Так он потерял все дорогое, что у него только было на свете…
От пережитого мой напарник малость повредился рассудком, что совсем неудивительно, и теперь находился в странном состоянии полужизни. Общаясь про себя то с Богом, то с дьяволом, он медленно угасал – от самого нежелания существовать в данном пространственно-временном континууме. При этом старательно насыщал свой организм в иррациональном желании любой ценой не быть обузой в работе, хотя частенько срывался, пытался подсунуть мне свой хлеб или сахар.
И то и другое у него выходило одинаково плохо, но что-то изменить я был не в силах. Да и надеялся я – чего уж греха таить! – на свою хорошую физическую форму и легкую, но теплую одежду.
Повод пожалеть о содеянном представился быстро.
Полупудовый лом вытягивал калории из организма, как авианосец – деньги из госбюджета, уже через неделю моей единственной всепоглощающей проблемой стало вечнососущее чувство голода. Подмосковный батон являлся в воображении и захватывал все мысли днем, кошмары супермаркетных фудкортов преследовали ночью, котлового довольствия категорически не хватало для восполнения энергозатрат организма.
Авдеич пытался выправить продуктовый кризис за счет вытащенной из мусора дребедени. Окурки, огарки свечей, обноски, мятые кружки и впрямь имели ненулевую ценность, которой хватало на подачки раздатчикам. Дело хоть малое, но не лишнее – нам доставались куски хлеба посуше, черпак баланды с гущей, три положенные ложки каши выглядели как иные пять, а масло можно было различить без микроскопа.
Помогали ухищрения чудесно – примерно как мертвому припарки.
Ровно на десятый день я сорвался – сломленный недоеданием организм впал в сумрачное состояние и не вышел из оного, пока не сожрал тройную норму из полученного на очередную пятидневку пайка. Зато потом…
Трудно забыть охватившее меня липкое и тоскливое чувство сползания в бездну.
Вроде бы не сильно страшно, всего маленький шажочек, который можно отыграть назад толикой из заначенной махорки. Еще есть сила и резвость в несточенных дистрофией мышцах, лихорадочный блеск не затапливает глаза всякий раз при виде пищи. Кроме того, сейчас – после лихих расправ с контрой середины двадцатых – в Кемперпункте именно от голода не умирают…
Каторжане, не сумевшие найти свое место в жизни, скользят в смертельную воронку медленно. Сначала они выменивают на еду всю одежду и остаются в жалком рубище. Затем переходят в разряд пеллагриков{108}. Далее возможны варианты…
Во-первых, относительно безболезненно околеть, присев ненадолго передохнуть за штабелем бревен. Во-вторых, заболеть чем-нибудь простым, но вполне надежно сводящим в могилу, например – бронхитом{109}. И, в-третьих, растянуть мучение на месяцы, а то и годы, довольствуясь фунтовым пайком и поиском объедков в мусоре.
Последнее – самое страшное.
Хорошо хоть нам с Авдеичем почти не приходится сталкиваться с помоечниками – они караулят «свеженькое», мы же разбираем полностью заполненные ящики. Но от неприятного соседства опасность самого крошечного шага по анизотропному шоссе истощения казалась еще более нестерпимой.
Возможно, поэтому ночью мне вместо скворчащего, сочащегося маслом круга украинских колбасок и большой кружки полевского «Жигулевского» приснился темно-зеленый, почти бурый обрывок водоросли, проступивший на сколе куска льда. Привычное зрелище – занятые на общих работах арестанты таскают лед к баракам, как будущую воду для умывания. Вот только в отличие от реальности листок играл красками полиграфии на пирамиде консервных банок салата из морской капусты!
В сытом будущем я как-то польстился рекламой, превозносящей до небес богатство белков и микроэлементов в этом продукте. Купил, попробовал и тут же выкинул, с трудом сдержав тошноту.
Но здесь вам не там!
С самого раннего утра я занялся поиском «даров моря». Поначалу хотел заинтересовать кого-нибудь из начальников, но после пары бесед с соседями дело вышло до смешного простым. Оказалось, ламинария добывается в Кеми, Соловках и вообще по всему побережью Белого моря вполне в промышленных объемах, только не на еду, а для переработки в йод на заводике, специально устроенном в Архангельске в незапамятные времена{110}.
Так как техпроцесс там построен на сжигании водорослей, то закупают их исключительно в сухом виде, вынуждая добытчиков строить простейшие навесы и развешивать под ними урожай, скошенный специальным тралом на глубине в пару-тройку метров.
Разумеется, администрация Кемперпункта не брезгует подобным заработком. Заготовленные осенью, но не просохшие, а посему не сданные в заготконтору зеленые полотнища болтаются мерзлыми космами за конюшней, что на задах лагеря! Приходи да отламывай сколько нравится, благо подобная убыль не заметна на фоне многих тонн малоценного полуфабриката.
Как легкая доступность мощнейшего антицинготного средства сочетается с огромным количеством больных этой самой цингой?{111} Удивительная загадка…
Более того, мои кулинарные изыски никого из арестантов особо не заинтересовали. Лишь некоторые пробовали, кто-то плевался, иные – равнодушно пожимали плечами. Даже Авдеич не поддался на мои уговоры и не начал употреблять в еду «зеленую гадость».
Однако водоросли, добавленные в кашу в сыром, а лучше – вареном виде, оказались более-менее съедобными. По вкусу они отдаленно напоминали тушеную капусту или даже спаржу. Не уверен в их высокой калорийности, скорее наоборот, однако про постоянное чувство голода я с тех пор практически забыл{112}.
Между тем Авдеич наконец-то закончил перекидывать в сани мелкие куски мусора. По-старчески кособочась и покряхтывая, он отряхнул, а потом снял рукавицы и уже относительно чистыми руками аккуратно подтянул бахилы. Разумеется, не те полиэтиленовые подследники, что выдают в больницах двадцать первого века, а что-то типа суконных чулок с подошвой в виде веревочного лаптя, предмет хоть и низкостатусный, но теплый и легкий в починке.
– Сходим поедим или сперва загружу до конца? – спросил я его, пытаясь по солнцу определить время.
Огромный, но не сразу очевидный плюс мусоровозной работы – относительная свобода. Можно хоть как-то распланировать день, подстраиваясь только под обед и ужин.
В лагере, где все и всегда происходит в строе и на общих нарах, в дикой скученности, когда и про себя обмолвиться страшно – донесут враз, возможность побыть в одиночестве по-настоящему неоценима.
А тут еще бонус – поездки в лес, да без конвоя!
Хоть и не положено, но зимой администрации тупо лень выделять красноармейца для пары арестантов. Каждому известно – бегут по снегу только доведенные до отчаяния самоубийцы.
– Диаволова рында! – невпопад пожаловался на судьбу Авдеич. – Простым смертным нельзя видеть, как над бараками пляшет красный диавол, как корчатся люди под его адской пляской…
– Да скоро уж вдарят на обед, – обнадежил я напарника, стараясь плавно отвести разговор подальше от философских материй. – Пойдем потихоньку, поди, сам знаешь: жир-то весь в вершках.
Но Авдеича было уже не остановить.
– Дивлюсь я тебе, парень! Ведь точно знаешь, что диавол не насытится частью твоей крови, пусть даже ведром. Он не уйдет, он тут, в самом воздухе, он потребует всю кровь и душу без остатка, до капли. Мне все равно пропадать. Бог забрал мою дочку и ушел прочь отсюда, ради чего мне жить…
– Прекрати! – Я сорвался на крик, благо вблизи никого не было. – Сам третьего дня рассказывал, как грешно желать себе смерти!
– О да, я знаю! Ты сбежишь, конечно! Удастся, Бог хранит тебя. Но куда ты спасешься от диавола? Пока у Кремля стоит зиккурат – он будет везде. Не будет на Руси жизни, как есть не будет! Камо бегу от лица твоего и от духа твоего камо уйду…
Ох, как мне захотелось заткнуть словесный фонтан кулаком! Причем не в первый раз. Но вместо этого я только приобнял безумного старика за плечи:
– Пойдем! Сегодня пшенка, как ты любишь.
– Бог проклял нас, грешных… Но ты сильный, я все вижу, ты играешь с ломом! Беги, уходи прочь, подальше, хоть к антиподам! Иначе диавол придет за твоей кровью!
– Заграница нам поможет, – покачал я головой, подталкивая Авдеича в сторону центрокухни. – Где-то я уже это слышал.
– Да-да, поможет! – горячо поддержал меня Авдеич. – Победить диавола можно только в его же логове, там должны знать! Скажи, непременно скажи им, зачем мешкают… Не верят в Бога. Напрасно, без него диавол затянет всех в свой ад, сперва меня, потом тебя, Россию, а там – и весь мир!
– Знают они все! – грубо обрубил я опасный разговор.
И демонстративно поднял до ушей воротник «маскировочного» пальто. Но сам задумался: а что на самом деле известно господам капиталистам о реалиях советской жизни?
Из будущего я смутно помнил только Солженицына, но вроде бы он писал сильно позже, уже в пятидесятых.
Смог ли кто-нибудь из нынешних каторжан бежать из СССР? Наверняка!
Печатались ли их рассказы в Париже или Берлине? Увы, и школьный, и университетский курс литературы с историей тщательно обошли данный вопрос стороной.
Обратили ли на них внимание современники? Сделали ли хоть какие-нибудь выводы? Смогу ли я что-то изменить в случае успешного побега?
Куча вопросов, и ни единого внятного ответа!
Здум! Зду-у-у-м! – поставил точку в моих размышлениях визгливый звон.
– К обеду звонят, – совсем по-детски обрадовался Авдеич. – Шевелись скорее!
Вот ведь забавная штука – организм, как только дело к еде, так не только усталость, но всякую ересь из мозгов будто метлой вычищает!
Питание хоть и скудное, но дело поставлено четко, явно по-армейски.
Выдача многопоточная, как в «Макдоналдсе» – свое окно для каждой роты. Назвал фамилию, и упитанный боров в белом колпаке и фартуке черкнул пометочку в журнале, тут же булькнул пол-литра баланды в подставленную миску, шмякнул каши в тарелку – следующий! Кипяток из ведерных чайников без ограничений. Места где присесть хватает: огромный зал – а центрокухня на самом деле больше похожа на зал по площади – хоть невысокий и темный, но при этом чистый и теплый… По крайней мере, еда не замерзает. Длинные узкие столы и скамьи из оструганных досок как зубья расчески тянутся к центральному проходу от стен, увешанных лозунгами вперемешку с наивными портретами Ленина, Маркса, Розы Люксембург и прочих персонажей коммунистического бестиария.