– У Джоны есть девушка? Он такой классный!
Повернув голову вслед за Бриттани, я вижу, как тот выцеливает удар. Темно-каштановые волосы падают на один глаз, мускулы на поджарых руках напряжены… Да, нельзя не признать, в этой позе Джона смотрится выигрышно. И черты лица у него такие как надо – прямой нос, полные губы, квадратный подбородок. Мне до сих пор кажется странным и даже немного противоестественным подмечать подобные вещи. Примерно так же я почувствовала себя на пароме, когда узнала, что симпатичный парень, которого я разглядывала, – мой двоюродный брат. Однако, как теперь выяснилось, это не так…
Джона, на секунду подняв глаза и встретив мой взгляд, вдруг подмигивает мне. На лице мелькает озорная улыбка. Слегка покраснев, я поворачиваюсь к Бриттани, которая в замешательстве смотрит на нас обоих.
– Подойди к нему. Он ведь тебе подмигнул, – говорю я.
– Мне кажется, он… – неуверенно начинает Бриттани.
Я взбалтываю лед в стакане и допиваю остатки.
– Знаешь, я не в курсе насчет его девушки. Мы мало общаемся. Но я могу спросить – для тебя.
Я соскальзываю с табурета под узнаваемое фортепианное вступление «Don’t Stop Believin’» и восторженные вопли публики. Джона тоже приканчивает свой ром с колой, глядя исподлобья на шар-биток, как будто тот его предал. Я слегка толкаю парня плечом:
– Только не говори, что ты промазал.
Его соперник из местных подходит к столу с кием в руке.
– Подвиньтесь-ка, «девушка из маленького городка», – повторяет он за солистом слова песни.
Закатив глаза, я делаю шаг в сторону. Джона стреляет в меня взглядом искоса, полуулыбнувшись.
– Меня отвлекли.
– Прекрати! – цежу я сквозь зубы.
– Что именно?
– Заигрывать со мной!
– С чего ты взяла? – Прислонив кий к стене, Джона с ленивой ухмылкой облокачивается рядом. Кажется, не одну меня здесь накрыло – никогда еще не видела его таким расслабленным. – Мир не вращается вокруг тебя, знаешь ли.
– Ты мне подмигнул!
– Исключительно по-родственному. Типа «Эй, кузина, надеюсь, ты хорошо проводишь время, выслеживая бармена нашей бабушки», а не «Эй, Милли, шикарно выглядишь сегодня». – Он слегка наклоняется ко мне: – Хотя это чистая правда.
– Просто смешно, – бормочу я, пытаясь стереть с лица невольную улыбку. Еще не хватало! Я почти год ни с кем не встречалась, и сейчас не время. Без того проблем хватает, чтобы еще больше все осложнять. – Я возвращаюсь за столик.
– Останься. – Рука Джоны, на миг обвившись вокруг моей талии, поворачивает меня к столу. Я изо всех сил избегаю встречи с глазами Бриттани, а она наверняка на нас пристально смотрит. И ее можно понять. – Он уже промазал, теперь моя очередь. А ты будешь моим талисманом.
Надо уходить. Со стороны это наверняка выглядит шокирующе. Однако к такой версии Джоны, в отличие от двух предыдущих – негодяя и самозванца, – я оказываюсь совершенно не готова. Музыка все звучит, а я, застыв на месте, зачарованно смотрю, как он уверенно кружит вокруг бильярдного стола. Четыре быстрых удара, и игра закончена. Соперник, молитвенно сложив руки, сгибается в картинном поклоне, который, однако, выглядит действительно проявлением уважения, а не насмешкой. Они с Джоной стукаются кулаками на прощание, и мужчина исчезает в толпе. Музыканты на сцене тем временем заканчивают очередную песню, сорвав бурные аплодисменты, но, вместо того чтобы начать новую, принимаются о чем-то совещаться.
– Однажды тебе придется объяснить, как и где ты так научился играть, – говорю я кладущему кий на подставку Джоне.
Это подразумевалось как комплимент, однако уверенная улыбка вдруг пропадает с его лица, будто стертая ластиком. Я уже готова извиняться сама не знаю за что, когда солист «Астероидов» – как и большинство местных, вроде только что побитого Джоной парня, дочерна загорелый, обветренный и потому выглядящий, вероятно, старше своих лет, – склоняется к микрофону.
– Всем доброго вечера и спасибо, что пришли. На сегодня это почти все, но под занавес у нас небольшая смена состава. Наш гитарист, который обычно предпочитает держаться в тени, хочет закончить концерт своей любимой песней. Похлопаем Чезу!
– Надо послушать, – замечаю я.
Я направляюсь обратно к столику, где по-прежнему сидят Обри, Эфрам и Бриттани. Джона следует за мной, почти вплотную, так что, обернувшись, я едва в него не врезаюсь. И даже не пытаюсь отступить хоть на шаг.
– Да! Я хотела узнать кое-что. У тебя есть девушка? – Голос у меня как-то слегка садится, и я добавляю как можно более деловито: – Бриттани спрашивает.
Карие глаза Джоны, поблескивая отраженными огоньками сцены, на секунду встречаются с моими.
– Нет. Нету. Но Бриттани меня не интересует.
Я чувствую, как мое лицо вспыхивает.
– Ясно. Понято, – говорю я и отворачиваюсь, пока он не заметил моего румянца.
Мы как раз подходим к столику, когда Чез выступает на середину сцены, моргая и словно не совсем понимая, как здесь оказался. Даже на таком расстоянии заметно, что видок у него помятый. Без сомнений верится в многодневный запой, о котором судачат все на курорте. Я усаживаюсь обратно на свое место, избегая смотреть на Бриттани.
– Посвящаю эту песню моей семье, – невнятно бормочет Чез сквозь помехи в микрофоне и берет знакомый аккорд. Секундой позже вступают остальные, и Обри выпрямляется на стуле.
– Это же…
– «Weezer», – перебивает ее Бриттани. – «Африка».
– Нет, – подается вперед Эфрам. – Первыми ее пели «Тото». Это же концерт с хитами восьмидесятых, забыла? – Он слегка хмурится. – Очень в духе времени. В смысле, в Африке они, скорее всего, даже близко не были, но все равно решили про нее спеть. Да еще такую фигню, что уши вянут.
Он прав, но я, пытаясь поймать взгляд Обри, думаю совсем о другом. Для нее эта песня тоже была частью семейной истории, как и для меня? Или дядя Адам не показывал ей видео, где все четверо младших Стори во все горло распевают «Африку»?
Однако Обри не сводит глаз со сцены, и я тоже смотрю туда, на Чеза. Прикрыв глаза и наклонив голову, он поет припев, и тут…
О боже! Я вскакиваю на ноги и пробиваюсь через толпу. В «Семерке» я видела Чеза гораздо ближе, но сейчас его освещают огни рампы и… Поверить не могу, что только сейчас разглядела!
Едва песня заканчивается под бурные аплодисменты, Чез сбрасывает гитару прямо на пол и спускается, на ходу подавая знак бармену. Повернувшись, я тоже пытаюсь пробраться к стойке, но на пути у меня оказывается группа парней моего возраста. Приходится дышать ртом, чтобы не задохнуться от резкого запаха одеколонов.
– Эй, Милли, как дела? – с широкой улыбкой интересуется Рид Чилтон.
Я вытягиваю шею, пытаясь заглянуть ему через плечо. Чез как будто слегка испуган, но настроен решительно. Типа надо рвать когти, но без стакана в руке никуда не уйду.
– Отлично, только мне сейчас некогда, – коротко бросаю я и протискиваюсь между Ридом и еще одним парнем в голубой рубашке поло.
– Облом, Рид, – смеется тот. – Тебя отшили.
Я петляю в толпе, пока наконец не оказываюсь достаточно близко. Дергаю за рукав, Чез оборачивается. Его взгляд мне так знаком, и злость на себя вспыхивает снова – как можно было не заметить раньше?! Все вокруг громко переговариваются, нас никто не слышит, но я все же дотягиваюсь до его уха и говорю вполголоса:
– Привет, дядя Арчер. – И добавляю, когда глаза младшего маминого брата расширяются в тревоге: – Так это вы нас сюда затащили?
Глава 11. Обри
– Я недостаточно пьян для такого разговора, – бормочет дядя Арчер, дрожащей рукой вытирая рот.
– Достаточно, достаточно, – мрачно возражает солист группы.
Мы у него дома – точнее, в бунгало на заднем дворе, где живет дядя Арчер. Снаружи оно выглядит так себе, но внутри на удивление просторно и чисто.
Хозяина зовут Роб Валентайн – это он нам еще в «Дюне» сказал. Он занимается малярными работами здесь, на острове, и дружил с дядей Арчером в школе. Если бы не Роб, тот, наверное, удрал бы через заднюю дверь сразу, как Милли назвала его настоящее имя. Понадобилось чуть не силой тащить его к потрепанной «Хонде». Мы с Милли и Джоной, ошеломленные, молча шли следом.
– Хватит прятаться! – сказал Роб дяде Арчеру. – Расскажи им все.
– Только не здесь. Дома, – пробурчал тот, сдаваясь и позволяя погрузить себя на пассажирское сиденье, где тут же отрубился – или сделал вид.
Поездка получилась короткой. Роб только успел неловко поинтересоваться, как дела у наших родителей, и мы уже оказались на парковке. Последовало новое долгое предприятие по извлечению дяди Арчера из машины и доставке его в бунгало. Сейчас он сидит на небольшом диванчике, завалившись на клетчатые подушки. Роб устроился на другом конце, а мы замерли в ожидании на низкой кровати напротив.
Наконец дядя Арчер откашливается. Его взгляд скользит по нам, но не фокусируется.
– В общем… не так я хотел с вами тремя познакомиться. Если подумать, не стоило, конечно… – Голос будто пропадает. Милли беспокойно ерзает рядом со мной. Я буквально чувствую ее напряжение. – …Играть эту песню, – договаривает наконец дядя Арчер.
Милли выпрямляется, нахмурившись.
– Вы с этого решили начать? С неудачного выбора репертуара? Серьезно?
– Ну, это вообще-то моя фирменная песня, – поясняет тот, хотя Милли на самом деле просто выплеснула раздражение. – Вернее, нашей семьи, когда мы все еще жили здесь. Наверное, мама тебе рассказывала. Да и другие тут…
Он снова смолкает на полуслове, и Роб заканчивает за него:
– Помнят. Не лучший способ сохранить инкогнито, Чез.
– Меня все равно уже раскрыли, – бормочет дядя Арчер. – Еще на прошлой неделе.
– Мы не знаем наверняка, – терпеливо возражает Роб – видимо, уже не в первый раз. – Он ведь пока так никому и не рассказал, верно?
Мы с Милли обмениваемся недоуменными взглядами.
– Кто никому не рассказал? – спрашивает она. – О ком вы говорите?