Я кивнул. Это похоже один из тех двоих союза севера, чьего имени я не успел узнать, но зато слышал ещё дома. Третий сын того самого Великого дома, про который уважительно отзывался отец. И через город которого мы проезжали с гаэкуджа Креодом.
Послышался новый крик, едва слышный:
— Я второй. Адан из Дома Макита. Всё бы отдал за блюдо горячей оленины.
— Третий. Эстро из Дома Хомбро. Мне бы сладкого вина из западных провинций.
— Четвёртый. Адалио из Великого дома Тенебро. Хочу нормальный меч, а не этот ржавый прут.
Я поднялся с подстилки. Точно. Про меч-то я и забыл.
Шагнул прямо сквозь тень, принялся перебирать верёвки, ища прут, на который ругался Адалио. Отыскал. По весу он оказался раза в три тяжелей даже той тренировочной громадины, с который я привык заниматься дома. Вот уж Флайм бы порадовался безжалостности здешних наставников.
Прислушиваясь краем уха к перекличке парней и их требованиям, которые становились все безумней и то и дело вызывали хохот у остальных, я встал у самой решётки, которая преграждала путь на свободу. Повернулся к ней спиной.
Тридцать шагов северной тропы могут начинаться как с правой, так и с левой ноги. Родившаяся на севере нашего королевства эта техника оттачивалась моим родом на протяжении самое малое сорока поколений. Однажды я видел совместную тренировку отца и Ирмая, владыки Хонесто, Дома севера. Отца Хасока, к слову. Так вот, его исполнение шагов отличалось от тех же шагов отца.
Шаги я выучил в десять. Мне же сейчас нужно было совместить их с движениями рук, плеч и корпуса. С Мечом льда и света.
Шаг вперёд с левой ноги. Меч вперёд, в первую позицию. И плевать, что это всего лишь железный и ржавый прут. Плевать, что ещё год огонь души может выплёскиваться из меня только во внешних техниках. Ко дню посвящения любой наследник должен выучить все тонкости родового пути меча.
Шаг правой, довернуть стопу, опуская её на камень сразу всей поверхностью, чуть согнуть колени приседая. Меч вперёд, рассекая воздух стремительным выпадом. Раз, два, три. Это первое умение Меча льда и света. Дождь клинков. Который я бы сейчас с радостью обрушил на тени, заполнив всю эту пещеру образами меча и разрывая их на тысячи клочков.
Если, конечно, на них это вообще подействует.
Плевать.
Двигаемся дальше…
Раздался крик, потревоживший мою сосредоточенность:
— Эй! Чего-то маловато? Кто там молчит? Камнями подавился?
Я приставил ногу, завершая Тропу, опустил меч к бедру и крикнул, припомнив, какие цифры слышал последними:
— Пятьдесят второй. Лиал из Малого дома Денудо. Не отказался бы от свечи.
Совсем недалеко от меня кто-то засмеялся:
— И это тоже. Я рассадил лоб, пытаясь просто улечься.
Раздался искажённый расстоянием крик:
— Пятьдесят третий. Теодоро из Дома Вимару. Скажите мне, что у всех живот будто ножом режет от этого проклятого всеми Хранителями зелья!
Ответом ему стала тишина.
Следом по коридору прокатился безумный смех:
— Я так и знал, я так и знал. Будь прокляты эти пещеры, будь проклят этот Суав и весь его Великий дом. И будь проклят мой лживый отец — сынок, езжай, мне понадобится твоя помощь, помощь сильного сына. Будь он проклят! И будь проклята моя мать!
Я содрогнулся от жуткого захлёбывающегося смеха, который заполнил все коридоры.
***
Глебол на миг замер перед дверью, расправил на себе одеяние, согнал складки за спину, подтянул пояс с мечом и только убедившись, что выглядит безупречно, один раз стукнул кулаком по двери.
Дождавшись разрешения, скользнул в кабинет своего господина, Суава, владетеля Великого дома Верде.
Тот бросил на него лишь короткий взгляд, буркнул:
— Надеюсь, ты появился с добрыми вестями?
Глебол качнул головой:
— Простите, ваша светлость.
Суав откинулся на спинку стула:
— Что мне до твоих извинений? Четыре дня назад ты так красиво рассказывал этим мальчишкам, насколько древние традиции Кузни Крови, — Глебол замер в шаге от стола, с каждым словом всё громче говорящего Суава лицо его бледнело всё сильней и сильней. — Рассказывал, как суровы были первые наставники, как нетерпимы они были к пренебрежению долгом, — Суав грохнул кулаком по столу, — как карали лень!
Глебол сглотнул, Суав несколько раз втянул в себя воздух сквозь зубы, переводя дыхание, и уже гораздо тише спросил:
— За эти дни ты, старший наставник Кузни, по сути, полноправный хёнбэн замка, уже придумал, как я должен наказать того, чьи люди забросили службу, оставляют ворота замка без охраны, не следят за окрестностями с башен, не сторожат вход в подземелья?
Глебол сорвал с пояса ножны с мечом, вскинул их перед собой, сжимая сомкнутыми ладонями под эфесом:
— Господин, я приму любое наказание. Моя вина неоспорима.
Суав процедил:
— Думал, за эти дни я остыл?
— Господин…
— Молчи! Да, ты прав, я остыл. Мой отец приказал бы слугам поднести тебе чашу с ядом. Дед, пожалуй, прикончил бы тебя своими руками. Прадед приговорил бы тебя к смерти прохождением через мечи. И заставил бы участвовать в этом всех идаров Дома. А вот я что-то их недостоин. И дело даже не в эдикте, как ты понимаешь, — смерив опустившего взгляд Глебола, Суав хмыкнул. — На год лишаешься жалования. Растрясёшь жирок и наведёшь порядок в замке Кузни.
Глебол с облегчением сглотнул и поклонился:
— Конечно, господин. Вы очень милостивы, господин.
Суав махнул рукой:
— Оставь это. Ты не умеешь льстить, не пытайся и научиться. С чем вообще явился?
— Они начали умирать, господин. Уже двое. И такого я ещё не видел, — Глебол покрутил головой. — Один истёк кровью из всех пор на теле, а у второго кости проросли сотнями шипов и пробили его изнутри.
Суав сквозь зубы прошипел ругательство, в раздражение пихнул бумаги в сторону:
— Что хуже всего в этом деле, так это то, что я никогда не могу быть уверенным в этом проклятом зелье.
Глебол выждал время и осторожно спросил:
— Почему господин?
Суав ухватил один из пергаментных листов на столе и швырнул в Глебола:
— Потому что наш род тщательно описывает каждую порцию, пытаясь разгадать секрет, а оно понемногу меняется каждые несколько десятков лет!
Глебол перехватил лист, поднял его к глазам и всё так же негромко предположил:
— Тут уж ничего не поделать. Предки ушли, кровь королевского Дома тоже слабеет, неудивительно, что состав на их крови меняется, — хмыкнул. — Тут такое варево, повторить его…
Суав прошипел, заставив его поперхнуться словами:
— Ты забываешься.
Глебол отшвырнул лист, словно горящую деревяшку, замер под взглядом Суава. А тот медленно ронял слова:
— Ты всего лишь побочная ветвь нашего Великого дома, а лезешь не в своё дело. Я провёл тебя через Кузню крови, чтобы ты принял её в свои руки. И чего ты достиг? По землям Кузни бродит чужой адепт внешних техник, заглядывает в самые сокровенные места…
Глебол затараторил:
— Я поставил стражу у Кровавого утёса! И у бабского входа тоже! Там шесть Возвышенных мечников, шесть Возвышенных плетущих и мой помощник Визир, а он ведь Великий паладин меча. Господин, там понадобится целое войско, чтобы ворваться внутрь.
Суав кивнул:
— Я верю тебе, Глебол, верю. Но этого мало. Найди мне его, Глебол. Найди мне его. Плевать, что он мог убить одного лишнего птенца, но мне нужно знать причину, по которой он здесь оказался. И если это один из тех, кто охотится за тайной королевского зелья.
Суав замолчал, а Глебол поспешил согнуться в поклоне:
— Я перерою все норы в лесу, господин!
***
— Сорок шестой! Лопе.
…
— Сорок девятый. Лиал.
Я выкрикнул своё имя и долго вслушивался в тишину. Как и все остальные. Всё было понятно и без слов.
…
— Парни, вы это слышали?
— Кажется, женский крик.
— Ну да. Только очень далеко.
Фату довольно засмеялся:
— Ну так я же говорил, что в Кузню приезжают и девки.
Другой голос, совсем без смеха добавил:
— Радости-то. Думаешь, почему она орала?
Смех Фату сразу стих. Я глотнул затхлой воды и умостился на лежанку. Поспать немного, пока не появились тени.
…
Проснулся я от жуткого крика, кто-то орал, срывая горло, орал так, словно с него наживую снимали кожу или вырезали куски мяса. Орал совсем рядом.
Крик бился о стены тоннеля, заполнял камеры, дробился эхом, становясь от этого только страшней. И длился, длился и длился, словно в груди несчастного был нескончаемый запас воздуха.
Когда крик наконец захлебнулся странным клокочущим хрипом, от которого дыбом встала шкура на спине, раздался срывающийся голос:
— Пересчитаемся.
Кто-то огрызнулся:
— Толку? И так ясно что случилось. Думаешь, он сейчас откликнется: «Парни, да я пошутил»? Утром вытащат тело, тогда и убедишься.
— Я сказал, пересчитаемся!
Некоторое время в тишине тьмы я слышал только тихое хрипение своих теней, затем раздался глухой голос:
— Первый. Фату.
— Второй. Адан.
— Третий…
И снова я оказался последним. Только на этот раз мой номер ещё сильней сдвинулся.
— Сорок шестой. Лиал.
В тишине я встряхнулся и встал. Я не знаю, почему умирают парни, но не хочу оказаться на их месте. Если есть шанс, что это случилось из-за их лени, то нужно ещё немного усилий. Пусть даже ноги уже и ослабели без еды, но осталось всего два дня. Всего два дня.
Глава 17
Я сумел продержаться эти дни. И не умер. Но к свету, щурясь и моргая, но упрямо поднимая глаза к небу и лучам Каразона, нас вышло всего сорок два человека. Во тьме пещер, в тюремных камерах, грязь и безысходность которых замаскировали словами «уединённые тренировки», погибло одиннадцать человек. Кто-то умер в тишине, кто-то с криками и проклятьями. Один и вовсе истошно орал половину дня от боли, разрывавшей его тело изнутри, умолял наставников убить его.
Они всегда были рядом, мы знали. Слышали их шаги, когда они вытаскивали тела мёртвых. А я ещё и отчётливо видел их, когда они проходили мимо моей камеры, ведь темнота мне не была помехой. Но они молчали на наши вопросы, молчали на наши проклятья, молчали, когда мы умирали. И не выполнили мольбу того парня.