Серап выпрямилась. — Для такого нужен сильный мужчина. Вижу ножны у пояса, ножа не вижу.
— Найден в дюжине шагов, сир, — доложил Йельд.
— Окровавленный?
— Нет. Но поглядите на руки — похоже, он отбивался.
— Есть у кого-нибудь в толпе синяки? — Спросила, чуть улыбнувшись, Серап и оглядела горожан. — Нет, было бы слишком просто.
Кто-то в толпе сказал: — Ренарр видели?
— Кто такая Ренарр? — спросила Серап.
— Женщина, к которой он сватался, — пояснил Йельд. — Насколько я знаю.
— Миллик сватался и готовился к свадьбе, — сказал кто-то еще.
— Где живет эта Ренарр?
Йельд указал на солидное каменное здание по западной стороне улицы, около Тифийских ворот.
— За ней еще не послали?
— Сир, она дочь Гуррена. Гуррен был женат на капитане Селлас.
— И?
— И Гуррен не питает любви к Легиону. И к отставникам тоже. Вряд ли даже дверь отворит.
— Но ей нужно сказать, сержант. Хотя бы ради приличия она должна узнать.
— Полагаю, уже знает. С самого утра все болтают языками, сир.
Серап вернулась к коню. Жестом подозвала Йельда и тихо сказала: — Работа Гуррена? Думаете, мальчишка — Миллик — изнасиловал его дочь? Избил?
Йельд вцепился в бороду, опуская взгляд к земле. — У Гуррена нрав есть. И он опытный кузнец — рука до сих пор сильна, хотя он уже не трудится на семью Вета и Легион. Но, сир… никто не хочет терять кузнеца. Все остальные день и ночь работают на лорда Урусандера. Признаюсь, я и сам здешний и не желаю ворошить осиное гнездо…
— Подмастерье-каменщик убит на улице, сержант.
— И никто не глядит в сторону старика-кузнеца, Гуррена. Вот в чем беда.
— О чем вы?
— О том, что один страж у ворот рассказал, будто Оссерк выехал во второй полуночный звон, ведя запасную лошадь и собрав вещи для путешествия. Назад не возвращался. И еще хуже…
— Что?
— Явные следы лошадей на дороге и вокруг тела. Недавно подкованных, как у Оссерка. Он, наверное, самый сильный мужчина, кого я знаю. Учтите это и еще слухи, что два дня назад Ренарр поздно вернулась с речки — тем же путем, что приехал Оссерк… так что, видите, одни слухи и слухи, и куча загадок. Осиное гнездо, с какой стороны не пинай.
Серап тихо выругалась. — Тот стражник болтлив?
— Рассказал лишь мне.
— А следы копыт?
— Я увидел, потому что помнил о поездке Урусандерова сынка. Но вряд ли кто-то еще приметил. Уже многие тут проехали туда и сюда, и я затоптал следы вокруг тела. Запутал, то есть.
— Понимаю, о чем вы, — ответила она, раздраженная его многословием. — Лорда Урусандера уже о чем-то известили?
— Еще нет, сир. Когда вы приехали, я уж собирался.
— Можно очистить Гуррена от подозрений, заставив приложить руку к шее покойника. Посмотреть, совпадут ли отпечатки.
— Да, сир, можно бы, но тело уже начало раздуваться.
— Но тогда Гуррен очистился бы, и остался бы всего один подозреваемый…
— Точно, сир, и слухи уже ползут. Вызвать Гуррена — это было бы еще хуже, если вы понимаете. Хуже для лорда Урусандера. Хуже для Легиона.
— Вижу, Йельд, вы все продумали.
Сержант пожал плечами. — Мы не сможем отменить что было, сир, но сможем… притушить.
Серап прыгнула в седло. — Доложу всё лорду Урусандеру.
— Всё?
— Всё, что ему нужно знать. Произошло убийство. Ни свидетелей, ни подозреваемых. Остальное — лишь гнусные домыслы. Потеря подмастерья станет ударом для имения, как и для мастера-каменщика, но мы с вами знаем: командир сделает все нужное, чтобы облегчить их утрату.
Сержант кивнул, глядя снизу вверх. — Отлично, сержант. Ох, и добро пожаловать.
Она посмотрела на него с подозрением, но служака казался искренним. Серап проехала мимо телеги и сквозь толпу. Настроение вокруг еще не казалось озлобленным — уже кое-что. Но она не позавидовала бы Йельду и его взводу.
Остановилась она, резко натянув поводья, у каменного дома Гуррена. Оглядела закрытые ставнями окна, заметила вьющуюся над трубой струйку дыма. Спешившись, оставила коня стоять на дороге, подошла к входной двери. Постучала по черному дереву.
Ответа не было.
Серап выждала, затем пошла к заднему двору. Толкнула дверь и увидела Гуррена, горбившегося над горном. Он помешивал угли.
Серап подошла, держать у стены, чтобы он ее заметил. Кузнец метнул короткий взгляд и вернулся к работе.
— Старый Кузнец, — начала она. — Мы не встречались, но я знаю вас и, разумеется, вашу супругу. Я полна искренней приязни.
Он промолчал.
— Гуррен, где ваша дочь?
— Дома.
— Она не подошла к двери.
— Не удивлен.
— Почему?
Он повернулся к ней лицом. Кузнец оказался не таким старым, как намекало местное прозвище, но согбенным; наработанные годами жизни с молотом и щипцами мускулы еще бугрились, но кожа на них обвисла, словно он долго болел. Водянистые серые глаза — словно разбитые стекла. Он сплюнул на сторону желтую мокроту и сказал: — Вчера ночью она едва добрела к дверям, избитая до полусмерти. Ведьма Хейл пришла и потрудилась над ней, потом вышла ко мне. Сломана челюсть, сломана скула; левым глазом уже хорошо видеть не будет.
— Кто-то убил того, кто это сделал.
— Знаю. Хейл заставила девочку разговориться.
— Что же она сказала?
Лицо Гуррена было невозможно спокойным, невероятно пустым, лишенным всяческих эмоций. — Насколько могла понять Хейл, сынок Урусандера поимел ее, хотя нежно. Но Миллик видел достаточно, чтобы догадаться и понять. И теперь Миллик мертв, задушен в Северной аллее, а Оссерк сбежал.
— Все верно. — Серап не видела нужды утаивать. — Хотят и такие слухи, что вы виновны в убийстве.
Гуррен кивнул. — Их я распустил, лейтенант.
— Чтобы запутать следы.
Он посмотрел на нее и ответил: — Долго я держал злобу на вашего лорда и ваш Легион. Они видели, как убили жену, отняв у нас с Ренарр.
Она кивнула. — Поэты сочиняли стихи о горе Урусандера после гибели вашей жены.
— Пусть поэты трахнут себя в рот.
— Э…
— Я умираю. Ведьма Хейл сказала, слишком поздно. В этом Миллике я с самого начала сомневался, но вот она была по уши, и с моего благословения… всё такое…
— Мне жаль, что так…
— Было бы еще хуже, — рявкнул он, — оставить ее в жизни, полной побоев и унижений. Пусть так. Я должен Оссерку и если будет возможность, встану перед ним на колени, возьму руку убийцы и поцелую.
Серап ошеломленно молчала.
Гуррен отвернулся к горну. — Передайте своему господину, лейтенант. Между нами вода чиста.
— Передам, — прошептала она.
— Но я хочу, чтобы позаботились о моей дочери.
Серап кивнула. — Обещаю.
Он метнул взгляд. — Клятва Легиона?
— Клятва легиона, Гуррен.
Мужчина вдруг улыбнулся, и помолодел на годы, хотя глаза остались больными. — Скоро я увижу жену. Ожидание легко, когда близится к концу. Идите же. Я должен перековать эту цепь в гвозди, а горн еще не вполне горяч.
— Командир, рада вновь видеть вас.
Вета Урусандер, казалось, чуть замешкался, всматриваясь в нее. Жестом велел садиться. Они были в комнате, которую Хунн называл Склепом. Полки тянулись по всем стенам до потолка. Свитки, сшитые тома, манускрипты и глиняные таблички заставляли полки прогибаться. Центр занимал огромный рабочий стол. К нему были подвинуты два стула, тогда как низкие обитые кресла, словно часовые, встали по сторонам арки входа.
Сидеть в низком кресле оказалось неудобно — Серап не могла видеть лицо Урусандера, приходилось изгибаться. Как она и ожидала, командир остался к этому равнодушен. Он имел рассеянный вид, как всегда в последние два года. Она видела взор потерявшегося человека, и это причиняло боль.
— Как Севегг и Рисп? — спросил Урусандер.
Серап вздрогнула и пожала плечами: — В полном порядке, сир. Заняты.
— Чем заняты?
— Сир, у меня вести из Харкенаса.
Он отвел глаза, словно изучая архивные полки. — Хунн Раал тебя послал.
— Да, сир.
— Не сомневаюсь, Рисп и Севегг загоняют лошадей, чтобы донести вести до гарнизонов.
— Сир, снова возникает нужда в Легионе. Нужда в вас.
— Не будет вторжения из моря Витр. Сама идея об этом смехотворна. — Он встретил ее взгляд суровыми и острыми глазами. — Хунн Раал желает видеть государство впавшим в панику. Сеет страх с единственной целью воскресить Легион — не ради встречи с воображаемой угрозой, но ради противостояния знати, Драконусу и особенно Матери Тьме. До сих пор не залечил рану нашей отставки.
— Не стану лгать, сир. Он до сих пор ранен. Как и все мы.
— Старым солдатам не подходит спокойный мир. Они чувствуют себя призраками и тоскуют по активной жизни, но знают они лишь жизнь в насилии. Война для них зелье, от которого не отказаться. А для многих других… видя старого солдата, они вспоминают, что никогда не приносили жертв, не платили по счетам, и поэтому они предпочитают не замечать старых солдат. Они желали бы всё забыть. А иным, Серап, старый солдат напоминает о потерях, и горе жалит их снова. Мы уходим, это верно; более того, мы уходим в одиночество и тишину. Мы наглотались ужасов, и теперь мы призраки, ибо стоим рядом со смертью и не можем покинуть ряды ее армии.
Серап вытаращила глаза на командира. Его слова, падавшие как отлитые из свинца пророчества, холодили ее изнутри — негаданные дары, полные нежеланных истин. — Сир, Азатеная появилась из моря Витр. Женщина. Хранители нашли ее и сопроводили через Манящую Судьбу. Одна из хранительниц назвала ее Т’рисс. Монахи Ян перехватили их и приняли покровительство над Азатенаей. Привезли в свой оплот. Это стало серьезной ошибкой. Сир, женщина воскресила давно мертвого речного бога, которому поклоняются Ян и Йедан. Затем она, в компании испуганных монахов, двинулась на Харкенас. Входя в город, разлила потопом реку. Вода сочилась из камня даже в ночных покоях Матери.
— Погоди, — вмешался Урусандер. — Ты описываешь покушение на Мать Тьму.
— Да, сир. Были жертвы.
— Кто?