Учтя все это, Кутузов стал категорически настаивать, чтобы турки разрешили перегружать товары с русских судов на турецкие.
Султан разрешил, но сказал, чтобы это не получило широкой огласки, чтобы не узнали другие послы.
Таким образом Кутузов и здесь добился полной победы: русская торговля в Архипелаге была в безопасности от всяких посягательств французов.
Все задачи, поставленные перед Кутузовым, были им успешно выполнены: мир, насколько возможно, упрочен, Россия занимала в Константинополе все такое же привилегированное положение, тариф остался по-прежнему низким, свобода русской торговли в Средиземном море — обеспечена.
Михаил Илларионович ждал вызова на родину: дипломатическая работа надоела.
"…Хлопот здесь множество: нету в свете министерского посту такого хлопотливого, как здесь, особливо в нынешних обстоятельствах, только все не так мудрено, как я думал; и так нахожу я, что человек того только не сделает, чего не заставят. Дипломатическая кариера столь ни плутовата, но, ей-богу, не так мудрена, как военная, ежели ее делать, как надобно…" — писал он жене.
И вот наконец Кутузов получил от коллегии иностранных дел указ, подписанный 9 декабря 1793 года Остерманом, Безбородко и Морковым. Он начинался обычными фразами: "Высоко— и благоурожденный, нам любезноверный…"
В указе говорилось о том, что Кутузов может возвращаться домой и что чрезвычайным посланником и полномочным министром при Порте Оттоманской назначен камер-юнкер Виктор Павлович Кочубей.
"Ну вот — "ныне отпущаеши раба твоего, владыко!" — с облегчением подумал Кутузов. Оставалось лишь дождаться приезда Кочубея.
Виктор Павлович Кочубей приехал в Константинополь в начале февраля 1794 года.
Это был молодой, двадцатишестилетний человек. Он получил образование в Париже, учился в Женеве у Лагарпа. Но назначен он был на такой ответственный пост не из-за своего заграничного образования, а потому, что Александр Андреевич Безбородко приходился ему родным дядей.
От петербургских знакомых Михаил Илларионович узнал, что Кочубей, получив назначение в Турцию, ездил в Гатчину к наследнику Павлу Петровичу разведать, угодно ли это ему. Кочубей пробыл в Гатчине два дня, стало быть, понравился наследнику.
— А-а, предусмотрителен и хитер! Из него дипломат получится! — оценил действия Кочубея Михаил Илларионович.
В первый же вечер Кутузов ввел Кочубея в курс всех константинопольских дел.
Кутузов сказал, что в Турции всем управляет диван. Это очень выгодно министру иностранных дел Рашид-эфенди: он вместе с Юсуф-агой управляет всем, слагая ответственность на диван.
Юсуф-ага ничего не значит. Больше значит драгоман, грек Мурузи. Турки так и говорят: у нас правит семья Мурузи. Трудно найти коварнее, лукавее человека, чем этот фанариот[26].
Рейс-эфенди, при всех затейливых поступках, — против войны. Если война начнется, ему придется уступить свою власть кому-то.
Народ недоволен: налоги непомерно велики, оттого повсюду мятежи. Чиновники тоже недовольны: прежде они сами грабили народ, а теперь их доходы забрали Рашид и Юсуф.
Капудан-паша — мот. Его больше интересуют развлечения и лошади, чем политика.
Итак, в ближайшее время войны не будет.
Михаил Илларионович охарактеризовал своему преемнику и европейских послов при турецком дворе.
Английский посол — Энсли — интриган, беспокойный человек. Он вечно против кого-то строит козни.
Австрийский — Герберт — не любит России. Он чрезвычайно самолюбив и скрытен, но, если польстить его самолюбию, он может разоткровенничаться.
Прусский — Кнобельсдорф — незначительная тень Герберта. Пруссак хочет все знать, но для этого у него не хватает денег и уменья. Испанский — Булини — пустое место. Датский — барон Гибш — и неаполетанский — Лудольф — оба за Россию. Лудольф по-бабьи болтлив. Потому хитрый рейс-эфенди старается почаще с ним беседовать.
Кочубей внимательно слушал старого посла, записывая кое-что для памяти.
— Живя здесь, я внимательно следил за турками. При всем своем лукавом расположении к России, у Порты еще нет твердого намерения разрывать с нами. Они ждут, какой оборот примет союз против Франции. Да и крепости в Бессарабии у турок будут готовы не раньше осени. Вот и все, пожалуй, — закончил Михаил Илларионович. — Рейс-эфенди спрашивал меня, не из турок ли вы, Виктор Павлович, — улыбнулся Кутузов.
— А это почему же?
— Он произносит вашу фамилию на турецкий лад: "Кочи-бей".
— А наши солдаты окрестили меня по-своему, я сам слыхал: "Хуч-убей!" — рассмеялся Кочубей.
— Что ж, и так похоже!
Когда Кочубей ушел, Михаил Илларионович с удовлетворением подумал: "Ну, я свое дело сделал, а теперь — домой. К лету бы благополучно доставиться в Петербург! Вот-то было бы чудесно!"
Глава восьмаяОТЕЦ И СЫН
Вскоре после возвращения Кутузова из Турции в Петербург императрица назначила его главным директором сухопутного кадетского корпуса. Это было тоже немаловажное дело: кадетский корпус готовил офицеров для всей русской армии.
Екатерина Ильинишна обрадовалась новому назначению мужа.
— Хоть поживешь дома, — говорила она. — А то как соловей залетный: прилетишь к нам на недельку, а потом год обретаешься в походах!
В этот раз Михаил Илларионович пожил дома основательно — не успел оглянуться, как пролетело два года.
В жизни семьи Кутузовых не произошло никаких особенных событий: старое — старилось, молодое — росло.
Так было кругом.
Постарела, начала чаще жаловаться на головные боли, на слабость в ногах императрица Екатерина. Она с трудом всходила по лестнице. Безбородко устроил в своем доме вместо лестницы пологий скат, на тот случай, если императрица соизволит пожаловать к нему.
Облысел, похудел и пожелтел наследник Павел Петрович. От худобы у него стали заметнее выдаваться скулы и большой рот.
И повзрослел, вытянулся великий князь Александр Павлович. Он уже третий год был женат на принцессе Луизе, которая при крещении по православному обряду получила имя Елизаветы Алексеевны.
Женившись, Александр стал считать себя взрослым человеком, хотя в день свадьбы ему было всего лишь шестнадцать лет.
Он окончательно прекратил все учебные занятия. И даже те незначительные, поверхностные знания, которые урывками давали ему учителя, так и остались незаконченными.
Бабушка императрица образовала для Александра и Елизаветы особый двор с гофмаршалом и гофмейстериной. Штат двора по количеству превышал двор Павла Петровича: Екатерина II оказывала внуку больше внимания, чем сыну.
Александр свел дружбу кое с кем из придворных распутников и вертопрахов, шептался с ними по углам.
Более опытные в амурных делах камер-юнкеры учили Александра уму-разуму.
Много стараний развратить молодую пару приложила гофмейстерина Елизаветы Алексеевны графиня Шувалова, легкомысленная щеголиха, сплетница и кокетка. Она твердила им, что надо пользоваться жизнью, что вечной любви не существует.
Сластолюбивый Александр так предался утехам медового месяца, что заболел. Он стал туг на одно ухо и ходил некрасиво вытянув голову вперед.
Кроме того, Александр оказался близоруким.
Преждевременная ранняя женитьба из-за прихоти бабушки не пошла великому князю на пользу.
Еще до женитьбы Александр и его брат Константин ездили каждую неделю в Гатчину к отцу. Они с удовольствием принимали участие во всех странных и смешных павловских учениях и вахтпарадах.
Павел Петрович все время исподволь увеличивал свои войска. К 1796 году у него уже было шесть батальонов пехоты, рота егерей, четыре полка кавалерии, пешая и конная артиллерия с двенадцатью пушками. Общая численность войск достигала двух тысяч четырехсот человек, со ста двадцатью восемью офицерами в том числе.
Молодые князья заразились от отца марсоманией.
Александр предпочитал часами делать ружейные приемы, нежели читать какую-либо книгу. Он полюбил бессмысленную прусскую шагистику и бездушный фрунт. Капральские обязанности в Гатчине у отца были обоим мальчикам больше по душе, чем скучные уроки важных преподавателей и роскошные балы бабушки.
Им нравилось, что они в Гатчине занимают какое-то положение. Им полюбилась всамделишняя игра в солдатики. Так приятно было возвращаться из Гатчины усталыми после целодневной маршировки.
Нравилось, что надо было таиться от бабушки, чтобы она не увидела их в этих нелепых, по ее мнению, но для них — таких красивых прусских мундирах.
С 1795 года Александр уже ездил в Гатчину не один раз в неделю, а четыре.
Все пышные наставники во главе со швейцарцем Лагарпом не смогли увлечь, занять великих князей больше, чем отец.
Александр и Константин считали себя капралами не русской, а гатчинской армии. Александр любил говорить (но так, чтобы не слыхала бабушка): "Это по-нашему, по-гатчински".
Императрица Екатерина всеми мерами старалась оградить внуков от влияния отца, но из этого не получилось ничего.
Александр и Константин на всю жизнь впитали в себя гатчинский, прусский дух.
В памяти ярче выступает то, за что ее следует помнить, чем то, чего не хотелось бы вспоминать.
В этот тусклый ноябрьский день у Михаила Илларионовича скопилось в корпусе много различных дел.
С утра он вел у выпускного пятого возраста урок тактики, а потом должен был заняться срочными вопросами. Главный казначей корпуса давно ждал директора с отчетами и требованиями. Инспектор классов майор Клингер принес списки неуспевающих кадет. И Михаил Илларионович вызвал к себе своего помощника, полковника Ридингера, — хотел обсудить с ним, не лучше ли разделить кадет не по возрастам, а по ротам, как практиковалось раньше.
Михаил Илларионович беседовал с Ридингером, когда полицеймейстер корпуса подполковник Андреевский попросил разрешения войти в кабинет.