— Значит, она говорила правду, — произнесла Шаренас. — Но как тварь с отсеченной головой могла двигаться, тем более атаковать?
Беред — лицо бледное и натянутое — покинул седло и схватился за меч у пояса. — Селад, Стенас, Квилл, с конями за мной. Готовьте копья.
Тулас что-то хмыкнул. — Капитан, зверь явно мертв. Плоть его гниет. Органы вывалились наружу и запеклись на солнце.
Не ответив, Беред пошел по природой проложенной тропе к берегу. Трое хранителей выбрали для себя другие пути.
Тулас соскользнул с коня и последовал за капитаном.
Шаренас перевела взгляд на Витр. Невинный вид, плохо скрывающий злобную натуру… Встав на стременах, она оглядела весь берег — вначале запад, затем восток. И нахмурилась. — Там что-то есть, — указала она рукой. — Тень, наполовину в воде, наполовину снаружи. Ни один валун долго так бы не пролежал.
Хранитель рядом с ней, второй по старшинству после Береда, свел лошадь вниз. Шаренас глянула на Береда и остальных. Они уже были у двух трупов; Беред, спрятав клинок, стаскивал седло с павшего коня. Оружие Финарры он успел подобрать и передать одному из хранителей. Тулас стоял в нескольких шагах и наблюдал.
В груди было тяжело, словно она курила трубку всю ночь; ядовитые испарения неприятно касались открытых участков кожи. В глазах зудело. Шаренас двинулась за солдатом. Догнала у берега и сказала: — У капитана ничего необычного. Кажется, существо совершенно мертво. Давайте поедем изучить нашу находку, а потом поскорее оставим это место.
— Витр не выбрасывает мусора, леди Шаренас.
— Кажется, теперь выбрасывает.
Ее слова явно вызвали беспокойство. Он вздохнул, кивнул. — Тогда поскорее.
Они послали лошадей в медленный галоп. Колючий песок под копытами звучал до странности гулко.
Оказавшийся примерно в четырех сотнях шагов объект выглядел угловатым, словно выброшенное судно, но гораздо больше любого виденного Шаренас корабля — хотя, честно говоря, корабли она видела лишь на иллюстрациях в книгах и кожаных свитках Форулканов, и размеры всегда вызывали сомнения, столь явно художник старался увеличить персонажей на палубе.
С одной из двух острых мачт свисали какие-то рваные полотнища. Вторая была сломана посередине, верхушка накренилась к песку.
Но, оказавшись ближе, всадники замедлили скакунов.
Не корабль.
Голос Хранителя был слабым от недоверия. — Я считал их сказками. Легендами.
— Думали, Мать Тьма опустилась до выдумок? Она прошла до Предела Темноты и встала на шпиле, окруженном хаосом. И когда она воззвала к хаосу, формы явились из дикости.
— Полагаете, он мертв? Должен быть…
Иллюстраторы пытались понять смутные описания Матери. Они старались вдохновляться крылатыми ящерицами, которые в изобилии обитали некогда в Великом Чернолесье, прежде чем служившие гнездилищами деревья были вырублены. Однако лесные обитатели были мелкими, не больше годовалого щенка гончей. Их называли элайнтами.
Мачты оказались костями крыльев, полотнища — тонкими мембранами. Острые углы означали суставы, расщепленные бедра. Но существо было совсем не похоже на тварь, напавшую на Финарру Стоун. Оно из другого кошмара. И раза в три крупнее.
Дракон. Существо из мифа, воплощение грезы о полете. Но… смотрите на его голову, длинную шею, словно тело змеи. Эти челюсти смогли бы проглотить коня целиком. Смотрите в его глаза, залитые кровью, словно черными слезами.
Хранитель натянул удила. — Капитан Беред должен видеть.
— Скачите назад, — сказал Шаренас. — Я же изучу его поближе.
— Не советовал бы, миледи. Возможно, свойства Витра таковы, что мнимое мертвым не остается мертвым.
Она метнула на него косой взгляд. — Интригующая мысль. Я намерена осторожничать, ведь очень ценю свою жизнь.
Солдат повернул коня и послал рысью, а затем и галопом.
Снова глядя на дракона, она подошла ближе. В пятидесяти шагах лошадь заупрямилась, так что она сошла наземь и стреножила скакуна.
Гигантский зверь лежал на боку, сверху видны были раны, десятки длинных ран, но нигде она не могла увидеть торчащих наружу белых ребер. А вот громадное брюхо было вспорото. Кишки вылились тяжелой грудой, порезанные и порубленные, словно кто-то неистово работал мечом.
Что-то еще лежало у раны в животе, среди разворошенного песка. Шаренас подошла.
Одежда. Доспехи в пятнах кислоты. Длинный тонкий клинок поблизости, черный от мяса. И… уходящие прочь следы.
Шаренас поняла, что стоит, не в силах сделать еще шаг. Глаза выискивали отпечатки, пропадавшие между валунов обрыва.
— Фарор Хенд, — пробормотала она, — кто сейчас идет рядом с тобой?
Восемь
— Нет никакой доблести во владении оружием, — сказал От, и вертикальные зрачки сузились до тончайших линий, пока он осматривал россыпь на выщербленной поверхности старого стола. — Все, что ты здесь видишь, есть разные вариации. Но общее гораздо важнее, Кория. Всё это аргументы железа. — Он обратил к ней осунувшееся, обветренное лицо, клыки в слабом свете приобрели цвет старого рога, а зеленоватый оттенок кожи напомнил медную патину. — Ты станешь избегать столь очевидных обманов. Для тебя железо есть язык неудачи.
Кория указала на разложенное оружие: — Но они ваши, учитель, вы часто носили эти аргументы.
— И за мной каждый раз оставалось последнее слово. Да. Но что я приобрел? Все больше груз лет на спине, все больше дней под бессмысленным солнцем, пустой ветер в лицо. Новые ночи под равнодушными звездами. Новые могилы, которые нужно посетить, новые тоскливые воспоминания. Кория, мои сны утеряли дар цвета. Уже давно мир, проходя перед очами, кажется лишенным жизни, и душа разрисована тусклыми полосами серого.
— Значит, вы устали, учитель.
От хмыкнул: — Глупое дитя. Ты мое единственное яркое пятно. Теперь слушай внимательно, ибо я не стану повторять. Мы должны покинуть это место.
— Боитесь возвращения Джелеков?
— Не смей перебивать. Ныне я говорю об ожидающем тебя воспитании, ведь все прежнее было лишь приготовлением. Вещи, которые ты должна узнать, выше моего опыта. Мы отправляемся на юг, туда, где пробуждаются силы.
— Не понимаю, учитель. Какие силы? Разве Джагуты не отказались от притязаний на власть?
От взял увесистый пояс с мечом в тяжелых кожаных ножнах. Опоясался, быстро поправил — и с гримасой снял. Оружие тяжело ударило по столу. — Азатенаи, — сказал он. — Кое-кто оказался неосторожным. Но я должен поговорить с сородичами. С теми, что остались. Прочие пусть гниют.
— Почему я так важна, учитель?
— Кто сказал, что важна?
— Зачем же вы потратили годы на мое учение, если во мне мало или вовсе нет ценности?
— Дерзость тебе идет, Кория, но ты всегда рискуешь ощутить на лице чужую руку.
— Вы никогда меня не били.
— И ты, как иные щенки-Джелеки, играешь без оглядки? — От приподнял тяжелую алебарду, отступил и широко размахнулся, пока клинок не врезался в стену, разбросав каменные осколки. Со звоном уронив оружие, он потер запястья.
— Вы будете дискутировать с сородичами?
— Дискутировать? Мы никогда не дискутируем, мы спорим.
— Железом?
Быстрая, дикая ухмылка осветила его лицо, чтобы исчезнуть миг спустя. — Как ни приятна эта мысль, нет.
— Так почему вы снаряжаетесь на войну?
— Боюсь, что шаги будут слишком легкими, — ответил он.
Кория сражалась с потребностью покинуть комнату и вернуться назад, в башню. Встать под утренними звездами и следить, как солнце истребляет их все. От запретил брать в путешествие что-либо, кроме смены одежды. И все же она верила, что назад они не вернутся.
Он взял секиру с двойным лезвием и древком из оленьего рога, взвесил в руках. — Тел Акаи. Откуда оно у меня? Удобное оружие… трофей или дар? Совесть не шевелится, значит… не добыча. Интересно, как часто триумф должен источать кровь? Не потому ли мы находим его вкус столь сладким?
— Учитель, если не железом я должна защищать себя, то чем?
— Умом, дитя. Но неужели ты не видишь, что я занят?
— Вы велели внимательно слушать, учитель. Я здесь, я внимаю.
— Я велел? Ты здесь?
— Мы должны путешествовать на юг, к вашим сородичам. Но истоки вашего любопытства — в Азатенаях. Заключаю, что мы встретимся и с ними. Путешествие обещает быть долгим, но у нас лишь небольшой тюк с пищей, по одному водяному меху на каждого, два одеяла и котелок.
— Понимаю, о чем ты. Найди черпак.
— Вы передадите меня одному из сородичей, учитель? Для дальнейшего обучения?
— Кто бы тебя взял? Избавься от столь абсурдной идеи. Мы словно скованы цепями и кандалами. Ты головная боль, которую не изгнать из черепа, старая рана, что извещает о близости дождя, хромота, портящая даже ровную почву. — Он нашел кожаную перевязь для тел-акайской секиры. — Ну, — спросил он, выбрав шлем и поворачиваясь лицом, — готова?
— Черпак?..
— Раз ты так хочешь вооружиться, почему нет? Он висит на крючке над очагом.
— Сама знаю, — бросила она, разворачиваясь за черпаком. — Не люблю тайн, учитель.
— Тогда я буду кормить тебя лишь ими, пока не раздуешься, готовая взорваться.
— Загадки не люблю еще больше.
— Тогда я сделаю из тебя загадку для всех. Ох, да протяни за ним руку. Вот. Нет, засунь за пояс. Теперь можешь идти вразвалочку, смелая как волк. Или ты предпочла бы носить топор?
— Нет. Оружие меня пугает.
— Тогда кое-какую мудрость я в тебя вложил. Хорошо.
Ей не хотелось уходить. Пока что большая часть воспоминаний принадлежит этой башне, а не месту ее рождения; но, кажется, ей предстоит паломничество домой — по весьма кружному маршруту. На пути, однако, она встретит других Джагутов и затем Азатенаев. Со дня появления Джелеков От чем-то взволнован, настроение его переменчиво; кажется, слабость исчезает из ветхого тела, словно кожа съеживается на жаре. Теперь он ведет себя скорее как воин, готовится к спорам железа.
Она прошла за ним к двери, хмурясь, будто видела все в первый раз. И тут же всякое упование на лежащее вовне пропало. Степь желтой травы, впереди вяло поднимаются пологие холмы, небо бледнеет под касанием света — будет всё как всегда. Чего же бояться?