Кутузов охотно согласился на перемирие: это давало ему возможность оторваться от французов. Он оставил заслон в шесть тысяч человек под командой Багратиона, а сам скорыми маршами пошел к Ольмюцу.
Наполеон, узнав о перемирии Мюрата, обозлился до крайности: его шурин попался в свои собственные сети. Наполеон велел немедленно же начать военные действия. Французы погнались за Кутузовым.
Багратион с честью выдержал неравный бой против тридцати тысяч французов и не дал окончательно уничтожить свой корпус, чего боялся Кутузов.
У Ольмюца сошлись обе русские армии — Подольская Кутузова и Волынская Буксгевдена. У союзников оказалось всего восемьдесят шесть тысяч человек, из них пятнадцать тысяч австрийцев. Теперь соотношение сил воюющих резко изменилось. Кроме того, в Северной Италии стояли две армии под командой австрийских эрцгерцогов.
План Кутузова был естествен и несложен: оттянуть Наполеона за Карпаты и там разбить.
Александр слепо верил в себя и в свою счастливую звезду.
В самом деле, как хорошо получалось: с помощью Луизы Фридрих-Вильгельм III вступил в коалицию.
Александр I восторгался собою, как тонким дипломатом, а его приближенные — генерал Фуль, полковник Вейротер, который приехал к императору в Берлин, и свои — Аракчеев, князь Долгоруков, Волконский — предвещали Александру славу великого полководца. Вейротер неустанно твердил: Наполеон пассивен, и стоит Александру фланговым маршем отрезать французов от Вены, как песенка Наполеона будет спета. У Наполеона меньше сил, чем у союзников. Он оставил две трети для охраны коммуникаций.
И Александр готов был наступать.
Наполеон предугадывал замыслы врагов. Пленные в один голос говорили о том, что Союзники собираются наступать. Наполеон приказал Даву и Бернадоту отходить, притворяясь слабыми и нерешительными, а арьергарду не вступать в бой с русским авангардом и послал генерала Савари с письмом к Александру: Наполеон поздравлял императора с благополучным прибытием к армии.
Савари должен был высмотреть положение союзных армий и познакомиться с настроением в русской главной квартире.
Из разговоров с Александром Савари убедился в слепой самоуверенности русского императора и его окружения. С другой стороны, Савари удалось вселить в Александра убеждение в том, что Наполеон не готов к сражению.
Русский император ликовал. Он уже видел лавры победы и себя Александром Македонским.
15 ноября союзники начали наступать. Они шли как на парад.
Несмотря на грязь, на изорванную обувь, Александр приказал полкам идти в ногу.
На следующий день у Вишау произошло небольшое дело: пятьдесят шесть эскадронов союзников прогнали восемь французских.
Александр I впервые участвовал в деле. Правда, он ни в кого не стрелял и никого не колол, а только ехал за наступавшими колоннами, но все-таки услыхал свист пуль.
Когда стычка окончилась, он шагом объехал поле сражения, рассматривая в лорнет трупы убитых, как барыня нищих на паперти.
Самоуверенные военные педанты и глупцы из императорской свиты возомнили о себе еще больше, непомерно раздув незначительный успех у Вишау.
Чтобы окончательно убедить союзников в своей кажущейся слабости, Наполеон еще раз послал Савари к Александру. Он предлагал перемирие и просил свидания с Александром.
Хитрый расчет Наполеона оказался верным: Александр с каждым днем все больше заносился — он не пожелал видеться с Наполеоном, а послал вместо себя князя Долгорукова.
Долгорукова во французскую главную квартиру не пустили — Наполеон был не так прост, как Александр. Посланца русского императора продержали на линии передовых постов, куда, любопытства ради, приехал сам Наполеон. Он говорил с Долгоруковым на большой дороге.
Узнав у Долгорукова о здоровье Александра, Наполеон спросил:
— Чего хочет Александр? За что воюет?.. России надо следовать иной политике и думать о собственных интересах! — резонно, справедливо заметил Наполеон.
Самонадеянный Долгоруков держал себя с Наполеоном напыщенно, вызывающе и ни разу не назвал его "ваше величество".
Наполеон с презрением смотрел на этого заносчивого фанфарона.
Когда Долгоруков уехал, французский император с возмущением рассказывал своим маршалам, что посланник русского императора держал себя с Наполеоном так, словно Наполеон был "боярином, которого собираются сослать в Сибирь".
Из-за желания показать свое пренебрежение "корсиканцу" Долгоруков не увидал во французском лагере ничего, кроме "робости и уныния".
— Наш успех несомненен. Стоит только идти вперед, и Бонапарт отступит, так же как от Вишау, — захлебываясь от удовольствия, рассказывал Долгоруков улыбающемуся Александру.
Чарторийский и Новосильцев, наоборот, уговаривали Александра не давать боя.
— Если мы отступим, Бонапарт примет нас за трусов! — горячо возражал Долгоруков.
— Лучше умереть, чем прослыть трусом, — согласился с ним император. И на все доводы Чарторийского и Новосильцева отвечал: — Это дело генералов, а не гражданских сановников!
Предусмотрительный, опытный и осторожный Кутузов просил отделить австрийские войска от русских, говоря, что австрийцы подавлены неудачным началом действий их войск и только внесут неуверенность и беспорядок в русские ряды, советовал отходить к Карпатам.
— Вы говорите вздор! — нагло бросил в лицо старому полководцу вспыльчивый и глупый князь Константин Павлович.
Сам Александр I не пожелал даже ответить Кутузову на это.
Русский император твердо решил наступать и поручил австрийскому полковнику, генерал-квартирмейстеру Вейротеру составить диспозицию к бою.
Оба императора — Александр I и Франц I, еще менее понимавший в военном деле, чем Александр, — утвердили диспозицию Вейротера, которая массой названий селений, озер и рек больше напоминала перечень к географической карте, чем план будущего сражения.
Молодые советники императора Александра ликовали — их мнение восторжествовало.
Судьба Наполеона, казалось, была уже предрешена.
В эту ночь Александру не спалось: хотелось поскорее насладиться победой.
И он и его главный советчик Долгоруков боялись одного: как бы Наполеон не удрал, пользуясь темнотой зимней ночи.
С вечера Долгоруков сам объезжал посты, приказал наблюдать за французами, и если они начнут отступать, то следить, по какой дороге пойдут, чтобы нагнать и уничтожить врага.
Второй ярый сторонник наступления — генерал Аракчеев начал нервничать: чем ближе становилась роковая минута боя, тем он чувствовал себя неспокойнее. Александр I желал предоставить своему любимцу возможность разделить с ним славу победы, хотел поручить ему одну из колонн.
Но Аракчеев отказался, он сказал, что не выносит вида крови. Он забыл о том, как в Гатчине и Петергофе прогонял сквозь строй солдат и в злости сам вырывал у них усы. Та кровь не производила на Аракчеева никакого впечатления.
Александр I проснулся до света. Все окутывал густой туман.
Выбритый, одетый в парадный мундир, он казался себе безмерно красивым и уже осененным лавровым венком победителя. В сопровождении нарядной, напыщенной свиты Александр I поехал к Кутузову. Его злил этот упрямый старик.
Вот и теперь на Праценских высотах, где при колонне Коловрата должен был находиться Кутузов, его еще не было.
"И чего он там спит?" — раздраженно думал Александр, не желая считаться с тем, что Кутузову не двадцать восемь лет, а шестьдесят, и не зная, что командующий только два часа тому назад лег спать.
Император послал разбудить Кутузова.
Михаил Илларионович тотчас же явился по приказу императора.
Александр I захотел проехать с командующим вдоль расположения русских войск. Они подъехали к ближайшей бригаде генерала Берга.
Берг со своим штабом грелся у костра.
— Твои ружья заряжены? — спросил император у Берга.
— Никак нет, ваше величество.
— Зарядить! — приказал император.
Он внутренне любовался собой: смотрите, вот какой полководец!
А старый Кутузов, ссутулясь, сидел на маленьком неавантажном коне и смотрел как-то не очень уверенно и не очень весело.
— Ну, как полагаете, Михаил Илларионович, дело пойдет хорошо? — бодро спросил император.
— Кто может сомневаться в победе под предводительством вашего величества, — ответил Михаил Илларионович. Он прекрасно понимал состояние духа Александра и ответил, как старый дипломат, привычной придворной льстивой фразой, в которой, однако, заключалась тонкая ирония.
Александр не переносил, когда кто-нибудь угадывал его слабость. И в нем сказался хитрый и двуличный человек — он на всякий случай поспешил обеспечить себе отступление.
— Нет, нет, командуете вы. Я здесь простой зритель! — театрально замахал обеими руками император и поспешил дальше.
Кутузову оставалось только вежливо поклониться.
— Хорошенькое дело — я должен командовать боем, которого, видит бог, не хотел предпринимать, — сказал Бергу с горькой улыбкой Михаил Илларионович. И последовал за императором.
Он заранее знал: хотя император затеял это сражение против желания Кутузова, но, в случае неудачи, свалит, как всегда, всю вину на него.
Под Австрлицем он бежал…
Союзники приняли план сражения против армии, которой не видели, предполагая ее на позиции, которой она не занимала, и, сверх того, рассчитывали на то, что французы останутся настолько же неподвижными, как пограничные столбы.
Русскими войсками распоряжались: император Франц, полковник Вейротер, Гогенлоэ, Лихтенштейн, Вимпфен и Буксгевден, изменник своей стране француз Ланжерон и т. д. Потеря сражения и бесчестие армии не были страшны для этих людей, они не боялись поражения.
Александр I и император Франц, окруженные свитой, стояли верхами на Працене среди войск четвертой колонны Коловрата, ожидая, когда рассеется туман.