У меня тут же начинают гореть щеки. Обычно я такого не говорю, и не то чтобы теперь раскаиваюсь, что сказала, – нет, это правда… но, наверное, третий бокал шампанского был лишним.
Взгляд темно-карих глаз Джоны становится мягким.
– Я тоже рад, что мы познакомились. Очень рад.
Он облизывает губы, и мне вдруг нестерпимо хочется повторить движение, проведя по ним пальцем. Так, третий бокал точно был ошибкой. Осознание, однако, совершенно не мешает мне подхватить четвертый у проходящего официанта. Взгляд Джоны перемещается на шампанское у меня в руке, и он неловко подтягивает манжеты.
– Кстати…
– Вот вы где! – прерывает нас возглас сзади. – А я тебя всюду ищу, Милли. Привет, Джона.
Рид Чилтон, в огромной бабочке и с вкрадчивой улыбочкой на губах. Такой галстук, согласно «Джи-Кью», в этом году в тренде – сама себя ненавижу за то, что знаю такие вещи. Я годами собирала подобную бесполезную информацию, чтобы при случае блеснуть перед своей светской бабушкой, которой на меня плевать. Дура, просто дура!
– Что? – спрашивает Рид, недоуменно нахмурившись. Джона тоже смотрит на меня странно, и я понимаю, что последние слова произнесла вслух.
– Я говорю – отличный галстук.
Это нисколько не похоже на то, что я сказала, однако оба слишком вежливы, чтобы переспорить.
– Спасибо, – отвечает Рид и льстиво добавляет: – Но с тобой здесь точно никто не сравнится.
«Фигня», – думаю я про себя и тут же застываю от ужаса – это я тоже вслух сказала? Однако Рид продолжает улыбаться, так что, видимо, нет.
– Кажется, мы сидим за одним столиком, – продолжает он. – Моя мать здесь по приглашению твоей бабушки. Ты, возможно, слышала – Дженевьев Чилтон, сенатор-демократ из Массачусетса?
– А моя мать – демократ из Нью-Йорка, – заявляю я. – Только она не сенатор. И тут ее нет.
Джона бормочет себе под нос что-то вроде: «Вот и поговорили». Улыбка Рида становится слегка натянутой.
– У вас такая интересная семейная история…
Я не собиралась больше пить, но бокал в моей руке как-то сам собой уже опустел. Все этот Рид – слишком много болтает.
– Интересная – не то слово. – Я собираюсь сопроводить фразу легким светским смешком, но получается какое-то хрюканье, отчего я начинаю хохотать и никак не могу остановиться.
Рид остолбенело смотрит на меня, непонимающе сдвинув брови. Джона хватает меня под руку.
– Мы пойдем глотнем свежего воздуха, – говорит он, пока я продолжаю хихикать. Надо же, этот Рид, оказывается такой смешной! – Здесь слишком жарко. Да, Милли?
– Полностью согласна, – величественно киваю я, слегка шепелявя на всех «с».
– Ну, тогда увижу тебя за ужином, – говорит Рид.
– Не-ет, я первая тебя увижу, – хихикаю я.
Наконец Джона уводит меня.
– Сколько ты выпила? – спрашивает он вполголоса.
Явно слишком много – зал у меня перед глазами ходит ходуном. Цедить коктейли с подругами на протяжении пары часов – это одно, а опрокинуть четыре бокала шампанского на пустой желудок – совсем другое. Или их было пять?
– Не важно, – шепотом бормочу я. – Милдред и без того меня терпеть не может.
– Неправда.
– Правда! Она больше любит Обри! И тебя, хотя ты… – я тычу пальцем ему в грудь для выразительности, – …ты вообще ей никто!
– Тс-с, – шипит Джона.
Мы минуем небольшую стайку клонов Дональда Кэмдена – таких же седовласых и краснощеких, элегантно посмеивающихся какой-то шутке, держа в руках широкие бокалы с янтарной жидкостью внутри. Я чуть было не показываю пальцем: «Смотри, сколько Дональдов!», но в этот момент Джона говорит:
– Милли, не давай ей манипулировать тобой. Твоя бабушка – не самый приятный человек, насколько я могу судить. Может, когда-то она и была ничего, но сейчас – нет.
Мы оказываемся возле огромной золотой занавеси. Джона отодвигает ее, и я вижу две стеклянные створки до самого пола. Поворот ручки – ох, наконец-то! Благословенный свежий воздух! Мы выходим на каменный балкон, и когда дверь закрывается, остаемся наедине, отделенные от других, насколько это вообще возможно на летнем балу.
Я опираюсь на перила, нетвердым движением руки откидывая назад волосы. На ясном небе цвета темно-синего бархата совсем близко и ярко сияют звезды.
– Ну и как тебе охренительно важная вечеринка моей бабушки? – спрашиваю я. – Веселишься?
– А ты?
– Просто супер. – Мне приходится закусить губу, чтобы снова не зайтись в дурацком смехе. – Надраться было частью плана с самого начала. Так что миссия выполнена.
– Тебе просто нужно побыть на воздухе, – неубедительно возражает Джона.
Я оборачиваюсь к нему. От резкого движения перед глазами все плывет. Пытаюсь ухватиться за перила, но не могу их нащупать. Джона успевает подхватить меня под руку.
– Здесь ужасно неровный пол, – глубокомысленно говорю я.
Он кивает:
– Да, я тоже заметил.
– Отель слишком старый. Нужен ремонт.
Джона откашливается.
– Слушай, пока мы здесь вдвоем… Я хотел тебе кое-что сказать. О том, из-за чего я здесь.
Голова у меня все еще кружится, а он выглядит достаточно надежной опорой, и я обхватываю его руками за шею. Да, вот так гораздо лучше.
– Чтобы не дать мне упасть?
– Не совсем, – усмехается он. – Но рад помочь. Штука в том…
Он нерешительно медлит, снова облизывая губы. На сей раз я поддаюсь порыву и, оторвав одну руку, провожу пальцем по нижней губе. Джона слегка напрягается, но остается на месте.
– Ты все еще больше осложняешь…
– Слишком много слов, – говорю я и, потянувшись к нему, касаюсь его губ своими.
Отодвинувшись на секунду, я успеваю увидеть его расширенные глаза. Потом он берет мое лицо в ладони и притягивает к себе.
– Ну, я пытался, – бормочет он.
Его теплые, жадные губы накрывают мои. Страсть вдруг накатывает на меня с такой силой, что я буквально обездвиживаюсь. То есть я, конечно, хотела этого – сама же первой начала, – но даже не представляла насколько! Мои руки снова обхватывают его шею, пальцы запутываются в волосах, сердце бешено колотится в груди. Язык Джоны проникает мне в рот, и пряно-шоколадный вкус буквально сводит меня с ума.
– О господи!
В громком голосе, прервавшем нас, звучит такое потрясение, что мы тут же отрываемся друг от друга. Я мгновенно трезвею. В наших взглядах, все еще направленных друг на друга, отражается один и тот же немой вопрос: «Что это сейчас было?»
Ответ приходит через секунду. Обернувшись, я вижу таращащегося на нас Дональда Кэмдена и рядом пунцовую Обри. Занавесь, за которую мы проскользнули, отдернута, дверь на балкон распахнута, и все до единого гости позади этих двоих – а их там целая куча – пялятся на нас с Джоной. Включая бабушку.
Глава 17. Обри
Это как крушение поезда – и смотреть невозможно, и глаза отвести у меня не получается. Тем более что отчасти тут моя вина.
Я понимала состояние Милли, когда Дональд повел меня к бабушкиному столу. Все время, что мы разговаривали, я старалась не упускать ее, бродящую по залу, из виду, но то и дело теряла. Последнее, что я видела, – как они с Джоной выскальзывают на балкон. Поэтому, когда бабушка попросила Дональда привести того, я сказала:
– Он как раз только что вышел наружу, я схожу за ним.
– Свежий воздух – как раз то, что нужно, – откликнулась бабушка. – Мы с Дональдом тоже пойдем.
И вот мы здесь.
Нужно сказать что-нибудь, разрядить обстановку. Любые слова подойдут, чтобы нарушить повисшее ошарашенное молчание двух сотен гостей в торжественных нарядах, которые думают, что застали двоюродных брата и сестру, пусть и не видевших друг друга много лет, целующимися взасос. В общем-то, идеально было бы объяснить, что на самом деле они как раз не родственники. Однако я понятия не имею, с чего начать, и прежде чем я успеваю собраться с мыслями, меня опережает бабушка.
– Вот чем оборачивается нежелание прислушиваться к своему чутью, полагаю, – холодно роняет она. – Ваши родители были сплошным разочарованием, и вы ничем не лучше.
От такого безапелляционного заявления у меня кровь приливает к щекам. Бабушка переводит взгляд на Джону, глаза ее сужаются.
– Мне следовало ожидать, что сын Андерса окажется настолько испорченным!
Тот все это время был словно в тумане, но названное имя действует на него как ушат холодной воды. Лицо вспыхивает ненавистью. Шагнув прочь от Милли через балконную дверь, Джона приближается к Милдред.
– Да? Ну так у меня послание для вас – от Андерса. – Его негромкий злой голос разносится в мертвой тишине бального зала. – В гробу он вас видал – что тогда, что сейчас!
По залу пробегает потрясенный ропот. Лицо бабушки идет багровыми пятнами. Я с изумлением таращусь на Джону, ничего не понимая, почти уверенная, что неправильно его расслышала. Чего ради, попав в такую кошмарную ситуацию, он делает ее еще хуже?! Дональд рядом со мной резко втягивает воздух с таким видом, будто готов сбросить парня с балкона.
Балкон! Бедная Милли так и стоит там одна-одинешенька, застыв на месте. Я уже готова броситься к ней, протиснувшись мимо Дональда, когда гул толпы вокруг нас прорезает еще один голос:
– Какая злобная ложь! Однако чего еще ждать от самозванца!
Я оборачиваюсь, но не могу разглядеть, кто это сказал. Бабушка возле меня, окаменев, вцепляется в руку Дональда. Расширенные глаза смотрят почти с ужасом.
– Уходите, – вполголоса говорит тот. – Я обо всем позабочусь.
И Милдред вмиг исчезает. Поворачивается и семенит к своему столу так быстро, насколько только позволяет платье.
Говоривший протискивается через толпу и останавливается, увидев Дональда. Несмотря на низкий рост и субтильность, мужчина выглядит странно внушительным, он весь словно искрится. Под копной темных волос прячется худое лицо хорька, которое я тут же узнаю.
– Привет, Дональд, – кивает он с ухмылкой, засовывая руки в карманы смокинга. – Приятно снова тебя видеть.
– Какого черта ты здесь делаешь, Андерс?! – взрыкивает тот. – Кто тебя впустил?!