– Чепуха! – Уна понижает голос и склоняется ко мне: – Линда здесь сравнительно недавно и еще не до конца овладела умением подбирать то, что нужно. Розовый бы тебе отлично подошел, но у меня есть другая идея. Давай ты пойдешь в примерочную, а я подберу кое-что сама, хорошо?
Я нерешительно киваю, однако она уже спешит к вешалкам.
– Раздевайся до белья! – бросает она через плечо. – Я сейчас!
Один из минусов персонального обслуживания – никакой приватности.
За занавеской я стаскиваю шорты и футболку, заранее приходя в отчаяние. Милли на празднике затмит всех. Джона, который сейчас в магазине смокингов дальше по улице, без сомнения, тоже будет выглядеть стильно. И только про меня, торчащую в углу жалким чучелом, все станут шептаться: «Неужели она тоже из Стори?»
– Вот оно!
Уна появляется в кабинке с перекинутым через руку платьем великолепного темно-синего цвета, но потом я замечаю отделку бисером. Ну, не знаю… Для меня чем проще, тем лучше. Однако Уна с полной уверенностью вешает наряд на крючок и расстегивает молнию.
– Ну, что скажешь?
– Красивое… – нерешительно говорю я. Мне хочется как-то отдалить момент, когда придется влезать в неумолимо ждущий футляр из ткани, и я добавляю: – Вы сказали, что дядя Андерс был настойчивым. Что вы имели в виду?
Отражение Уны в зеркале недоуменно хмурится, приходится пояснить:
– Я много лет его не видела и почти не помню.
– Ну… – Она снимает платье с вешалки – шелковистая ткань струится между ее ладоней. – Все это, конечно, было очень давно. У меня в основном отложилось в памяти, как драматично у них с Кайлой все развивалось. Они постоянно расставались, она давала слово никогда с ним больше не встречаться, потом снова принимала его ухаживания. Было очень непросто устоять перед одним из Стори. – Глаза ее слегка затуманиваются. – Кайла, по сути, всегда была обычной девушкой из местных. Думаю, она понимала, что в большом мире она не пара Андерсу.
Я ужасно себя чувствую, оттого что опять заставила владелицу магазина говорить о сестре.
– Простите, не нужно было поднимать эту тему…
Она треплет меня по плечу.
– Все в полном порядке, Обри. Со смерти Кайлы прошло уже двадцать четыре года. Мне даже приятно вспоминать сестру.
Я вдруг чувствую укол беспокойства. Как раз тогда, в 1997-м, мой отец, его братья и сестра были лишены наследства. «Там-то все и пошло наперекосяк». Я давно не вспоминала про Кроткий/Короткий пляж и про эту странную строчку из папиного романа, но сейчас мне внезапно очень захотелось спросить, не в том ли месте что-то случилось с Кайлой. И все же не могу решиться. Одно дело интересоваться бывшим парнем сестры, и совсем другое – воскрешать воспоминания о том, как она погибла.
К тому же Уна уже решительно подступает ко мне с темно-синим платьем.
– На тебе оно будет смотреться просто потрясающе.
– Ну, хуже первого вряд ли будет…
– То не подходило тебе по стилю. – Она придерживает платье передо мной. – Ну же, давай. У тебя прекрасные руки и плечи, нужно их показать.
Я не двигаюсь с места.
– Вы серьезно?
– Безусловно!
Я скрещиваю руки перед своим вытертым спортивным лифчиком.
– Вообще-то я свои плечи просто ненавижу. На школьном бале я была в платье с длинными рукавами.
– Что ж, совершенно напрасно. – Уна приглашающе встряхивает платье. – Ну же, вперед.
Я повинуюсь, уцепившись за ее локоть, чтобы не упасть.
– Мой парень сказал тогда, что я похожу на мальчишку, нарядившегося в мамино платье. – Сама не знаю, почему я вдруг ей рассказала – видимо, из-за интимности происходящего потянуло на откровенность.
Уна, нахмурившись, сдвигает темные брови.
– Непохоже на действительно стоящего парня. – Она натягивает платье на бедра, потом поднимает верх, закрывая грудь. – Давай-ка сними и лифчик. Для такого выреза нужно что-то без бретелек. Мы подберем тебе отличный вариант.
– Эм-м, ладно…
Я снова повинуюсь. Меня немного терзает совесть – надо бы заступиться за Томаса, – однако на самом деле все так и есть. Он и правда меня не стоит.
– Теперь он, наверное, уже бывший парень, – говорю я, пока она застегивает молнию сзади.
– Наверное?
– Ну, сначала он не отвечал на мои сообщения. Сейчас я не отвечаю на его, так что…
– Вот, значит, как теперь это происходит? Сочувствую современной молодежи. Как все непросто в наш цифровой век. Но он, похоже, и правда не тот, кто тебе нужен. Итак – вуаля! – Она разглаживает складки на бедрах и улыбается. – Полюбуйся-ка! Просто идеально!
Я пялюсь на себя в зеркало, но вижу только одни плечи. Томас сказал однажды, что они у меня шире его собственных. Проведя столько времени на солнце, я все равно остаюсь бледной, веснушки спускаются по белым рукам до самого родимого пятна винного цвета. Конечно, платье все равно закрывает куда больше, чем купальник на соревнованиях, но в нем я не думаю о том, как выгляжу, это чисто утилитарная вещь. Глаза начинает щипать от переполняющего меня чувства неловкости. Хочется прикрыться, накинуть на себя что-нибудь – например, длинную куртку с капюшоном.
– Я не… Мне кажется, оно слишком открытое, – запинаясь, бормочу я.
– О, милая, вовсе нет. У тебя великолепное тело – как у греческой богини! Мы уложим волосы, подберем какие-нибудь замечательные сережки, и ты будешь настоящей королевой праздника!
– Ею будет Милли, – возражаю я без малейшей зависти. Просто констатация факта.
Уна похлопывает меня по руке.
– Она прекрасна, но и ты тоже. А на тех, кто не может этого разглядеть, не стоит и время тратить.
Я пытаюсь увидеть платье ее глазами. Цвет просто чудесный, определенно. Расшитая бисером полоска идет вдоль правого плеча и дальше вниз по лифу. Силуэт облегающий, чего я обычно стараюсь избегать, но ткань такая плотная – что-то типа шелка, кажется, – что сидит на мне куда лучше дешевого платья, которое я надевала на школьный бал.
– Конечно, к нему нужны правильные аксессуары, – говорит Уна и повышает голос: – Линда! Принеси, пожалуйста, сапфировые каплевидные сережки. И перламутровый гребень из тех, что мы только получили. Попробуем воспроизвести финальный образ по максимуму.
– У меня уши не проколоты, – говорю я.
– Линда, не сережки, а клипсы!
Я моргаю, глядя на свое отражение. Отец всегда говорил: «Ты бы никогда не стала пловчихой, если бы пошла в Стори. У матери и сестры для этого были слишком слабые руки и вообще хрупкая конституция». Мне каждый раз чувствовался в этом завуалированное оскорбление, да так оно, скорее всего, и было. Очередное двусмысленное напоминание, какие они все особенные, неземные, и вообще наш грубый мир их не стоит. Однако я устала постоянно слышать в голове голос отца или Томаса, смотрясь в зеркало. И вообще при любом занятии. Возможно, пора начать прислушиваться к кому-то другому.
Рука Уны обвивает мою и слегка ободряюще сжимает. Темные глаза глядят на меня с добротой.
– Я плохого не посоветую, Обри, правда. Оно сидит на тебе более чем хорошо.
Отражение по-прежнему кажется мне отталкивающим, но чем больше я смотрю на него, тем сильнее впечатление, что это как в кривом зеркале – искаженный образ, не отражающий реальность. Я пока не знаю, как увидеть то, что скрыто за ним, но хочу попытаться.
– Беру, – говорю я Уне.
Глава 15. Джона
На похороны доктора Бакстера в среду мы прибываем слишком рано, потому что кое-кто – спасибо, Обри, – настоял, чтобы мы вышли за час. До центра мы добрались за пару минут, и в церковь, как оказалось, еще никого не пускают. Тогда Обри потащила нас, уже взмокших в траурных нарядах, в местную библиотеку за несколько кварталов – мол, там есть кондиционер.
– Могли бы пойти куда-нибудь выпить кофе, – бросая сумочку на один из пустых столов, бормочет Милли.
На ней глянцево-черное платье и туфли на каблуках, волосы завязаны сзади в высокий хвост. Обри в том же, в чем была на воскресном завтраке с бабушкой. У меня ничего подходящего с собой не оказалось, пришлось одолжить у Эфрама штаны защитного цвета, которые мне коротковаты, и рубашку, от которой, кажется, вот-вот начнут отлетать пуговицы, стоит мне сделать движение руками.
– Я хотела поискать здесь кое-что, – поясняет Обри, обводя зал глазами и наконец останавливаясь взглядом на веренице громоздких угловатых мониторов. – Вы ведь знаете, что в интернете есть архивные выпуски местной газеты начиная только с две тысячи шестого?
– Не знаю и знать не хочу, – откликается Милли.
– Да, – одновременно с этим киваю я.
Обри вопросительно наклоняет голову. Я пожимаю плечами:
– Поискал на их сайте информацию по семье Стори перед отъездом. Правда, о ваших родителях за последние пятнадцать лет газета писала нечасто.
– Верно, – подтверждает Обри. – Поэтому нужно смотреть на микрофильмах.
Она направляется к мониторам. Мы с Милли, озадаченные, следуем за ней.
– На чем? – переспрашиваю я.
– На микрофильмах, – повторяет Обри, вешая сумку на спинку стула возле ближайшего монитора. – Это что-то вроде фотографий старых газетных статей.
– Они в этих машинах? – уточняю я. То, что перед нами, смахивает на компьютеры восьмидесятых.
Рассмеявшись, Обри открывает средний ящик стоящего рядом картотечного шкафа.
– Нет, они хранятся здесь на пленках. Чтобы прочитать, нужно загрузить катушку в аппарат.
– И откуда ты это знаешь? – интересуется Милли резким, раздраженным тоном, который вошел у нее в привычку после завтрака у Милдред.
Обри просматривает ряды небольших коробочек в ящике.
– Посмотрела вчера вечером на сайте библиотеки.
– Ясно. Но зачем?
Вытащив одну, Обри достает из нее голубоватую пленку размером с ладонь.
– Помнишь, о чем говорила Уна в «Бутике Кайлы»?
Милли кивает, хотя для меня это звучит бессмысленным набором имен. Обри поворачивается ко мне и объясняет:
– Сестра этой Уны когда-то встречалась с дядей Андерсом, но не нравилась бабушке. И потом погибла, двадцать четыре года назад, то есть как раз тогда… – Сдвинув брови, она хмурится, потом все же отыскивает, куда надо устанавливать микрофильм.