— Нужно пойти в храм, Зависть. Поговорить с ним.
— Нет. Он сможет дотянуться. Ты знаешь, что сможет!
— Не он, — возразила Злоба. — Лишь то, что он оставил позади. Оно носит его доспехи. Оно ходит туда-сюда. Мы же слышали!
— Нельзя говорить с вещью.
— Откуда ты знаешь? Мы ни разу не пытались.
Глаза Зависти широко раскрылись. — Злоба, если мы его выпустим, может никогда не загнать назад. Дай подумать… Стой. Можешь дать ему сон?
— Чего?
— Если я заставлю его чего-нибудь захотеть, сможешь заставить его это полюбить?
Злоба охватила себя руками, словно вдруг продрогнув при всем жаре от печи. — Зависть. Мы говорим о силе отца. Отца!
— Но его тут нет.
— Он все равно узнает.
— И что? Ты сказала, нам придется сбежать при любом раскладе.
Злоба села прямее. Метнула сестре острый взгляд. — Ты говорила, сработает. Если она подойдет к порогу смерти, внутренняя сила поднимется и пробудит ее.
— Во мне пробудилась.
— И во мне. Вот, ты неправильно понимаешь.
— Может быть. А ты не выглядишь выросшей.
Злоба пожала плечами. — И не нужно. Может, вырасту, когда пожелаю. Кажется, всё у меня в руках. Знаешь, я могла бы перевернуть весь Куральд Галайн, если бы пожелала.
— Может, и придется. Чтобы замести следы.
— Папочка узнает.
— Помнишь, как Айвис убил охотничьего пса, который трахал всё подряд? Подошел сзади и полоснул по жилам на лапах, одним взмахом меча?
— В точности помню. Пес выл и выл, пока небо не потрескалось.
Зависть кивнула: — Отец меня не пугает. Нужно только дать народу повод, и он станет Айвисом.
— А отец станет псом? — фыркнула Злоба. — Едва ли. У него Мать Тьма. Не нужно трахать всё подряд на свете, когда она рядом.
— Ты не врубилась, сестрица. Ты недостаточно умна. Никогда не была.
— Можешь так думать, но знай: ты ничего обо мне не знаешь.
— Я знаю, что ты убийца.
— Ну скажи, Зависть, что тебе это отвратительно.
— Ты не врубаешься, но твои слова дали мне идею. Хотя нужно поразмыслить хорошенько. Но сначала разберемся с челядью в доме.
— Ночью?
Зависть кивнула. — Думаю, да.
Злоба понимающе улыбнулась: — Ты просто хочешь узнать, на что это похоже.
Зависть только пожала плечами.
Через миг они уже мчались по тайным проходам меж стен.
Случайности происходят, и когда они происходят, самое важное — скрыть следы, и побыстрее. Но не так быстро, чтобы ошибиться и выдать себя. Прятать правду, таков был особый талант Зависти — наряду со многими иными талантами, напомнила она себе. Злоба хороша в практических вопросах, когда нужно нечто сделать. Но ей нужно руководство. Нужно направление.
Грядущая ночь обещала быть славной.
В доме Драконуса шла война. Даже в редкие моменты одиночества, без необходимости поддерживать оборону, Сендалат ощущала, как звание заложницы сжимает ее слишком тесной одеждой, угрожая задушить.
Домохозяйка Хилит сновала по коридорам днями и ночами. Насколько могла судить Сендалат, она спала лишь вместе с демонами, то есть никогда. Карга отбрасывала на дом огромную всепожирающую тень, и даже у тени были когти. Ночами Сендалат снились схватки с Хилит, полные крови, слюны и выдранных волос. Ей мечталось вогнать нож глубоко во впалую грудь Хилит, услышав хруст ребер, увидеть, как ужасное лицо растягивается в тихом крике, а черный язык извивается будто осыпанная солью пиявка. Просыпалась она от таких снов, чувствуя разлившуюся по душе и телу теплоту удовлетворения.
Хотя это всё смешно. Едва вернется лорд Драконус, империя Хилит рухнет грудой пыли и грязных тряпок. А пока Сендалат делает все, чтобы избегать старухи, хотя некоторые ежедневные ритуалы необходимы. Самое худшее — обеды. Сендалат приходилось сидеть за дальним концом стола, напротив пустого кресла, в которое сел бы Драконус, будь он здесь. Как заложница, она была главой дома, но лишь потому, что три дочери лорда не вошли в возраст. Сендалат их редко встречала. Они жили, словно призраки или дикие котята. Совсем не понять, чем они занимаются целыми днями. И все же она им сочувствовала уже за придуманные лордом Драконусом имена.
В его обыкновении было собирать главных слуг за трапезой. Будь дом полон, к Айвису и Хилиз присоединялись бы страж ворот Раскан, мастер-конюший Вент Дирелл, оружейник Сетил, лекарка Атран и хронист Хайдест. Среди них Сендалат интересовала лишь Атран; впрочем, Раскана она еще не видела — он уехал с лордом и его побочным сыном. От Вента несло конюшней, он частенько заявлялся с лошадиным навозом на подошвах и в привычном, покрытом пятнами фартуке. Руки его были грязны, говорил он редко, торопясь запихать пищу в рот; а если и говорил, то лишь жаловался капитану Айвису на утомленных лошадей, обвиняющим тоном перечисляя захромавших скакунов. Горничные рассказали Сендалат, что Вент даже спит в конюшнях. Сетил, хранитель арсенала, вообще не говорил, ведь на войне ему отрезало мечом часть языка. Нижняя часть лица была жестоко изуродована шрамами, он с трудом удерживал еду во рту и не поднимал ни на кого глаз. Хронист Хайдест — маленький тип с покатым лбом и выступающей челюстью; он шепелявил, с одержимостью твердя о счетах — решительное увеличение числа дом-клинков стало для него непосильным личным бременем, словно господские богатства принадлежат не Драконусу, а Хайдесту. На капитана Айвиса он смотрел с откровенной ненавистью, но проигрывал битву за битвой. Еще он зачастую рассказывал о болях в животе, но любое предложение лекарки исцелить недомогание отвергал, грубо мотая головой.
Атран была женщиной умной, она обычно игнорировала Хилиз и заигрывала — к его очевидному неудовольствию — с Айвисом, вовлекая и Сендалат в издевательский заговор против несчастного мастера оружия. Это и было единственным развлечением во время обедов. Но в отсутствие капитана Атран впадала в уныние, пила слишком много и мрачно молчала; к концу трапезы она с трудом стояла, не говоря о том, чтобы идти.
Сендалат успела изучить обитателей дома, их места в иерархии. Все было слишком сложно, ненадежно и порядком смешно. Ее непрестанно осаждала скука. Непонятно, как изменятся дела с приездом лорда, но как-то изменятся — потому она ожидала его с нетерпением.
Почти пора было идти к ужину. Она сидела в своей комнате, поджидая двух горничных. Они уже опаздывали, что было необычно, хотя еще не казалось дерзостью. Хилит, вероятно, нашла им какую-то неотложную работу, проявив все свое имение подгадывать время: причинение неудобств заложнице стало у Хилит навязчивой идеей.
В доме было тихо. Встав, она подошла к окну во двор. Капитан Айвис еще не вернулся. Трапеза обещала стать ужасной: лекарка напьется, Хайдест и Вент перейдут к злословию в адрес отсутствующего мастера оружия, а Хилит, разумеется, будет их украдкой раззадоривать. Сендалат уже почти видела блеск удовольствия и удовлетворения в глазенках карги, слышала, как лязгают ножи, скребут по тарелкам, разрезая нежное мясо.
Она надеялась, что Айвис вернется вовремя. Само его присутствие казалось стуком кулака по столу — он заставлял замолчать всех, кроме Атран. Сендалат завидовала умению лекарки поддразнивать жертву. Ее вожделение было настолько заметным, что казалось почти забавным; недовольство Айвиса тоже было заметно, и Сендалат начала подозревать, что тот положил глаз на совсем другую даму.
Сендалат считала себя хорошенькой; замечала, как солдаты проводят ее взглядами на прогулках по двору, помнила, как нежно они выносили ее из кареты, когда жара полдневной поездки оказалась слишком сильной. Айвис тогда рассказал ей о дочери, но оказалось, что соврал, пытаясь быть заботливым. Она подозревала, что его забота однажды понадобится, и находила это его великодушие привлекательным.
Но где же служанки? Скоро зазвонит колокольчик. Первые блюда уже готовятся на кухне, а Сендалат проголодалась. Она подождет еще немного, а если Рильт и Зул не покажутся… что ж, она так и сойдет в столовую неопрятной и постарается выдержать взгляды торжествующей Хилит.
Хилит вышла из комнат в коридор. Заметила пыль там, где пыли быть не должно. Рильт заслужила порку — по задним частям бедер, где больнее всего, а рубцы и кровавые полосы незаметны под туниками. А Зул не обманет Хилит — девица каждую ночь встречается с парой или тройкой дом-клинков за казармами, зарабатывая деньги, мечтает уехать подальше. Но Хилит нашла тайник с ее сбережениями, и если денег скопится много, украдет всё и никому не расскажет. Задержка на целую зиму станет достойным наказанием, а если Зул станет раздвигать ноги десять раз за ночь и ходить с красными глазами… что же, поделом шлюхе мука.
Свернув в коридор, что ведет к лестнице, она увидела на полу плачущую над разбитым коленом Злобу. «Неуклюжее шлюхино отродье, жаль, что не череп разбила. Мерзкое создание, мерзопакостное». — Ох, милая, — заквохтала она с улыбкой, — какая ужасная ссадина, вот беда.
Злоба подняла голову, глаза снова наполнились слезами.
Что-то новенькое. Хилит никогда не видела гнусных дочек лорда плачущими. Им позволялось бегать где хочется, как дикаркам, их избавили от порки, хотя Хилиз именно этого и хотелось — вбить в мерзавок подобающее смирение и уважение. Дети должны походить на испуганных кроликов, только это научит путям мира и покажет, как нужно выживать.
— Больно, — хныкала Злоба. — Госпожа Хилит, наверное, тут перелом! Не посмотрите?
— Я готовлюсь к трапезе — думаешь, мне нужна грязь и кровь на руках? Иди к лекарке или к целителю из казарм — вот где тебе будут рады.
— Но, госпожа… — Злоба вдруг вскочила, вставая на пути Хилит.
Хилит фыркнула: — Какой уж перелом… — Звук сзади, она начала поворачиваться. Что-то вонзилось в спину, вышло назад и вонзилось снова. Боль заполнила грудь Хилит. Ощутив невозможную слабость, она одной рукой ухватилась Злобе за плечо, но девица со смехом увернулась.
Хилит упал на пол. Она ничего не понимала. Она едва могла оторвать лицо и руки от полированного пола, и были грязь и пыль между досок. Рильт нужно высечь. Всех нужно высечь.