. Скоропостижно. Я не желаю ей больших страданий — пусть скоропостижно.
— Увы! — вздыхает мой банкир, — у нее вид был очень крепкий. Она при мне съела четыре пирожка и еще говорила: «У меня сегодня что-то нет аппетита». Нет, на это рассчитывать нельзя.
— Миша! Да ты, наконец, можешь отказаться от билета.
— Эта мысль уже приходила мне в голову, но… это же нельзя решить так сразу. Надо как следует обдумать, взвесить.
— Ты погубишь свое здоровье! — отчаянным воплем вырывается из груди жены давно терзавшая ее мысль.
Он горько усмехается.
— Жизнь, дорогая моя, не соткана из одних беззаботных радостей. Иди, малютка, смежи свои вежды, а я буду думать до утра. Иди и прикажи подбросить дров в камин — меня давно знобит…
Она думает. Я, подлое беспечное существо, погашу сейчас лампу и буду спать — а он… Я плачу — это правда, но что стоят мои скупые слезинки в сравнении с его страданиями!
И зачем я это сделала?
Я даже поделиться ни с кем не могу моими душевными терзаниями. Я окружена поверхностными, легкомысленными людьми. Они скажут: