Утром третьего дня я не выдержал. Забрался на скалу повыше, прилег в ложбинку на вершине, что покрыта лишь серо-зеленым узором чахлого карельского мха, да прикинул дорогу напрямую туда, где в нескольких километрах западнее маячили набившие оскомину озера. Хорошо хоть относительно небольшие и без явных признаков жилья по берегам.
Обольщаться последним я, к счастью, не стал.
На поверку местность вокруг очередного скопления озер{187} оказалась плотно изрезана многочисленными просеками, нахоженными тропинками, дорогами, вдобавок попалось рукотворное чудо: первая за все время линия телеграфных столбов.
Темп пришлось снизить, осторожность удвоить, а чуть позже – утроить.
Однажды на берегу, внезапно открывшемся за очередным поворотом тропы, обнаружились трое бойцов, с увлечением давно не кормленных котов наблюдавших за полудюжиной мужиков, тягающих сети в озере. Едва ли они были в состоянии заметить меня, даже выскочи я на них бегом, но будь при них песик… Не хочется на своей шкуре выяснять качество обоняния и слуха немецкой овчарки.
Кроме следов, которые я при первой же возможности топил в попадавшихся на пути речушках, особую опасность представляли лысые верхушки холмов и скал. В отсутствие леса силуэт каждого, кто оказывался на гребне, становился четко виден на фоне неба чуть более чем со всей округи.
Уверен, что чекисты и красноармейцы, на следы которых я начал постоянно наталкиваться, прекрасно изучили эту особенность рельефа и пользовались ею для ловли бегунков. Поэтому мне постоянно приходилось искать проходы, кусты или переползать опасные места, укрывшись травой и ветвями.
Однако новые опасности не смущали, наоборот, они привели меня в восторг!
Еще бы, без малого месяц скитаний по лесам, выдерживая направление на два лаптя правее солнца, подсчитывая пройденное расстояние с точностью плюс-минус сотня километров… Страшная, выматывающая неизвестность.
А тут – надежнейшее свидетельство о приближении к советской, самой охраняемой в мире границе!
Мою радость не смогла омрачить ни вынужденная дневка в ожидании ухода патруля на практически голом скальнике под толстым одеялом маскировочного мха и лишайника, ни большой, осложненный переправой обход оборудованной заставы, крайне неудачно втиснутой промеж двух крупных озер.
Не смутил меня и голод – рыбачить и жечь костер в насыщенной патрулями местности мог лишь безумец, так что запасенная рыба и корневища камыша кончились через два дня. А еще через день в ход пошла последняя плитка пеммикана.
Следовать вдоль русла{188} реки – кстати сказать, очень удобной – я не решился, опасаясь засады. Поэтому пер напрямик, без троп, по компасу, но все равно один раз умудрился подставиться под патруль.
Солнце клонится к закату, пронизывая игрой отдельных лучиков гущу высокого леса, до которого осталось пройти совсем чуть-чуть через широкую и длинную, малость заболоченную долину.
Капюшон моей куртки вырван с мясом неудачно подвернувшимся сучком, накомарник проще связать новый, чем починить. Проклятые насекомые роем вьются около опухшего от укусов лица, заглушая звуки, как огромная подушка. Спасительные, купленные в интернет-магазине двадцать первого века ботинки пару часов назад утоплены в болоте, они до последнего берегли мои ноги от увечий, но даже у капроновых ниток и синтетического клея есть предел прочности. Ноги, обутые в уродские трофейные сапоги, тяжело переступают в густой траве. Мокрые штаны – когда-то водонепроницаемые и удобные, а сейчас протертые на камнях, изодранные ветками и прожженные искрами от костра – неприятно сковывают ноги.
И вдруг сзади раздался мальчишеский крик:
– Эй, ты! Стой! Стрелять буду!
Уж не знаю, на какую реакцию рассчитывал юный боец, но я, как подстегнутый мощным электрическим разрядом, длинным косым прыжком рванул вперед.
– А ну, стоять! – вторил парню кто-то взрослый.
Томительные мгновения – и вот первый выстрел прорезал тишину.
Гул еще катился по долине, когда я нырнул в сумрак тайги.
Следом прозвучал целый залп, не иначе стволов из пяти, совсем рядом щелкнул по сосне горячий свинец.
Понимая, что винтовка пробивает любое дерево навылет, а для здоровья шальная пуля ничуть не полезнее обычной, я, не сбавляя скорости, рухнул на четвереньки, пытаясь по-мартышечьи уйти из-под бешеного, но уже неприцельного обстрела. Бегом, на одном дыхании одолел полкилометра, перебрался через противную порожистую речку, чуть отдышался и опять волчьим скоком вперед, на запад.
В крови адреналин и азарт, ведь мне опять повезло!
Попадись на таком смешном расстоянии вместо красноармейцев настоящие пограничники с собакой – не уйти.
Теперь же – попробуйте для начала догнать!..
Часа через три, со всей осторожностью пересекая очередную просеку, я заметил в траве кусок рыжей бумаги. Поднял…
Кулек! Двойной кулек из крепкой проклеенной бумаги.
А внутри крошки настоящего белого хлеба, какого я не видел со времен двадцать первого века!
Мог ли советский пограничник затрофеить буржуйский товар? Безусловно, но…
Я стал внимательнее приглядываться к деталям ландшафта.
Вот через болотце прокопаны осушительные канавки. Раньше подобная агротехника на глаза мне не попадалась, но, кто знает, может быть, именно тут разместился образцовый совхоз ГПУ?
На тропинке – обрывок газеты, язык похож на финский, на котором я не понимаю ни слова. Однако с равным успехом подобную газету могли издать в Петрозаводске для местных карел.
Чуть подальше коробка от чего-то табачного с финской маркой… В которой осталась нетронутой лопнувшая папироса.
Последнее показалось мне убойным аргументом – я перешел на обычный походный шаг, а чуть позже, наткнувшись на очередную торную дорогу, не стал пересекать ее со всей осторожностью и скоростью, а расположился на отдых неподалеку, впрочем, с западной стороны и в удобном для дальнейшего бегства месте.
Ждать пришлось долго.
Раздеваться для просушки одежды и заворачиваться в одеяло и брезент от комаров, как обычно на привалах, я опасался. Спать – тем более. Разве что сменить портянки, подремать да попробовать пришить наконец капюшон, не забывая отмахиваться от полчищ озверевших летающих крокодилов.
Наконец часа через четыре, когда я уже совсем было собрался продолжить поход, на дороге показалась пара пешеходов с винтовками за спиной.
Я лихорадочно схватился за бинокль и с трудом сдержал вопль радости – дошел!
На солдатах красовались кепи, прямо над козырьком блестели одна над другой пара пуговиц, а еще выше – эмблема в виде двойного белого круга.
Остатки здравого смысла подсказали, что долговязый, грязный и оборванный, да еще заросший месячной бородой детина ни грамма не похож на розовощекую девочку в белом передничке и красной шапочке. То есть доверия своим видом не вызовет.
Да и про финнов в СССР поговаривали всякое: и что пять тысяч русских расстреляли в Выборге в восемнадцатом{189}, и что в двадцать первом проклятые шюцкоровцы{190} как раз в этих краях войной пошли против «молодой Советской республики»{191}, а успокоились, только вдосталь умывшись кровью.
Поэтому вылезал я из леса не торопясь, избегая делать резкие движения и, как часто показывали в американских боевиках, с широкой улыбкой и заранее поднятыми руками.
Увы, ни немецкого, ни русского, ни английского или французского языков бравые финские вояки не понимали. Но после отдельных международных слов, жестов и энергичной пантомимы о долгом пути с Соловков – данный топоним им оказался хорошо знаком – ребята реально прониклись. Даже не обыскали, лишь угостили сказочно вкусным сэндвичем с черничным вареньем и показали жестами, куда двигаться.
Пара часов ходьбы до небольшой деревушки при пограничной заставе – и вот в моем распоряжении настоящая баня!
С наслаждением – впервые за два последних года! – я отмылся горячей водой с белым мылом. С немалыми мучениями и порезами, но все же уничтожил бороду и усы одолженным ретростанком Gillette со сменными пластинками-лезвиями – оказывается, тут это совсем не редкость в отличие от Советского Союза. Выстирал белье и в виде отдаленно похожем на человеческий стал ждать развития событий.
Скоро в предбанник вошел какой-то благодушный финн в ярко-желтых кожаных сапогах, потрепал меня по плечу, весело улыбнулся и пригласил жестом за собой.
«Небось отведут в местную КПЗ… – мелькнуло у меня в голове. – Только почему без вещей?»
Между тем на заставе дело явно шло к ужину.
Невдалеке, на веранде уютного домика начальника охраны, стоял укрытый полотняной скатертью стол, в центре которого исходил паром огромный открытый пирог из мелкой рыбы. Рядом под расшитым вручную полотенцем томилась кастрюля с каким-то варевом, на деревянной тарелке высилась стопка блинов или больших лепешек. С краю притулилась пара кувшинов с молоком и какие-то мелочи.
Простенько по меркам двадцать первого века, но, черт возьми, после трех последних дней, которые пришлось провести в буквальном смысле на подножном корме, я был бы рад любому сухарю. Увы, пока мне оставалось лишь отвернуться, чтобы не травить лишний раз душу.
К моему несказанному удивлению, меня провели именно к этому столу и любезно пригласили сесть. Наверное, хозяева догадывались, как опасно оставлять человека из леса рядом с едой, поэтому буквально через несколько минут за трапезой собралась вся застава, то есть полтора десятка мужчин, женщин и детей.
Все улыбались мне, пожимали руку, говорили по большей части непонятные, но явно доброжелательные слова, и никто не намекнул ни интонацией, ни движением, что я – зэка, неизвестный подозрительный беглец, может быть – преступник