– Кажется, я понял, – воспрял вдруг книжник. – Он сказал, но мы не услышали главного. Он живет вечно. И он никакой не демон, просто человек.
– Верно глаголишь, – хмыкнул Шестокрыл. – Что есть человек, а? Человек – та единственная тварь, для коей живот ее есть беда великая. Оттого, что собственную смерть чует. И никуда не сбежать от этой боли. Человек разом живет в проклятии и благословении свыше. Не может со смертью смириться и вечно взыскует бессмертия… Вот и торопитесь… К власти, к силе, к бабам, чтобы побольше нахапать, авось потомки монумент какой соорудят… А не надо мне врать, что за государство радеете. Вся хвилософия ваша только в том, чтобы преодолеть страх вечный. Погнали нас метлой из рая, вот и мечемся, да? Короны примеряем, карту мира по новой кроим, а толку-то? Богом все никак не стать, да? Деревьев потому что два было… Это я так, привычно для вас говорю. Себя обманываете, что дерево знаний вам слаще, оттого что к дереву жизни нас не пустили. Вот и плачет дитятко…
– Я тебе не верю, – помолчав, отважился Коваль. – Ты тоже не можешь быть вечным.
– И правильно делаешь, – согласился Шестокрыл. – Я вечный, пока песок в часах пересыпаю. Все едино старею, хотя время двигаю. Трудно обмануть сущее. Теперь слушай и мотай на ус! Всего книг заветных, обаятельных, написано было восемь. Это Зодей, Альманах, Рафли, Шестокрылова, Воронограй, Зведочетова, Аристотелевы врата и Остролий… – Невидимый собеседник помолчал, точно набираясь сил. – А вы только Шестокрылову сыскали, потому и здесь… Кто теперь в силах повторить руны великого чернокнижия? Никто… Кто ведает, где книги зарыты, какие печати на десять тысяч лет наложены? Кто нынче против диавола поущение воспримет? А кто различит дьявола истинного от бесноватых?.. – Обитатель норы хрипло хихикнул.
– Кажется, он сам бесноватый, – на ухо Ковалю прошептал Орландо.
– Вы обрывок книги нашли и тому рады, – вздохнул Шестокрыл. – Отчего скрыто знание, по восьми книгам рассыпано? Чтобы каждый дурак не смел песок времени пересыпать. Как там у вас принято?.. «Порвалась связь времен»? Вот то-то. Вы сюда приперлись и что натворили? Взорвали равновесие. Гору взорвали. Горячие воды теперь смоют город Ильмень. Чего вылупились на меня? Мыслили, что доброе дело сотворите, починили водоход, да?! Теперича жди беды, подмоет город, так-то… А порох и пушки волхвам жадным почто дали? Теперь война великая в Нижнем мире начнется. Русы осмелеют, данов скинут, а без данов крепких весь порядок рухнет! Чудь, мери, половцы – все платить откажутся, кривичи войной на Ильмень пойдут, за озеро горячее воевать!.. А озеро из берегов поперло, оскудеет вода в реках, рыба повыведется, мор зачнется… Отсюда и вверх перекинется. Звенящий узел порвет матушку-землю и понизу, и поверху…
– Боже мой, что я наделал… – схватился за голову книжник.
– Не может быть, – вскипел Коваль. – Звенящий узел уже наверху. Мы спустились именно потому…
– Врешь! – рявкнул Шестокрыл. – Не ведаешь сам, чего лопочешь. Телегу вперед лошади запрягаешь. Потому что время для тебя – как речка, в одну сторону. А время – оно во все стороны разом. Я ж говорю… не видали вы древа жизни, не смекаете…
– Так что же… – До Артура начала доходить страшная правда. – Выходит, это мы и вызвали Звенящий узел?
Шестокрыл печально и безмолвно взирал сверху вниз. И невозможно было понять, смотрит он в глаза или глядит далеко, в такие туманные дали, куда не заглядывал еще ни один из смертных.
– Ты не молчи, прошу тебя, не молчи! – Артур до боли в пальцах сжал кулаки. – Кто все это задумал, скажи мне? Да что же это такое, ты оглох или онемел, а?
– Самое дурное творят ближние, – непонятно изрек Шестокрыл. – Держи мерку. Песка насыпешь вровень, не больше!
К ногам Артура подкатился маленький деревянный стаканчик, похожий на ступку для перца.
– Как наверху очутишься, песок засыпешь, а вот станет ли тебе подмога – не ведаю… Не тем верил. Да и сбилось время после Большой смерти, сбилось…
Коваль спрятал ступку в мешок, туда же, где, завернутый в тряпки, покоился компас.
– А как же мы попадем наверх?
– Если захочу – пропущу вас, – расшалился вдруг Шестокрыл. – Вон, видал ворота, позади моего древа?
– А может, просто пойдем дальше, и все? – почти не разжимая губ, предложил Цырен.
– А попробуй! – озорно предложил обитатель дерева.
– Он всех нас сожрет, – быстро предупредил Богомил.
– А вот и попробую, – уперся бурят.
Никто не успел ничего предпринять. Цырен поднялся и зашагал в сторону ближайшей норы, отрытой в пологом боке громадного кратера. Шестокрыл даже не повернулся в его сторону. У Артура сердце ухнуло где-то в животе. На голове зашевелились волосы. Свирский тоненько застонал рядом, словно от зубной боли.
Послушник внезапно дернулся в сторону, точно это был не человек, а изображение при плохом телесигнале. В следующий миг Цырен оказался рядом, снова на своем месте, с которого не так давно стартовал. Несколько метров он все так же сосредоточенно пер вперед, исподлобья обшаривая взглядом все подозрительные кочки. Затем взгляд монаха остекленел, челюсть слегка отвисла, он замер как вкопанный.
– Это время, чтоб мне лопнуть, – Орландо пошлепал себя ладонями по щекам. – Он отшвырнул Цырена назад во времени!
– Ты можешь состариться и умереть на ходу, – честно признался Шестокрыл. – Но я не дам тебе умереть, здоровячок. Ты мне еще пригодишься, хе-хе!
Над розовым деревом быстрыми птицами пролетали светлячки. Туман под сводами пещеры внезапно расчистился, стали четче видны далекие зазубренные края кратера. Цырен пристыженно сопел. Даляр пробормотал какое-то ругательство.
Шестокрыл сплюнул и заговорил другим тоном:
– Вам нужен песок времени. Он вам не нужен. Но вы так уверили себя, что он вам нужен. Хорошо. Мне тоже кое-что нужно. Моим мастерам нужен подмастерье. Вот он, – Властелин ткнул клешней в побледневшего Цырена.
– Мы… мы так не договаривались, – заупрямился Коваль.
– А мы никак не договаривались, – напомнил хозяин подземелья. – Ты сказал, что хочешь спасти целую страну. Это много людей. Можешь выбрать. Спасти всех или одного.
– Я останусь, – отважно выпятил грудь монах. – Эй, жри меня, гад!
– А можно, я останусь за него? – резво вскочил книжник. – Это я заварил всю кашу, это я виноват. Возьмите лучше меня, этот парень даже по-русски толком не говорит. А писать вообще не умеет. Какой из него подмастерье?
– Хорошо, иди ты, – подземный серафим проявил неожиданную толерантность.
– Левушка… – Артур внезапно растерял все слова.
– Не бойся, я его не съем. Он невкусный, – успокоил Шестокрыл. – Его плоть отравлена грязью Верхнего мира. Если мои подмастерья покушают твоего мяса, они могут заболеть. Возможно… через несколько лет, ты освободишься от яда и станешь вкуснее. Тогда мы подумаем. А пока ты сам будешь подмастерьем.
– Лева, не могу обещать, что мы вернемся за тобой, – пообещал президент. – Но я постараюсь.
– Так нечестно, – уперся Цырен. – Выбрали меня. И я умею писать по-русски!
– Отклонили за вредность твою, – хихикнул Шестокрыл. – Нет, ты с такими ногтями лучше иди бесов драть.
– Топай, командир, – Свирский отвернулся. – Не волнуйтесь обо мне. Это должно быть интересно…
– Вы что… Артур, ты на самом деле хочешь его тут бросить? – От возмущения Даляр начал заикаться. – Он тебя ни разу не предал за столько лет, а ты его отдаешь этому… этому ракообразному?
– Он поступает верно, – встал на защиту Коваля Кристиан. – Истинный правитель должен отличать печальное от непоправимого. Отличать сердечные тревоги от голоса разума. Превыше всего – благо подданных, а не личная дружба.
Шестокрыл вдруг заторопился:
– Сейчас я молиться буду. А вы отворотитесь, ни к чему вам это видеть… Туда глядите, вверх, на развилку… – Существо помахало в сторону вершины кратера, где начиналась тропа к деревне Онеге. – Слышь, Белый царь, песок не растеряй. А то вечно… потеряют, потом за новой порцией бегут, дурни! Разве за новой жизнью прибежишь куда?
– А на сколько хватит? – Артур мысленно взвесил ступку на ладони.
– Да месяца полтора, куда тебе больше? – на полном серьезе ответил Шестокрыл. – А вы что думали, год подарю? Ха-ха! Как назад дотопаешь, держись дорожки обходной, по краю поляны, держись медных руд. Как в нужное место уткнешься, так сам поймешь, что пора часы песочком заряжать. Но не вздумай на вторую порцию запас оставить. Догоню и сожгу. В Нижний мир вас никто не звал. Желаю вам удачно поохотиться, ха-ха-ха…
– Почему ты смеешься? – не сдержался Артур.
– Потому… потому что ты гонишься за своей тенью, Белый царь.
– Лева… – Коваль потянулся попрощаться с другом, но морщинистая, словно изъеденная солью, чешуйчатая клешня клацнула прямо перед носом.
– Замолкни, пока я не передумал! Ты успеешь умереть в свой срок! И вот что… Дай-ко помолюсь за вас… – попросил хозяин пещеры. И зашептал уже совсем иным голосом, низким, раскатистым, от которого завибрировали суставы и заболели старые шрамы: – Одолень-трава, одолей ты злых людей. Лихо бы на нас не думали, скверного не мыслили! Отгони ябедника, дока черного, Одолень-трава! – Шестокрыл вертелся все быстрее, похлопывая себя серыми пальцами по груди. – Одолей горы высокие, леса темные, пеньки да колоды, воды лютые и горючие! Железо, сталь и медь – на меня не ходите! Иду я с тобой, Одолень-трава, к Окиан-морю да к реке Иордану, а за Окиан-морем в реке Иордан лежит бел-горюч камень Алатырь. Как он крепко лежит передо мною, так пусть у злых смердов язык не поворотится, руки не поднимутся… Спрячу я тебя, Одолень-трава, у ретивого сердца на всю путь-дороженьку…
Что-то происходило. Артур не мог бы точно указать, в какой момент это началось. Где-то примерно на середине песни-речитатива. Словно стало чуть труднее дышать, запершило в горле, будто дым попал, и все предметы на периферии зрения размазались.
Наверное, остальные ощущали нечто похожее. Орландо тер глаза, Даляр мотал головой, точно смахивал паутину, Качалыцик упал на бок.