Я отвратил смерть от неразумных обитателей созвездия Ножей. Не потому, что пожалел их, просто мне нужно было попасть в иную точку Вселенной. Собрав старших офицеров, я объявил им, что поведу корабль к другой, одному мне известной планете, где живут уродливые существа, подобные тому, что обрело смерть на каменистом плато за лесом. Офицеры приветствовали мои слова, вскинув вверх левую руку. Три пальца были сжаты в кулак, а один вызывающе оттопырен. Это означало высшую степень восторга. Меня обдало удушливым облаком ненависти, различимым даже в хлористой атмосфере корабля. Я кашлянул, втянув в себя солидную порцию воздушной смеси, и приказал вывести на полную мощность антигравитаторы. Офицеры жаждали большего. Они хотели сжечь отвратительную кислородную планету. Выпятив вперед губы, что означало улыбку, я важно произнес:
— Мы оставим здесь новейший вирус ро-сехт-у-гла-фф…, смертельный для обитателей планеты.
— Лау! — радостно откликнулись офицеры, приветствуя мою подлость. И корабль оставил Кутгар.
С тех пор прошло немало времени. Влекомое межгалактическими течениями, судно пересекло созвездия Игрока, Жирного Буа, Двух с половиной языков. У тумаитов были отменные карты — громадные фолианты из иридиевых пластин. Я без особого труда нашел в них нужное мне созвездие. Оно носило символическое название — Щит. В левой части Щита, если смотреть от созвездия Лускане, сияла небольшая желтая звезда, которую я знал под именем Солнце. Неподалеку от этой звезды, всего в каких-то пятистах световых секундах, располагалась планета, где жили очень дорогие мне существа. Одних я ненавидел, других почти любил. Я мечтал вернуться на эту планету, я вел к ней корабль.
Мелькали мириады звезд — ослепительно белых, желтых, оранжевых, фиолетовых, малиновых, гаснущих черных. Корабль прорывался сквозь туманности и разбрасывал силовыми полями рои метеоритов. Неистово пульсировали квазары, поглощавшие любого, кто неосторожно приближался к ним. Манили золотистыми ожерельями черные дыры, из которых не было пути назад. Порой меня охватывало желание направить корабль в воронку черной дыры. Гаденькое любопытство подглядывающего в замочную скважину — а что там? Ничего — я был уверен в этом. Черная дыра была воротами в Вечность. Я еще не думал о Вечности. Меня манили удовольствия суетного мира. И я гнал корабль вперед.
Язык тумаитов причудлив. Они нарекли свой корабль с цветастым пышнословием фантазера Дали — «Утренний свет на лепестках агузами[5]». Это был плавучий город, вытянутый в эллипсоидную, обтекаемую форму. Антигравитаторы, джамповые и ионные двигатели, дезинтегрирующие излучатели, лазерные батареи, четыре уровня защиты, способные уберечь даже от столкновения с кометой. Тысяча восемьсот шестьдесят отсеков и блоков, гигантские ангары, оранжереи, модули с припасами и оборудованием, орудийные казематы. Более восьми тысяч обитателей.
Более восьми тысяч ненавидящих меня, ненавидящих без всякой надежды воплотить свою ненависть в реальное действие. И лишь один из них был врагом, представлявшим опасность. Имени своего врага я не знал.
То, что меня желают убить, я понял почти сразу после того, как корабль оставил Кутгар. Я направлялся из капитанских покоев в рубку. Обычный маршрут. Мне приходилось проделывать его по многу раз в день. Сто пятьдесят три шага по неровной поверхности перехода. Ни на один больше, ни на один меньше.
Здесь требуется пояснить некоторые особенности конструкции «Утреннего света». Подобное гигантское механическое сооружение чрезвычайно уязвимо не только перед воздействием извне, но прежде всего изнутри. Наиболее опасные разрушения исходят именно отсюда. Вибрация вентиляционных шахт, циркуляция энергии в системе теплоснабжения, перемещение механизмов — все это может нарушить баланс, что, в свою очередь, приведет к катастрофе. Чтобы избегнуть невынужденных аварий, кораблестроители спланировали свое детище по законам волновой относительности. Подобное в иных мирах сочли б недостатком, но у тумаитов оно превратилось в достоинство. Причудливые изгибы переходов и внутренних модулей, так изумившие меня некогда, придавали корпусу корабля дополнительную жесткость. Причудливость конструкции искупалась ее целесообразностью. Кроме того, к необычному быстро привыкаешь. Очень скоро я стал воспринимать причудливые конструкции судна как нечто само собой разумеющееся.
Итак, я совершал свой традиционный путь в рубку. Я не спешил. Ноги механически подстраивали шаги в соответствии с неровностями пола. Переход был совершенно пуст. Почетный караул из гвардейцев не стоял больше вдоль стен. Я распустил его под предлогом того, что гвардейцам необходимо усиленно тренироваться. Похоже, экипаж воспринял это как очередной каприз, но мне было решительно наплевать, что думают инопланетные ублюдки о своем капитане. Мне доставляло мало удовольствия шагать между шеренгами изливающих ненависть истуканов. Гвардейцы обосновались в своих казармах и почти не появлялись на восьмом уровне. Тем более необычно было видеть четыре плотно сбитые фигуры, застывшие у стены неподалеку от рубки. Я отметил этот факт с долей недоумения. И в этот миг Контроль уведомил об опасности. Гвардейцы одарили меня тупыми взглядами и разом ухватились за рукояти закрепленных на левом плече плазменных излучателей. Я разложил время, но проделал это весьма небрежно. Раздались два выстрела. Я успел вильнуть в сторону, но огненные брызги от расплавившейся перегородки все же достали меня и прожгли левую штанину комбинезона, скользнув медленными каплями по угасающей спирали времени. Рассерженный и слегка озадаченный, я приблизился к нападавшим и обезоружил их. После этого я отпустил время, намереваясь просканировать их мозги. Я хотел знать, кем эти четверо посланы и почему. Всего два вопроса.
Однако получить ответы на них мне было не суждено. Едва время приобрело свой обычный бег, как все четыре тумаита, обнаружив, что их затея провалилась, дружно рухнули на пол. Они были мертвы. Мне было над чем поразмыслить.
Я уже попадал прежде в схожую ситуацию. Когда-то подобным образом со мною пыталась покончить Леда. А еще раньше — Арий. Совершенный способ убийства. Исполнитель делает свое дело, а затем, подчиняясь внесенному в его сознание приказу, умирает. И никаких следов. Но чтобы провернуть подобную операцию, ее организатор должен обладать могучим даром внушения. Я был уверен — среди тумаитов нет никого, кто располагает подобными способностями, иначе я давно ощутил бы его присутствие. Я осмелился предположить, что все происшедшее — случайность.
Второе происшествие приключилось буквально на следующий день, когда мощнейший взрыв уничтожил ангар. Благодаря Контролю я успел выбраться оттуда прежде, чем раскаленная вспышка поглотила законсервированные истребители и два десятка обслуживавших их техников. Опять случайность?
Может быть. Но я как никто другой знал, что дважды повторившаяся случайность становится закономерностью. Тем более, что происшествия не прекращались, повторяясь с завидным постоянством. Кто-то, не слишком разборчивый в средствах, пытался уничтожить меня. Это было неприятно само по себе, но еще менее приятным следовало считать то обстоятельство, что я вновь не получил ответ на вопрос: кто. МЫ в конце концов назвали себя. О Го Тин Керше я узнал от Леды. Новый враг представлял загадку, разгадать которую мне предстояло самому.
Сегодня утром меня посетила еще одна прелюбопытная мысль. Она пришла следом за первой, являя собой плод анализа происходящего. Я вдруг подумал, что имею дело не с тварью. Это убеждение не было аксиоматичным, я не мог найти ему доказательств, но какое-то подспудное чувство твердило, что новый враг предстанет совершенно в неожиданном облике и уж никак не в облике твари. Я был почти уверен; почти — это очень много. Спросите: почему, я затруднился бы с ответом. Неожиданный вывод не поддавался логическому объяснению. Он шел не от ума, а скорее от сердца. Слабое осязание человеческой души вдруг уловило запах существа — не существа даже, а явления, а может быть, и чего-то иного. Чего-то, с чем зрентшианцу еще не доводилось сталкиваться. Не знали об этом и тумаит, и рептилия, и паук Тиэли. Да и человеку это было не знакомо. Но человек обладал странным даром предвидения — грезами, которые зовутся мечтою. И человек увидел врага. Это был куб, небольшой серебристый куб с матовыми плоскостями. Возможно, куб имел кристаллическую основу, этого человек не знал. Это мог быть… А мог и… Это мог быть кто угодно. Каждое чисто гипотетическое предположение порождало массу вопросов. Каждый найденный ответ грозил новыми вопросами. Цепная реакция, паутиной обвивавшая корабль. И в центре этой паутины трепыхался я.
Подавив зевок — это напоминал о себе человек — я потянулся к шару, висевшему над вертикальным ложем. Тумаиты спят стоя, пристегнувшись ремнями к выгнутой раме. Это делается вовсе не из желания быть оригинальными, просто сила тяжести на корабле недостаточна, а вертикальное положение способствует лучшей циркуляции жидкости.
Едва моя рука коснулась шара, как ремни расстегнулись и уползли в пазы. Покинув ложе, я облачился в легкую накидку, напоминавшую греческий хитон, восточный халат и мексиканское пончо одновременно. На языке тумаитов она называлась терс-… плюс еще восемнадцать сложных звуков. Я накинул терс на плечи и направился к пластине голубого льда, заменявшей зеркало. В этот миг раздался негромкий звуковой сигнал. Послав мысленный импульс, я приказал двери отвориться и обернулся. Вошел слуга, извещенный о пробуждении капитана.
— Ван-рф-псо-…
Он произнес традиционное пожелание хорошего утра, а его тайные мысли поведали, как он меня ненавидит. Это было нормально. Я насторожился б, если бы этого не случилось. Слуга принес завтрак — аккуратно выложенные пирамидкой пищевые кристаллы. Я внимательно следил за тем, как он ставит поднос на низенький столик. Это был новый слуга. Прежнего умертвили за то, что он попытался подложить в мой завтрак кристаллы замороженной воды. Смертельный яд для тумаита, но с каким удовольствием их сосал человек! Покушавшийся не смог ответить, зачем он это сделал. Ему отрубили голову, предварительно ошпарив кожу клубами кислорода. Я лично руководил казнью.