Он воображал себя в конце всего, выходящим из дыма и пепла на дорогу вроде этой, и позади остаются только горелые кости. Соперники мертвы, их мнения бессмысленны, их суждения — испорченный воздух. Драконус: из консортов в трупы. Аратан — выпотрошен, кишки намотаны на острие копья. Раскан — он так заботливо вливал теплую кровь в глотку Сагандера, что утонет в той же субстанции. Что до погран-мечей… Виль и Галак были вполне вежливы, хотя и скупы на сочувствие. В ответ он не станет с ними долго играться.
Впереди триумф, в конце мощеной дороги. Его освещает свет скипетра, высоко поднятого в темноте факела. «Пламя сомкнулось, пожирая ногу — тот ужасный обрубок — прижгло навеки, запечатав стоны внутри. Я найду для них другой выход.
Клянусь светом скипетра».
Всадники собирались внизу, выезжая из селения. Похоже, ему всё-таки не придется идти долго.
Они заметили конного на дороге впереди. Конь шагал, всадник сгорбился, словно задремал в седле. Двое разведчиков натянули поводья и развернулись к Крилу и его клинкам.
Сержант Агелас хмыкнула рядом: — Формы нет.
— Мы его расспросим.
Разведка вернулась к ним.
Солдат поднял голову, словно разбуженный приближением отряда. Лицо его было покрыто синяками, кости едва ли успели срастись после зверских побоев. Один глаз стал красным. Одежду покрывали пятна грязи и засохшей крови. Он остановил коня.
Агелас махнула рукой, и отряд встал шеренгой за ней и Крилом. Они вдвоем поскакали вперед, встав перед незнакомцем.
— Вы побывали в переделке, — начал Крил.
Мужчина пожал плечами. — Я выжил.
Агелас сказала: — Видели по дороге солдат Легиона?
— Легиона Урусандера или Хастов?
Крил моргнул. — Хастов? Нет, Урусандера.
Мужчина отрицательно мотнул головой: — За весь день скачки никого не видел.
— Куда ехал? — бросила Агелас.
— В Харкенас. Думал, смогу наняться. Охранял прежде караваны, мог бы начать снова. В округе неспокойно.
Агелас не обрадовалась его ответам. — Откуда ты?
— Из крепости Райвен. Хотел пойти в дом-клинки, но никого не брали, ведь был мир.
— Долгое путешествие, — заметил Крил.
Незнакомец кивнул. — Извините, если не помог вам. Да уж, — сказал он, будто спохватившись, — будь там солдаты, дороги стали бы безопаснее.
Крил обернул голову к сержанту. — Едем дальше. Сами всё увидим. — Потом сказал чужаку: — Впереди вас поезд с охраной. Скачите чуть быстрее, и будете в безопасности с ними.
— Благодарю. Достойное предложение.
Агелас взмахом руки велела клинкам ехать за собой. Все проскакали мимо незнакомца.
— Не особо помогло, — сказал Крил.
— Простите, сир, — отозвалась сержант, — но я не купилась.
— О чем вы?
— О том, сир, что он лукавил. Не уверена…
— Я могу представить его в роли караванного охранника.
Она кивнула. — Но конь его чертовски хорош, откормленный и лощеный, и упряжь чистая.
Крил задумался. — Любой, кому суждена долгая дорога, заботится о скакуне и упряжи.
— И еще, сир, у него мало поклажи. Не знаю, что еще сказать…
— Интересно, кто ему задал трепку? Он ведь с оружием.
Она метнула на него взгляд и резко осадила коня. Дом-клинки проехали мимо и рассыпались, смешавшись. Крил тоже остановился и развернул коня. — Ну, что такое?
— Его меч, сир. В стиле Легиона.
Крил наморщил лоб. — Не особо удивительно — после роспуска Легиона такое оружие должно было заполнить все лавки.
— Вы могли так подумать, сир, но не они. Можете считать иначе, но мне говорили, они сохранили свое снаряжение.
— Да, я вам верю. Я только предположил… — Он оглянулся, но чужак уже исчез из вида. — Итак, он экс-легионер. Может, скачет, чтобы присоединиться к банде отставников…
— Сир, мы были с лордом. Видели отрицателей, ту деревню — там побоище. Убийцы попросту рубили их. С детьми. Мясники.
— Так кто же он? Разведчик? Если так, он не оттуда приехал, да и скакал не куда следует.
— Не знаю, сир. Не знаю что подумать, но это неправильно. Всё тут.
Он смотрел в немолодое лицо, в спокойные глаза. Если она возбуждена, то умело скрывает свое настроение. — Сержант, поговорим наедине.
Они выехали вперед и остановились.
— Сир?
— Не знаю что делать, — признался Крил. — Лорд Джаэн приказал возвращаться в Дом Энес. Он боится за домохозяйство. Если тот ездок был разведчиком, значит, изменники где-то впереди, они могли уже напасть на имение — если вообще планировали. Но я не вижу впереди пыли, а дыма от горящего дома мы еще не можем видеть, слишком далеко.
Она молчала, глядя на него. Рука сжала рог седла.
— Они не станут атаковать свадебную процессию, — сказал Крил.
— Нужно следить за дорогой, сир. Изучать следы. Одинокий ездок или много всадников? Куда едут? Трудность в том, сир, что есть тропы в лесу, ведущие параллельно дороге.
— Ваше предложение, сержант?
— Мы можем оказаться у Дома Энес пред закатом, сир.
— Они не станут атаковать свадебную процессию, — повторил Крил. — Отрицателей — да, вы видели доказательства. — Однако он колебался. Лорд Джаэн повысил его, дал отряд, и приказы были ясны. Вернуться в Дом Энес. Поднять весь гарнизон клинков. Готовиться к нападению. «Бездна подлая, одинокий всадник на дороге — и всё стало неясным!»
— Я сказала, сир, что он лукавит. Всё не так. Всё.
— Побили его несколько дней назад…
— Скорее неделю, сир, или две. Это не отеки, а убитые нервы.
Крил заерзал, ненавидя себя за нерешительность. У лорда Джаэна в поезде всего восемь клинков. — Не знаю что делать, — сказал он снова.
Женщина нахмурилась. — Сир, у вас приказы. Лорд Джаэн едет в собрание благородных.
— И никто не посмеет атаковать свадебную процессию.
— Если не потерял разум. Сир, дело в том ездоке…
— Нужно нагнать его и допросить еще?
— Если позволите, я сделаю это с двумя клинками. Понадобится, получу ответы острием ножа. Почему он едет на юг? Вот ключ ко всему. Бессмыслица.
— Возьмите двух самых сильных и не теряйте времени, — приказал Крил. — Мы поедем вперед, вы догоните — или пошлете одного гонца ко мне, а второго к лорду Джаэну, если потребуется. Нет, возьмите четверых.
— Да, сир. Мы не задержимся.
— Если он невинен, мне его заранее жаль.
— Если он невинен, — отозвалась Агелас, — полоса неудач не скоро его покинет.
Они вернулись к отряду. Крил проследил, как она отбирает клинков. Пятерка ускакала галопом. С ним остался капрал Риз, круглолицый ветеран с едким чувством юмора. Но сегодня на лице не было веселья.
— Капрал Риз, приказываю ехать рядом со мной.
— Послать разведку, сир?
— Да. Но теперь мы едем без остановок.
— Понятно, сир. Не беспокойтесь за сержанта, сир, она разговорит ублюдка.
— Надеюсь.
— Агелас знакома с пыткой не понаслышке, сир.
— Неужели?
Риз торжественно кивнул. — Однажды ночью я напился и надавил на нее. Рассказала историю всей жизни, сир. Но она выжила. И ума не лишилась. Почти.
Крил метнул капралу взгляд. — Кровавый сегодня день, капрал. Не думаю, что вы добьетесь от меня веселого смеха.
— Я и не думал шутить, сир.
Крил не стал продолжать.
Они скакали, слыша грохот копыт сзади.
После найденных около хижин трупов и встречи с солдатами в лесном лагере Кедаспелу преследовали неудачи. Мул угодил копытом в глубокую нору и начисто сломал ногу. Художник скатился со спины животного, неловко приземлившись на ящик с красками, и тут же получил солидный пинок от вопящего, дергающегося зверя. Бедро распухло, он едва мог двигаться.
Он подумал было пойти назад, к солдатам — но до них было полдня пути, если считать, что они не переместились в другое место. Волнение усилилось, когда он вспомнил, что выбился из времени и может опоздать к процессии Дома Энес. Отец и сестра хотели приехать в новое имение Андариста за два дня до церемонии. Даже захромавший и нагруженный, он может успеть к свадьбе. Лучшее, на что еще можно надеяться.
Он перерезал мулу горло. Работа оказалась неприятной и трудной, Кедаспела весь забрызгался кровью, его тошнило. Оглядев грязные руки и грязную одежду, он подумал, будто подхватил проклятие стоянки отрицателей и кровь отныне повсюду следует за ним, вольно пересекшим тропу мертвых и умирающих. Тот ребенок повенчал его с убийствами, превратив из Тисте в зверя, в дикаря, колченогого и жалкого, и всё вокруг осквернено, всё испорчено.
Он хромал под полуденным солнцем, лямки натирали плечи, насекомые кусались сквозь пот — с такой ношей он не мог их отгонять, вынужденный терпеть гнусное неистовство.
Искусство пасует перед реальностью. Каждый раз и всегда ему не удается собрать эссенцию опыта. Работа способна выразить лишь мельчайшие намеки на реальное и насущное: дискомфорт касаний, приливы головокружения, вонь усилий и тряское беспокойство встревоженного разума. Он грубо топчет истины происходящего и слепо бредет сквозь леса лжи, выговариваемой каждому мимолетному мгновению, каждому вечному моменту.
Теперь он видит, что ничто не имеет ни начала, ни конца. Мгновения являются слитной процессией и остаются позади, в тусклой дымке. Цвета смываются в миг потери остроты зрящего глаза или грубо костенеют, подобно бесчувственным вещам. Ныне он видит на концах исцарапанных ноющих рук кисти — одна рисует творение, другая стирает: этими двумя мерами он и жив, и весь смысл жизни — доказывать, что он «здесь», в этом «сейчас» — но едва кисти рук замрут в вечной неподвижности, все претензии его испарятся.
После невозвратного ухода будут ходить по залам меж его картин, будут ходить, словно они из плоти и крови, жара и костей, будут мыслить и не мыслить — а по сторонам побегут окна в уплощенные миры уменьшенных жизней, все достижения Кедаспелы. И гуляющие станут пронзать острыми ногтями его фальшивые мирки, находя за ними лишь штукатурку и камень.
«Я всегда был лжецом. Ничего не изменить — и это первая ложь, которую я сказал себе сам. Давным-давно. Другие ее приняли, благодаря моему таланту, и позволили жить лжи. Сладкие друзья, как великодушно — я обманул вас — и если мое презрение хватает ваши тени за пятки… Ну, не сюрприз. Мне ли идти впереди?