Они действительно станут настоящими друзьями, решил он. А где-то впереди, смутный и туманный, однако полный черных помыслов, таится предатель.
Их оставили у отдельного костра, и поначалу это тревожило Орфанталя. Он привык к компании Грипа и считал старика кем-то вроде мудрого дядюшки или кастеляна. Но вопрос был в чистоте крови, и пусть род Анкаду из меньших, он все же находится много выше Харала, Грипа и прочих.
Орфанталь не видел в компании возчиков и охранников ничего, оправдывающего разделение классов. Грубость манер? Не подходит, ведь это, по разумению Орфанталя, свойство всех путешествующих; даже резкое обращение Харала с Нарадом объяснялось непослушанием последнего.
Но когда Сакуль уселась на походный стул напротив него, и слуги принесли оловянные тарелки с горами парящей еды, а также кувшины разбавленного вина — вместо эля, розданного у других костров — Орфанталь с удивлением осознал, что привык к спутникам по путешествию и начал видеть в себе одного из них, сироту, которого, разумеется, любят все и каждый.
Внезапное отличие стало нежеланным напоминанием о бессмысленных правилах этикета; он смотрел, как Сакуль соблюдает их с природной легкостью, и все бабкины уроки возвращались, неприятные как удары розог по спине.
— Орфанталь, — сказала Сакуль, подхватывая тарелку, — расскажи о себе. Но вначале, чтобы сберечь твое время, я скажу, что уже знаю. Родич Нерис Друкорлат, овдовевшей в войне — у нее была дочь, не так ли? Прежде заложница в Доме Пурейк. Однако я мало что слышала об ее родне за пределами имения. Нет, я считала, что эта кровная линия практически исчезла, словно на древнем и гордом некогда дереве лишь одна ветвь несет листья. Ты приехал издалека, значит — от некоего полузабытого родового отпрыска, с окраин Куральд Галайна.
Орфанталь отлично помнил версию, которую должен рассказывать. Но Сакуль станет его спутницей, и потому между ними быть правде. — На самом деле Нерис Друкорлат моя бабушка, — сказал он ей. — Моя мать — Сендалат Друкорлат, ныне живущая у Драконсов как заложница. Отец погиб на войне, в великой битве, где спас жизни множества благородных.
Девочка замялась, прекратив есть и поглядывая на него. — Явно, — сказала она наконец тихим тоном, — Нерис велела тебе рассказывать иное.
— Да. Но это чепуха. Не знаю, почему я должен претендовать на других мать и отца. Моя мама очень добра и рассказывала много историй про отца. Их любовь смогла заглушить лишь смерть.
— У кого ты будешь заложником, Орфанталь?
— У самой Цитадели, у линии сыновей и дочерей Матери Тьмы.
Она отставила тарелку, почти не притронувшись к еде, и потянулась за вином. — И все уже обговорено? Удивительно… разве Мать Тьма не требует от ближайших последователей — сыновей и дочерей — объединять и почитать Великие Дома? Что же вообразят высокородные? Смешение кровных линий ради культа и поклонения…
Ее слова смутили мальчика. Стало ясно, что она намного старше. — Думаю, да… все устроено…
Ее глаза снова смотрели прямо и непреклонно. Девушка отпила полкубка и протянула слугам, долить вина. — Орфанталь, мы теперь настоящие друзья?
Он кивнул.
— Тогда послушай совет. Вскоре ты приедешь в Харкенас, тебя доставят в руки тех, кто обитает в Цитадели. Там будут наставники, тебя станут перетягивать в разные стороны, и даже у тех, кому поручат о тебе заботиться… ну, у них есть собственные задачи и интересы. Может оказаться, Орфанталь, что ты ощутишь одиночество.
Он вытаращил глаза. Неужели они не соберутся, встречая его, как встречали мать? Как же Аномандер Рейк? И Андарист, и Сильхас Руин?
— Отыщи госпожу Хиш Туллу — она сейчас там. Поутру я пришлю слугу с письмом, которое ты должен вручить ей, держать при себе и передать лично.
— Ладно. Но ты не заложница. Ты гостья — почему ты гостишь в Оплоте Тулла?
Сакуль скорчила кислую гримасу. — У моей сестры при дворе сложилась известная репутация, и мать видит меня на той же кривой тропе. Она полна решимости этому помешать. Старая дружба, выкованная на полях брани… короче, мать попросила, леди Хиш согласилась. Я под ее опекой, меня обучают, как подняться над своим положением, я под защитой Хиш Туллы. Она сама считалась заблудшей, но сошла с горькой тропы. — Выпив еще вина, она улыбнулась. — Ох, милый, я так тебя сконфузила. Помни лишь вот что: не только кровь дарует верность в нашем мире. Два духа, узревшие одно, могут пересечь любую пропасть. Помни, Орфанталь, ибо этой ночью такая дружба родилась между нами.
— И это, — отвечал Орфанталь, — была чудесная ночь.
— Хиш Тулла желает выковать такую же дружбу, такую же верность между знатью и офицерами Легиона Урусандера. Всеми способами она желает сохранить мир в Куральд Галайне. Но скажу тебе, многие офицеры — и моя сестра среди них — не заинтересованы в мире.
Орфанталь кивнул. — Они сражались в войнах, — сказал он.
— Они прикипели к обидам реальным и воображаемым.
— Ты навестишь меня в Харкенасе, Сакуль Анкаду?
Она допила вино. — Если я должна встать рядом с великим воином… что же, уверена, мы встретимся снова, Орфанталь. Ну же, допей вино — ты цедишь словно пташка, тогда как должен наливать брюхо.
— Хотел бы я, — сказал Орфанталь, — иметь сестру. Чтобы она была как ты.
— Лучше нам быть друзьями, чем родней. Возможно, вскоре ты поймешь. На друзей можно положиться, о сестрах иногда так не скажешь. О, и еще кое-что.
— Да?
— Та сказка, которую велела рассказывать бабушка. Сделай ее истиной разума, забудь, что рассказал мне сегодня. Никто не должен слышать правду. Обещай, Орфанталь.
— Обещаю.
— Чем старше становишься, — сказала она тоном, так похожим на тон бабки, — тем яснее понимаешь истину прошлого. Его можно опустошить. Можно наполнить заново. Можно создать что пожелаешь. Мы живем долго, Орфанталь — намного дольше Джелеков или Бегущих-за-Псами. Проживи достаточно долго и обнаружишь себя в обществе других лжецов, других изобретателей, они заставляют свою юность сверкать так, что болят глаза. Слушай их истории и знай, что они лжецы — как ты сам. Как все мы.
Голова Орфанталя кружилась, но в ответ ее словам послышался слабый голос протеста, возник из глубин души. Он не любит лжецов. Лгать — разрушать верность. Лгать, как знает призрак любого погибшего героя — значит призывать измену.
— Я великий поклонник новшеств, — сказал Райз Херат девочке, что была рядом. Глянул на нее сверху вниз и добавил: — Но будь осторожнее. Падать отсюда далеко и я не переживу недовольства всего Хастова клана, если с тобой случится дурное.
Явно стараясь игнорировать предупреждения, Легил Бихаст забралась на край крепостной стены. Свесив ноги, нагнулась наружу, лицо горит возбуждением, глаза изумленно открыты.
Райз крепко ухватил ее за ближайшую лодыжку. — Слишком я тебя балую, — заявил он. — Но погляди туда внимательнее. Город встал спиной к реке, что позади нас, даже к самой Цитадели. Нам не стоит опасаться поселений юга, где ты нашла бы фабрики, полные адских промышленных запахов. Шкуры превращают в кожу, забивают свиней, коров и так далее. Кости перемалывают в удобрение для полей. Горы глины, кучи отходов из печей для обжига угля. Все, что нужно для поддержания большого народонаселения.
— Не хочу туда смотреть!
— Разумеется, не хочешь. Лучше на эти строения, более изящные, но грустные попытки обрести порядок…
— Но где же лесные духи? Где сам лес? Ты рассказывал о лесах!
Он указал пальцем: — Там, та темная линия на горизонте. Когда-то она была намного ближе.
— Сбежала?
— Думай о Харкенасе как о звере, выползшем из реки. Возможно, его манило солнце, а возможно, лишь тусклое сияние мира. Представь черепах с длинными хвостами и носами — тех, что речной народ носит на рынок. Неровные зубчатые панцири, крепкие кусачие зубы и толстые мышцы длинных шей. Когти на конце сильных лап. Кожа толстая как доспехи. Уродливый зверь, Легил, дурного нрава и прожорливый. Слышишь — он шипит и ползет всё ближе!
Она ерзала по узкому каменному парапету. — Где его глаза? Не вижу глаз!
— Но, милая, мы — его глаза. Здесь, на верху Старой Башни. Мы глаза города и глаза мира, и это великая ответственность: лишь нашими глазами мир может увидеть себя, зрение рождает таинство — свободу воображения — и в момент узнавания, да, меняется всё.
Девочка присмирела. — Не хочу быть глазами, мастер Райз.
— Почему нет?
— Потому что не знаю, что вижу.
Он помог ей встать. — И отлично, ведь никто из нас не знает. Отряхни одежду. Ты забрела в сложную область, нашла идею «знания».
— Я не хотела падать, — сказала она, похлопывая по тунике.
— Конечно нет. И у меня была твоя нога.
— Как всегда.
— Будь уверена, что можешь на меня положиться, Легил, — сказал Райз Херат. — Значит, как ты сама сказала, некоторые вещи можно знать. Но разве город не кажется тебе живым?
— Я видела всех. На улицах. Они были крошечными!
Взявшись за руку, он отвел ее назад, к двери входа и ступеням на нижний уровень. — Гнус болотный, комары и клещи, вгрызшиеся в шкуру.
— Там были здания. Вовсе не речная черепаха.
— Я показал тебе город, и взирать на город — все равно что смотреть на свое тело, Легил. А Цитадель… ну, глаза находятся на голове, а голова над телом. Этим утром ты стала глазами Цитадели. Не состоит ли тело из плоти и костей? Не есть ли оно вместилище трудов и тепла, биения сердца и дыхания? Таков и премудрый Харкенас.
У основания лестницы она вырвала руку. — Кедорпул учит лучше тебя. Он говорит со смыслом. А ты нет.
Мужчина пожал плечами: — Я забыл, сколь узка жердочка детского ума. В прагматизме есть утешение, да?
— Я пойду играть в комнату.
— Иди, — сказал он, взмахнув рукой.
Единственная заложница храма поспешила прочь, по лестнице к уровню ниже. Райз Херат помедлил, затем повернулся и взошел на вершину башни. Утренний ритуал, уединенные раздумья о Харкенасе — их еще можно спасти. Кедорпул подловил его в коридоре у личных покоев, вверив заботу о юной ученице. Торопливые слова насчет уроков — и молодой жрец скрылся.