Драконус действительно уничтожил его.
«Но есть иные пути. Тысяча шагов к мщению, десять тысяч — не важно. Я доведу дело до конца. Аратан… Ты первым заплатишь за мои бедствия. А когда ты станешь холоднее глины, я ударю по отцу. Увижу его униженным, сломленным. Увижу его шкуру распятой на вратах Харкенаса!
Они отняли мою ногу. Взамен я отниму у них жизнь!
Лед треснул подо мной. Я провалился, чувствую ужасный холод. Но это холод ненависти. Я ничего не боюсь».
Сонный Раскан подошел, держа закопченный горшок. — Завтрак, наставник.
— Как мило, сержант. Скажи, мальчишке сильно досталось?
— Не особенно, наставник. Ринт видел и говорит, что виноват скорее тяжелый шлем.
— Ах. Я об этом не подумал.
— Лучше не разговаривать, наставник. Вы должны выпить похлебку — уж слишком бы бледны.
— Разумеется, сержант. Благодарю.
«Нужно было бить сильнее».
Когда Аратан проснулся снова, ее рядом не было. Голову ломило, где-то во лбу угнездилась тупая боль; даже глазам было плохо, когда он заморгал, прогоняя сон. Мальчик слышал, как суетятся другие, слышал фырканье Калараса — тяжелый звук, словно упавший на твердую почву, сотрясая землю и камни. Костром и пищей не пахло. Утро выдалось солнечным, однако он дрожал под одеялами.
События вечера и ночи смешались в голове. Он помнил кровь и столпившихся спутников. Лица глядят вниз, словно маски, лишенные выражений и готовые на жестокость. Вспомнив кровь на лице, он вспомнил и стыд, терзавший его с момента, когда они покинули Дом Драконс.
Но сквозь эти эмоции просачивался экстаз, и Ферен виделась ему без маски — словно тьма, полная тепла, а затем и жара — пряное царство быстрого дыхания и податливой плоти. Ничего подобного он прежде не ведал; о, иногда он пачкал простыни, и в этом выбросе было удовольствие… но он считал это тайной поблажкой перед тем временем, когда повзрослеет и должен будет сделать ребенка. Впрочем, эта идея казалась ему тогда весьма непонятной в деталях.
Но не теперь. Он гадал, вздуется ли ее чрево, делая поступь величавой и настроения изменчивыми — солдатские байки, приносимые товарищами по обучению боевым искусствам, на такое намекали. «Становятся невыносимыми, верно? У женщины с ребенком броня во взоре и торжество в душе. Сохрани нас Бездна».
Услышав топанье, он оглянулся и увидел подошедшего сержанта Раскана.
— Аратан, мозги не вытекли?
Он помотал головой.
— Мы решили дать тебе поспать. Сегодня скачем не так быстро, как хотелось бы твоему отцу. Если ты выдержишь, конечно, мы хотим сегодня добраться до реки. А пока иди есть.
Аратан сел и глянул туда, где развели костер погран-мечи. Увидел лишь Ринта и Ферен. Двоих других нигде не было. Он торопливо оглядел стоянку — не было и Сагандера. Аратана охватил ужас. — Сержант… наставник — он умер? Они складывают надгробье?
— Нет, — отозвался Раскан. — Его увезли в Абару Делак, дожидаться нашего возвращения. Выехали рано утром.
Его снова пронизал горький стыд. Не в силах встретиться с Расканом взглядом, он стоял, натянув на плечи одеяла. Окружающее на миг завертелось, но тут же замерло; боль в черепе стала такой сильной, что он задохнулся.
Раскан подступил ближе, протягивая руку помощи, однако Аратан отстранился. — Со мной все хорошо. Спасибо, сержант. Где отхожее место?
— Вон там. Берегись края — яму рыли второпях.
— Хорошо. — Аратан пошел туда.
Отец ухаживал за Каларасом. Он не поднял головы, да Аратан этого и не ждал. Сын разрушил жизнь верного учителя, давнего слуги семьи. Ах, как возрадовался Сагандер, узнав о предстоящем путешествии… воспоминание горько терзало Аратана. Удивляться ли, что Драконус пришел в ярость?
Отхожая яма была за какими-то кустами. Обходя острые колючки, он замер на полпути.
Яма действительно была мелкой и неровной. Нога Сагандера лежала в ней, словно приношение, в гнезде промоченных кровью тряпок. Другие путешественники успели тут побывать, экскременты пятнали бледную, безжизненную плоть.
Аратан пялился на уродливую конечность, на голую, белую как снег ступню, неподвижную под скопищем ранних мух — жесткие кривые ногти, похожие на лепестки цветков утесника, спавшиеся артерии и вены под серой, тонкой кожей. С другого конца торчит кость, окруженная изрезанной тканью мышц. Синяки под коленом и ниже.
Оторвав взор, он обошел край ямы и углубился в заросли, ища другой уголок.
Разумеется, ногу можно закопать, но стервятники ее отыщут. Лисы, вороны, дикие собаки. Едва ветер подхватит и разнесет вонь крови и мертвечины, после ухода путников эти твари подберутся и начнут копать.
Он слушал, как струйка плещется об тонкие ветки и грубые листья, и думал о руке, которая недавно касалась его в этом самом месте. Струя тут же увяла. Выругавшись под нос, Аратан закрыл глаза и сосредоточился на боли, катающейся по черепу. Еще немного, и он был в состоянии продолжать.
Возвращаясь, он увидел поблизости Ринта с короткой лопатой на плече. Здоровяк кивнул и коротко вгляделся в Аратана, прежде чем заняться засыпанием ямы.
У костра Ферен накладывала завтрак на оловянные тарелки. Раскан был с лордом около лошадей. Подтянув одеяла, Аратан пошел к женщине.
Она едва поглядела на него, передавая тарелку.
Ему хотелось что-то сказать, чтобы она подняла глаза, поглядела на него… но сразу стало ясно — она не желает признавать близкое знакомство. «Я не справился. Все делал не так. Она разочарована. Рассержена на меня». Он отошел с тарелкой в сторону, чтобы поесть.
Раскан приблизился, ведя Бесру. — Сегодня на этом, Аратан.
— Понимаю.
Сержант нахмурился. Потом покачал головой. — Не думаю, что понимаешь. Ты нашел своего боевого скакуна, верную лошадь. Но теперь ей нужно побыть одной, пережить насилие, которое твое касание может вернуть в душу. Ей нужно удивиться — по твоему отсутствию — не подвела ли она тебя. Позднее ты подойдешь и сядешь в седло, и она ощутит облегчение.
Тогда заговори с ней, Аратан, словами нежными и ласковыми. Она поймет их смысл, слушая твое дыхание. Общаясь с лошадью, думай об истине реки — никогда не следует сражаться с потоком. Нет, плыви на нем в сердце зверя.
Не уверенный, что понял смысл слов сержанта, Аратан все же кивнул.
Раскан передал поводья. — А мне отдай пустую тарелку. Приятно видеть твой аппетит. Иди к отцу. Он хотел с тобой поговорить.
Он знал, что этот момент наступит.
Едва он тронулся, ведя Бесру под уздцы, Раскан сказал: — Постой, Аратан, — и стащил с плеч паренька одеяло. — Я упакую. — Он улыбнулся. — Так ты выглядел деревенщиной.
«Деревенщина. Да. Готов предстать перед господином с краской стыда на лице».
— Садись на коня, — велел отец, когда Аратан оказался рядом. — В начале дня поедешь со мной.
— Да, сир.
Ощущая слабость, он взгромоздился в седло — и мигом покрылся липким потом, сообразив, что лишен доспехов и шлема. — Сир, я безоружен…
— Пока что да. Твое снаряжение у Ринта. Мы едем впереди всех. Давай.
Ощущение было странным — ехать бок о бок с отцом; он почувствовал себя безнадежно неуклюжим, не способным выказать и доли присущей Драконусу легкости.
— Сагандер обязан тебе жизнью, — начал отец.
— Сир?
— Даже дважды. Пусть ошеломленный ударом, ты сообразил, что нужно отвести Хеллар. Твоя кобыла могла сокрушить его череп копытом, раздавить как яйцо урфена. Отлично сделано. Но я буду говорить лишь о втором спасении жизни.
— Сир, я неправильно…
— Ты спросил, Аратан, не являешься ли моей слабостью. В вопросе не было бесчестия. Откуда? Он ведь касается твоей жизни. Разве не вправе ты искать себе места в мире? Более того, я ждал такой мысли — и радуюсь.
Аратан безмолвствовал.
После долгого мига молчания Драконус продолжил: — До сих пор ты производил на меня весьма малое впечатление… Скажи, неужели привычка грызть пальцы подходит мужчине, которым ты становишься? Привычка повлияла даже на способность обращаться с оружием — продолжая в том же духе, Аратан, ты можешь погибнуть. Держащая меч рука должна быть твердой, иначе исполнение подведет замысел воли.
— Да, сир. Простите.
— Хотя, говорят, — хмыкнул Драконус, — женщинам нравятся твои касания в нежных местах.
Аратана как будто ударили изнутри — он понял, что Ферен доложилась отцу. Во всех подробностях. Выполнила приказ командира. Она принадлежит Драконусу, как и Ринт и сержант Раскан — все здесь, кроме самого Аратана, стали продолжением отцовской воли. «Как оружие. Рука моего отца, нет сомнений, тверда. Воля претворяется в дела, нет места неудаче». — Мне горько, что Сагандер ранен, — сказал он с унынием.
— Ты его перерос, Аратан. Хеллар права, дав ему отставку — она поняла тебя лучше тебя самого. Помни об этом, в будущем верь ей.
— Да, сир.
— Голова болит, Аратан? Кажется, у Ринта есть ивовая кора.
— Нет. Боли нет.
— Значит, ты быстро выздоравливаешь. Возможно, еще один из даров, до сей поры глубоко скрытых.
— Да, сир.
— Пойми, Аратан. Оставаясь в крепости, ты мог стать уязвимым. У меня есть враги. Вот твои сводные сестры защищены. Хотя матери с ними нет, ее семья могущественна. О твоей матери такого не скажешь. Чтобы добраться до меня, врагам достаточно отыскать тебя. Особенно теперь, когда ты повзрослел.
— Сир, не легче ли было убить меня, когда я был ребенком, не обученным клинку и слепо доверяющим любому взрослому?
Драконус глянул на него. — Я не говорю о прямом насилии. Твоя смерть лишь уничтожит угрозу, направленную на меня и мои интересы.
— Они похитят меня?
— Нет. Ты незаконный сын. Бесполезен и лишен ценности в роли заложника.
— Тогда не понимаю, сир. Чего они захотят от меня?
— Аратан, твоя юность будет полна обид. Против отца, не желающего признавать в тебе законного сына. Юность амбициозна. Мои враги подберутся к тебе, разжигая гнев и желания. Доведут тебя до измены.