— Спор столь же бесконечный, как его исповедь? Ха! Ты смел, сын Драконуса. Но веришь ли ты, что я выиграю войну?
— Нет, сир. Думаю, вы проиграете. Но благословляю вас за попытку.
Повисло молчание; Аратан различил следы слез на впалых щеках Джагута. Драконус положил сыну руку на плечо, отводя назад. Рука была тяжелой, но не намеревалась причинить боль.
На ступенях отец сказал: — Аратан, мне жаль, что я мало тебя знал.
— Отец, со всех сторон тебя предостерегают от выбранного пути. Почему ты так настойчив?
— Потому, сын, что не знаю другого.
— Так говорит Худ о своем пути, — ответил Аратан. — И Готос, и Килмандарос и Олар Этиль. Все вы так говорите, даже когда молчите.
— Лезь наверх. Мое время здесь почти истекло. Пора вернуться в Харкенас. Я и так слишком задержался.
Аратан выбрался в башню, отец за ним.
Владыка Ненависти еще сидел на стуле и вроде бы дремал, держа в руке опустевший кубок.
Не обращая внимания, Драконус прошел мимо. Снаружи схватился за узду коня и прыгнул в седло. Сказал Аратану, глядя сверху вниз: — Выбери пустую башню поблизости под стойло. Рядом живет Джагут, его зовут Циннигиг. Он странный, но безвредный, и очень любит лошадей. Позаботится, чтобы твоих скакунов кормил и поили, даже выгуливали. Но и ты не теряй связи с Хеллар.
— Не потеряю.
— Найди где спать, устройся получше. Не дичись, но и не забывай, что существует мир вдалеке от Готоса и прочих Джагутов. Когда ощутишь, что готов — уезжай. Твоя одаренность куда выше, чем подозревал наставник Сагандер.
— Отец, осторожнее в Харкенасе. Они думают, будто знают тебя. Это не так.
Драконус изучал его. — А ты знаешь?
— Ты Азатенай.
Отец подобрал поводья и развернул Калараса. Выехал на середину площади; и тут же свет потускнел, как будто ночь была призвана и сгустилась, приветствуя своего повелителя. Через мгновение свет погас совсем, поглощая Драконуса и скакуна. Аратан различил преображение Калараса. Черная кожа стала еще темнее, силуэт расплылся, глаза вдруг запылали внутренним огнем.
И они пропали в непроницаемой темноте. Тотчас же вечерний свет снова омыл опустевшее пространство.
«Без объятий. Без слов любви напоследок. Он ушел. Отец ушел».
Он стоял, одинокий, чувствуя себя потерянным. Чувствуя себя свободным.
Вытащил глиняную фигурку и внимательно рассмотрел. Дар Олар Этили, переданный руками отца. Приятная округлость и тяжесть, но хотелось бы ему, чтобы подарка не было… Однако только он и остался, единственная память о долгом путешествии с момента, когда Сагандер заставил его встать и оглянуться на ворота Дома Драконс, до этого потерянного мгновения, до пустоты после ухода отца.
«Еще один омытый кровью дар». Он услышал звуки и оглянулся.
С другой стороны площади показались двое. Джагут в доспехах и юная женщина Тисте, тонкая, с острыми чертами лица. Он следил, как гости подходят.
Джагут спросил: — Он внутри?
— Да, сир. Спит на стуле.
Джагут фыркнул и вошел внутрь. Вскоре раздался громкий, грубый голос: — Еще не помер, Готос? Тогда вставай!
Женщина встретила взгляд Аратана и дернула плечами, извиняясь. Но тут же нахмурилась. — Что ты здесь делаешь? Кто ты?
Вызывающий взгляд заставил его отступить на шаг. — Я гость.
— Гость Владыки Ненависти?
Он кивнул, пряча глиняную фигурку в кошель на поясе.
— Это кукла?
— В некотором смысле. Подарок.
— Уродливая. У меня когда-то были получше.
Он промолчал, ощущая неловкость под пристальным взглядом.
— Ты всегда так?
— Как?
— Грызешь ногти.
Аратан опустил руки, вытер пальцы о бедра. — Нет, — сказал он.
Семнадцать
— Рассказывал ли он о семье?
Ферен не ответила на вопрос Виля; через малое время отозвался Ринт: — Насколько помню, нет. Только о Доме Драконс. Он сделал его своим домом, а если было что-то до того, он не желал ворошить угли.
— Зачем бы? — сказал Галак. — Сержант или нет, он был нам командиром. Не вижу в неведении извинения. Нас могли лишить расположения лорда, но он не освобождал нас от уз достоинства.
— Он не меч Пограничья, — пробурчал Ринт. — Не имею желания скакать назад, в Дом Драконс, чтобы доставить обезглавленный труп. У меня новорожденный сын, хочу его увидеть.
Ферен не сводила глаз с пути впереди. Волнующиеся травы, темная линия холмов к северо-востоку. Они успели покинуть дорогу, которой ехали на запад. Если Виль с Галаком победят в споре, придется срезать наискосок, к востоку, чтобы оказаться в Абаре Делак.
Лошади устали, спеленутое тело сержанта Раскана наполняло вонью каждый порыв ветра.
— Можно сложить пирамиду на тех холмах, — предложил Ринт. — Отдать опустевшую плоть во владение Матери Тьме, совершить все нужные обряды. Никакого бесчестья. Если нужно, пошлем письмо в Дом Драконс, указав местоположение погребальных камней — если кому захочется приехать и забрать тело.
— Неужели такое письмо не расценят как оскорбление? — сказал Виль. — Не понимаю тебя, Ринт. Если не будем держаться путей вежливости, что останется?
— Мне плевать на вежливость, — рявкнул Ринт. — Считаешь ее такой важной? Вези Раскана вместе в Галаком. А я возвращаюсь домой.
— Ферен? — спросил Галак.
— Она его забрала. Ведьма украла его душу. Нет разницы, где бросить оставшееся и какие обряды сотворить. Мать Тьма не получит душу. Раскан ушел от нас.
— Ритуалы служат совести живущих, — настаивал Виль. — Моей. Твоей. Его родни.
Она передернула плечами. — Не вижу блага в пустых жестах, Виль.
Галак разочарованно зашипел. — Не нужно было вообще разделяться. Мы с тобой, Виль, твердим, будто скачем в компании старых друзей. Они же готовы нас бросить.
Все замолчали, лишь стук подков заполнял холодный полуденный воздух. Ферен прикрыла глаза, поудобнее устраиваясь и отдаваясь ритму неспешного аллюра. Вскоре придется замедлиться до шага, спустившись в долину; далекие холмы не станут ближе, родные земли за ними останутся затерянными в томлениях и боязливой неуверенности — как будто сама отдаленность способна поставить под вопрос их существования.
Есть пути презрения к миру, которые она прежде не изведывала, даже чужие рассказы считая бахвальством. Теперь же она проклинает травяные просторы. Проклинает бессмысленную ширину небес, беспечальную синеву дней и жестокое равнодушие ночей. Бесконечное завывание ветра полнит голову стонами тысяч детей, глаза болят от резких порывов.
С приходом сумерек она сгорбится рядом с остальными, костер будет дразнить ее каждым языком пламени. Она услышит смех ведьмы, потом ужасные вопли — тонут в душе, лишая удовлетворения, радости поступку брата. Нет, звуки боли преследуют ее, наполняя стыдом и унижением.
Привычное дружество пропало. Брат будет сидеть, надувшись и отводя тусклые глаза от света. Она будет говорить себе, что это прежний Ринт: брат, всегда оказывающийся рядом, чтобы защищать от жестоких поворотов судьбы. Но на деле она сомневается в прежних убеждениях и, хотя каждым жестом выказывает готовность следовать за Ринтом, ощущает какое-то отпадение. Она снова стала девочкой, но это невозможно — в чреве она несет дитя. Где- то там, в обширных пространствах, потерянно блуждает прежняя Ферен — сильная решительная женщина. Без этой женщины здешняя Ферен чувствует себя безмерно слабой и покинутой, пока брат, похоже, готов рвануться навстречу неведомой, но ужасной участи.
Она не сказала Аратану и слова на прощание; это тоже угнетает. Мало кто поверит в невинного отца, тут проще представить грубую силу; однако Ферен понимала, что вина целиком на ней, что соблазнила бы мальчишку даже без отцовского приказа.
Небо темнеет, отстраненное и соблюдающее свои нерушимые законы; смотрит на ползущих внизу слепым взором, не уделяя и мысли раненым душам, не внимая безнадежным упованиям покоя. Если жалость к себе похожа на бездонный пруд — она ползает на четвереньках, снова и снова огибая илистые берега. Сознание не имеет значения. Мудрость бесполезна. Она несет невинность в чреве, ощущая себя воровкой.
Виль подал голос: — Значит, пирамидка. Не только вы тоскуете по дому.
Она увидела, что брат молча кивает. Новая тишина после слов Виля словно затвердела вокруг. Подчинение без согласия, неохотная сдача позиций — это способно лишь ужалить. Создаются и расширяются овраги; вскоре их будет не пересечь. Она одернула себя, выпрямилась. — Благодарю вас обоих, — начала она. — Нам с братом нелегко. Мщение Ринта растянулась далеко позади, а бедняга Раскан так близок, словно мы тащим его на спинах.
Глаза Виля широко раскрылись.
Галак прокашлялся, сплюнул в сторону. — Рад избавиться от этого вкуса. Спасибо, Ферен.
Ринт внезапно вздрогнул, плача все сильнее.
Все натянули поводья. — Хватит на сегодня, — резко сказала Ферен. Соскользнув с седла, помогла спешиться брату. Он сжался вокруг своего страдания; трудно было стащить его с коня. Виль и Галак поспешили на помощь.
Ринт опустился наземь. Он качал головой, содрогаясь от рыданий. Ферен жестом велела Вилю и Галаку отойти, крепко сжала брата. — Мы бесполезная парочка, — пробормотала она нежно. Обвиним во всем родителей. И довольно.
Последний всхлип оборвался, обращаясь в смех.
Они так и сидели обнявшись. Ринт обмяк в ее руках. — Ненавижу его, — сказал он с внезапной силой. Виль с Галаком так и застыли.
— Кого? — спросила она. — Кого, Ринт?
— Драконуса. За то, что он с нами сделал… За проклятое путешествие!
— Теперь он за спиной. Мы едем домой, Ринт.
Однако брат покачал головой. Вырвался из объятий и встал. — Этого недостаточно, Ферен. Он вернется. Займет место рядом с Матерью Тьмой. Любитель использовать детей и любимых. Зло всего смелее, когда никто не стоит на пути.
— При дворе у него много врагов…
— В Бездну двор! Теперь я считаюсь среди его врагов, я буду отговаривать от нейтралитета всех погран-мечей. Консорта нужно изгнать, разбив его власть. Хочу видеть его убитым, зарезанным. Пусть имя его станет проклятием среди Тисте!