Однако Аномандера было не сдержать. — Мать, Азатеная воскресила древнего бога…
— Между нами мир. Ты видишь слишком много врагов, Первый Сын. Нам не угрожают извне. Лишь изнутри.
— С этим мы разберемся, — уверил он. — Но мне нужно понять, что случилось тут. Я буду защищать то, во что верю.
— Но есть ли что ценное в твоей вере, Аномандер? Не в том ли весь вопрос?
— Что же сделала Т’рисс? Сама темнота изменилась.
И снова Мать не ответила ему, обратившись к Эмрал. — Сообщи сестрам и братьям, Верховная Жрица. Храм освящен.
«Это был дар Азатенаи? Освящен Витром?» — Мать Тьма, что отвратило от нас Синтару? Вера ее была нерушима…
— Легко разрушима, — возразила Мать Тьма. — Амбиции и тщеславие. Азатеная способна глубоко видеть смертную душу, но ей неведом такт, непонятна ценность сокрытия истины.
— А ее дар? — спросила Эмрал. — Она стала бескровной, белой как кость.
— Отныне она вне моей досягаемости, возлюбленная Эмрал. Всё.
— Но… куда же она пойдет?
— Еще увидим. Я думала… нет, не сейчас. Вы оба стоите в присутствии Ночи. Вас уже не слепит темнота, и все ко мне приходящие обретут такое благо. Уже сейчас, — заметила она, — я вижу, как Ночь сходит на вашу кожу.
Однако Эмрал, поглядев на Аномандера, вздохнула: кожа его стала эбеново-черной, но волосы серебристыми.
Мать Тьма тоже вздохнула. — Ты всегда беспокоил меня, Первенец. Однажды я расскажу тебе о матери.
— Мне она не интересна, — заявил Аномандер. — Любовь не выживает в отсутствие воспоминаний, а о той женщине мы не помним ничего.
— И в тебе нет интереса?
Вопрос заставил его вздрогнуть. Но он не ответил.
Эмрал хотелось заплакать, но глаза оставались сухими, словно засыпанными песком. Она с трудом заставила себя не делать шага назад, чтобы оставить их наедине, для горького разговора. Нет, она не сбежит подобно Синтаре. Тщеславие ей не свойственно, а вот амбиции… другое дело, хотя пути их, возможно, слишком запутаны.
Мать Тьма смотрит на нее, заметила жрица. Смотрит и молчит.
Аномандер, наконец, подал голос: — Мать, будешь говорить с трясами?
— Не сейчас. Но предупреждаю тебя, сын: не мешай собираться верующим. Отрицатели никогда не лишались веры — они лишь отрицают веру в меня. И пусть. Я не стану заставлять. Трясы будут настаивать на независимости в государственных вопросах.
— Так назови своего врага! — Крик Аномандера обежал палату, в нем слышались отчаяние и гнев.
— У меня их нет, — ответила она спокойно. — Аномандер. Выиграй для меня мир, вот о чем я прошу.
Он разочарованно прошипел: — Я воин и знаю лишь кровь, Мать. Я не могу выиграть, если должен разрушать.
— Тогда ради всего святого, Первенец, не выхватывай меч.
— Какую угрозу может нести Синтара? — спросил он требовательно. — Какой раскол способна она породить? Ее войско слабо — жрицы и полудюжина шпионов среди слуг. Трясам она не нужна…
— Она несет отныне дар, и он будет привлекать приверженцев.
— Тогда позволь арестовать ее со всей кликой, бросить в камеру.
— Дар не скуешь цепями, Первенец. Вижу, вы оба не можете понять — но раскол необходим. Надо нанести рану, чтобы потом исцелить.
— А Драконус?
Услышав вопрос Аномандера, мать застыла, а воздух в святилище затрещал от холода. — Оставь меня, Первый Сын.
— Без него, — настаивал Аномандер, — поставленная мне задача непосильна.
— Иди.
Путь перед ним поистине непосилен. Эмрал видела мрачный отсвет понимания в темных глазах. Он вихрем развернулся и вышагал из палаты.
Голова Эмрал кружилась. Воздух обжигал горло и легкие.
Мать Тьма заговорила: — Возлюбленная Эмрал… Однажды я задала Кедаспеле вопрос. Прочитала по глазам, что вопрос ему давно знаком, что он разрывает ему душу. И все же он не сумел дать ответ.
— Мать Тьма, что это за вопрос?
— Такой задают художнику, создателю портретов, чей талант не в руках, а в глазах. Я спросила: как можно нарисовать любовь?
Он знал вопрос. Он задавал его себе.
Но не находил ответа. Понимаешь, — продолжала Мать, — когда видишь в темноте, ничто не скрыто.
Если бы она сейчас зарыдала, слезы застыли бы на щеках, оставляя рубцы ожогов. Чтобы все видели.
— Ничто, — добавила затем Мать Тьма, — кроме самой темноты.
Полупьяный Хунн Раал уставился на ввалившуюся в комнату белокожую женщину. Он видел войну страха и ярости в ее глазах, но сильней напугала его алебастровая бледность лица. Даже Сильхас Руин не наделен такой чистотой.
Он с трудом заговорил: — Ве… Верховная жрица, что с вами? Вы зачарованы… что за новый вид магии открыла Мать Тьма?
— Я изгнана, дурак! Отлучена от Ночи! Это не ее дело — Азатеная сказала, что может видеть мою душу. Сказала ужасные… — Синтара отвернулась, он заметил, что она трепещет. — Она коснулась меня. Был свет. Ослепляющий свет.
Он заставил себя встать со стула. Комната чуть накренилась… он встал прямее. Глубоко вздохнул, укрепляя дух, и шагнул ближе. — Верховная жрица, я скажу, что вижу, когда ныне взираю на вас…
— Не надо.
— Я зрю женщину перерожденную. Синтара, среди всех женщин вы одна не принадлежите темноте.
Она посмотрела на него. — Свет во мне. Я чувствую его!
Он кивнул. — А я вижу, как он светит вовне, верховная жрица. Бояться нечего. Истина перед моими глазами.
— Перерожденная, — шепнула она. И тут же сверкнули глаза: — Я требую убежища.
— И вы пришли ко мне. Понимаю, верховная жрица.
— Куда мне еще пойти? Но оставаться здесь нельзя. Мне нужна защита Легиона…
Он выпрямился, промолчав. Нужно было всё обдумать.
— Хунн Раал…
— Момент, прошу вас. Это осложнение…
— Вот кто я? Осложнение? Не похоже на вчерашнюю вашу раболепную позу. Бормотали, что все в порядке…
— Вчера вы были Верховной Жрицей Матери Тьмы, — бросил он. — Но теперь она вами не владеет, Синтара. Я обязан думать о господине и будущем, которое его ожидает. Обязан думать о Легионе.
Она стояла, глядя на него. — Сберегите эту чепуху для легковерных глупцов. Я вижу ваши амбиции, Хунн Раал. Знаю вашу родословную. Вы жаждете вновь ходить по этим залам, заняв подобающее место. Ваш господин — просто средство, не цель.
— Мы не такие подлецы, как вы. Ну, хватит злиться. Дайте время, и я найду путь для всех нас. А пока скажите: отчего вы решили, что вам нужно убежище?
Глаза ее широко распахнулись. — Поглядите на меня! Видите, что она сделала?
— Это сделала Азатеная, не Мать. Вы сбежали из ее покоев — почему?
— Вас там не было, — зашипела она. — Вы не слышали ужасных вещей, которые эта женщина говорила мне!
— Значит, — заключил он, — вы сбежали от позора. Мать Тьма вас не отвергала.
— Но и не защищала! Собственную верховную жрицу!
Он хмыкнул: — Повезло ей, что верховных жриц целых две.
Пощечина заставила его отступить на шаг — не от силы удара, а от потрясения, внезапного отрезвления. Щека горела; он всмотрелся в женщину пред собой и вздохнул. — «Гнев стал могилой красоты». Кто так сказал? Не важно. Это был опасный день — улицы города залило, возвещая прибытие Азатенаи. Мне рассказали, что проход в Палату Ночи засыпан льдом. А теперь вы… что предвещают эти события, верховная жрица?
Однако ее взор скользнул к кувшину на столе. Он подошла туда, налила кубок и выпила тремя быстрыми глотками. — Ты слишком пьян, Хунн Раал, чтобы трахнуть меня?
«Сказала баба, только что меня ударившая». — Скорее всего.
— Мужчины такие жалкие.
— У меня другое на уме.
Наполнив кубок, она встала к нему лицом. — Урусандер меня возьмет?
— В качестве?..
Он ожидал гнева в ответ на необдуманные слова, однако она засмеялась. — Это разрушит твои планы, Хунн Раал? Думаешь, мне не хватает отставных солдат? Они такие тупицы. Не представляешь, как скучно ублажать их желания. Нет, пусть утешается с Матерью Тьмой.
Его кивок был резким. — Один вопрос прояснили. Хорошо.
— Бог шевелится в иле Дорсан Рил, — сказала она, щурясь и следя за его реакций из-за края кубка. — Он был мертв, но более не мертв. Какие древние законы нарушены сегодня?
— Еще один дар женщины-Азатенаи? Давайте начистоту. Это не дары. Затопленный город? Лед в Цитадели? Это тянет на покушение.
Она пожала плечами. — Семантика.
— Едва ли. Вы говорите со старым солдатом, помните? Я могу быть тупым, но солдаты знают, как отвечать на атаку.
— Объявишь войну Азатенаям? — Она пьяно фыркнула. — Даже Урусандер на так глуп. Женщина, к тому же, пропала — словно открыла дверь в воздух и просто шагнула через порог. Проявленная сила заставила Мать Тьму отпрянуть.
— Значит, мы поистине под угрозой.
Верховная жрица пренебрежительно повела рукой и вернулась наполнить кубок. — Тут мы ничего сделать не можем. Теперь отрицатели поползут из лесов, жаждая принести жертвы на берегах реки. Жаждая пройти по берегам.
— А Мать Тьма позволит?
— Она слаба, Хунн Раал — как ты думал, почему она прячется в темноте? Как ты думаешь, зачем она держит рядом троих самых устрашающих воителей среди знати, зачем назвала их своими детьми? И зачем… — она встала к нему лицом, — взяла она в постель лорда Драконуса? Сыновья — это здорово, но мужчина вроде Драконуса — другое дело. Ты ничего не понимаешь, Хунн Раал. Со всеми своими смехотворными планами.
Он увидел вызов в глазах, пусть и блестящих от алкоголя, и что-то зашевелились внутри. «Она похожа на меня. Она такая же, точно такая же». — Вы донесете это до Урусандера, верховная жрица, — сказал он. — Расскажете об угрозе, преставшей перед Куральд Галайном. Объясните нашу слабость, нашу уязвимость. И более того — покажете ему, что нужно делать. Чистота вашей кожи отныне символ, свет внутри вас — сила и власть. И прежде всего, верховная жрица, вы скажете ему вот что: во тьме невежество, а в свете — правосудие. — Он подошел ближе. — Помните эти слова. Вот что вы должны сделать.
Она оперлась на стол, почти сев на него. Ухмылка таились на пухлых губах. — Значит, теперь я маяк? Верховная жрица, но теперь во имя света?