Дада ошибочно показывает юг.
Дада: Проще говоря, обращаю ваше внимание на то, что нас ждет грустная новость: осеннее равноденствие означает официальное окончание еще одного лета и скорое приближение зимы.
Дада, честное слово, грустно вздыхает.
Дада: Завтра утром облачно, ожидаются дожди прежде всего в северных, а так же в центральных областях, хотя на юге страны в первой половине дня будет сухо.
Дада снова показывает юг неправильно.
Дада: Во второй половине дня будет безоблачно. Антициклон разгонит облака, скопившиеся над нашей прекрасной страной, и во второй половине дня ожидается быстрый рост температуры. Ветер южный, слабый до умеренного. Давление выше нормы, минимальная температура днем от 15 до 20 градусов, максимальная до 25 градусов.
Дада работает на национальном телевидении, поэтому и держится соответствующе.
Дада: Такая погода сохранится еще всего несколько дней. Поэтому призываю вас использовать последние теплые дни бабьего лета, потому что неизвестно, что ждет нас потом.
Дада похожа на идиотку, смотрит в камеру.
Дада: От имени всего нашего коллектива и от имени национального телевидения желаю вам приятного вечера.
Дада ждет. Смотрит куда-то вверх.
Дада: Есть?
Ответа нет.
Дада: Что опять произошло с моим гримом? Почему опять я так блещу?
Дада ждет ответ. Раздраженно бормочет.
Дада: Я прошу вас, чтобы кто-нибудь объяснил этой девочке, как надо работать!
Яркий прожектор гаснет. Наступает полное
Затемнение
Терраса в доме Фредди, большой стол, полностью заставленный едой, которую никто не ест, накрыт на шестерых. На этой террасе, да и в этой пьесе, кажется, что у всех какие-то проблемы с едой: у Дады еда вызывает отвращение, Жанна и Фредди в принципе не едят, Макс после своего микроинсульта на специальной диете, Милану не хочется есть, зато хочется пить, а Надежда, как правило, хорошо наедается дома, прежде чем появиться в обществе. Поэтому, как это было и с Максом, в конце вечера остается голодной.
Итак, никто ничего не ест, только иногда кто-то что-то пьет. Однако, даже если в это трудно поверить, это дружеский ужин. Вечер хороший. Дада вчера была права: на улице действительно двадцать пять градусов. Свежо, красиво, видна каждая звездочка.
Фредди: Почему никто ничего не ест? Для кого я столько всего назаказывал?
Этим летом Фредди оперировали. У него во рту колаген и тампоны. Он выглядит как чудовище. Надежда и съела бы что-нибудь, но ей не хочется это делать в одиночку. Она оглядывает всех.
Милан: Я бы выпил еще немного вина…
Фредди: Вот бутылка. Налей себе.
Милан с этой минуты и далее будет наливать себе сам.
Дада: Ну, Макс, когда вы начинаете? То есть, вас уже прооперировали?
Макс: Да.
Жанна: И к счастью, невероятно быстро!
Макс: Просто мне повезло. Мы приехали вовремя. Речь шла о минутах. Вот пусть вам Жанна расскажет, что сказали на консилиуме. Что если бы мы приехали чуть позже, то…
Жанна: То было бы уже поздно.
Дада: Ужас. Но как вы почувствовали? Это же инсульт!
Макс: Микро. Микроинсульт. Ну, так, просто почувствовал. Интуитивно.
Надежда смотрит на него. Макс на нее — нет.
Макс: Удивительное состояние, эта болезнь. Когда понимаешь, что все… все так относительно.
Макс выдает фразу за фразой.
Макс: В это мгновение ты здесь, а в следующее тебя уже нет. Когда чувствуешь, что только случайность отделает тебя от…
Дада: От смерти?
Макс злится. Он не любит, когда произносят это слово.
Макс: От этого. Я не люблю это слово. Просто понимаешь, что жизнь — это ничто, просто суета… И начинаешь все переосмысливать. Тогда задаешь себе вопрос: а что я действительно сделал в своей жизни? Что после меня останется? Ничего!
Дада: Не говорите так, пожалуйста. Это не так!
Макс: Ничего, уверяю вас. Так, какие-то мелочи. Какие-то маленькие… точки в истории.
Этот человек думает, что он — точка в истории. И это мало?
Макс: Тогда начинаешь смотреть на вещи совсем по-другому. Начинаешь все перебирать в голове и решать, что ты можешь сделать, что действительно имеет смысл. Как только я почувствовал себя лучше, то поделил почти все свои деньги. Перечислил на счет детей-беженцев и на счет двух церквей и дома отдыха в Промайне.
Макс поясняет.
Макс: Это тоже для детей.
Макс пытается осознать силу своего величия.
Макс: Анонимно, конечно.
Макс очень значителен. В собственных глазах. Все удивлены. Более-менее. Молчат. Затем Надежда искренно спрашивает. Без иронии.
Надежда: Как анонимно, если… если вы нам сейчас рассказали?
Жанна: А вы на «вы»? Старый этикет, Макс?
Макс пропускает оба вопроса.
Макс: Во всяком случае я начну работать с этих выходных. В субботу вечером, во время праймтайма.
Дада: Знаете, мы уже не можем дождаться!
Жанна: Да это так. Просто нет больше настоящего телевидения. Все сплошная эстрада.
Надежда: А что такое суета?
Ей опять никто не отвечает. Никто даже и не замечает ее вопроса.
Жанна: Фредди, ты смотришь Макса?
Фредди скучен этот разговор. Он трогает свои губы.
Фредди: Нет.
Все замирают, как будто плохо расслышали. Но Фредди подтверждает.
Фредди: Нет, нет. Не смотрю.
Макс: А, вот как?
Макс улыбается. Он думает, что это просто шутка. Этот человек на столько самоуверен, что даже не может представить, что кто-то может его не смотреть.
Фредди: Я вообще не смотрю телевизор. Только порнушку и Даду.
Дада: Фредди!
Началось. Дада на все или почти на все, что говорит ее брат, отвечает, громко и отчетливо произнося его имя. Надежда иногда тайком смеется.
Надежда: Ой!
Она толкает локтем Макса, который сегодня вечером как будто обложен плиткой, и ничего не ощущает. Дада взглядом останавливает Надежду.
Фредди: Не порнушку, мультушку, то есть мультики! Я ошибся.
Но он не ошибся. И поэтому хихикает.
Дада: Дорогой, перестань…
Фредди: Хотя знаешь, еще не известно, что смешнее: ты, которая не знает, где юг, или когда на ловца и зверь бежит…
Дада: Что ты имеешь в виду?..
Фредди: …а охотник разбивает ему башку.
Дада: Что значит, я не знаю, где юг?
Надежда хохочет. И Милан посмеялся бы, если бы посмел.
Фредди: Это так прикольно. Ты опять показала неправильно.
Дада: Ты, дорогой, просто ничего не понимаешь! Ты не знаешь, какая у нас техника. Монитор опять отказал.
Фредди: А при чем тут монитор? Ты же должна знать стороны света?
Теперь и Милан не выдерживает. А Надежда почти писает от смеха.
Надежда: Ой, ой…
Дада поворачивается к Милану. Она абсолютно спокойна.
Дада: Кто это?
Она имеет в виду Надежду. Милан пожимает плечами.
Милан: Понятия не имею.
Милан наливает себе вино.
Надежда: Я… Надежда. Мы вместе работаем…
Дада вообще не обращает на Надежду внимания. Она поворачивается к Фредди. Вопросительно смотрит на него. Надежда продолжает.
Надежда: Я сегодня тебя гримировала. И вчера. И позавчера. И всю прошлую неделю.
Дада продолжает смотреть мимо Надежды. Зато направляет свой вопросительный взгляд на Фредди.
Дада: Как она здесь оказалась?
Фредди тоже пожимает плечами, показывает на Макса.
Дада: Это ваша знакомая?
Макс и не ответил бы, но не может. Он сказал бы «нет», но не имеет права. Поэтому он мямлит и произносит что-то невнятное.
Макс: Ммммммм…
Вдруг вспоминает.
Макс: Милан, мне же нужен твой отец.
Одно «М» как-то плавно переходит в другое. Надежда грустнеет. Человек, с которым она пришла в эту неприятную компанию, к людям, которые ей вообще не интересны, делает вид, что не знаком с ней. Или не хочет говорить, что знаком. В любом случае стесняется ее.
Милан: Что?
Макс: Для интервью. Я готовлю передачу. Тайная полиция и коммунистическое прошлое.
Милан: Он не захочет.
Дада: Почему не захочет?
Жанна: Да, почему?
Милан: Он не захочет об этом говорить.
Жанна: Откуда ты знаешь? Может, и захочет.
Макс: Мне обычно не отказывают. Ты просто сведи меня с ним.
Милан: Он точно не захочет.
Дада: Откуда ты знаешь, что не захочет? Откуда такая увереноость?
Милан: Оттуда. У меня такое впечатление.
Дада: Кого интересует твое впечатление? Человек просит тебя просто познакомить его с отцом, и все. Это ты можешь сделать?
Милан доливает себе вина. Молчит.
Дада: Знаете, оставьте его. Я сама это сделаю. Я вас познакомлю.
Милан смотрит в свой бокал.
Милан: Я говорю вам, он не захочет. Он об этом вообще не говорит.
Надежда: А почему? Он что, что-то скрывает? Старики любят что-нибудь недоговаривать. Моя бабушка скрывала, что была в четниках и в партизинах, и что дважды бежала от них. Она не хотела, чтобы об этом знали.