Черт возьми, какой дурацкий прокол! Двойное убийство – пусть даже и зэков-чекистов – я от греха подальше утаил даже от финнов!
– Мм… – нерешительно начал я, как бы вспоминая.
Но вдруг понял: второй-третий наводящий вопрос, и ложь непременно выползет из-под правды, раздавив в мелкую труху хрупкое доверие, а с ним – все мои надежды на сотрудничество.
Пришлось выложить все как было:
– Не хотел, но внезапно вышел один против двоих…
Эту часть одиссеи мой собеседник выслушал с особым удовольствием и, устремив взгляд к горизонту, ответил неожиданным четверостишием, которое можно было понять как изощренную эпитафию:
И гнев Твой, клокочуще-знойный,
На трупные души пролей.
О Боже, они недостойны
Ни нашей любви, ни Твоей…{224}
Когда Виктор Александрович обернулся ко мне, то в его глазах были отблески заходящего солнца.
– Как этого мало за наших друзей, многие тысячи которых встали к стенке под дула чекистских ружей! Но как это много… Ваш побег – это настоящий подвиг!
– Мне всего лишь хотелось спасти свою жизнь, – скромно возразил я.
Еще не хватало по пустому поводу повиснуть на знамени антибольшевистской борьбы!
Неужели побеги с Соловков на самом деле так редки{225}, что каждый имеет смысл обсуждать? Или я чего-то не понимаю?
Но господин Ларионов уже протянул руку для пожатия.
– Вы сделали больше, чем многие наши офицеры! Позвольте обращаться на «ты»!
– Рад знакомству, Виктор! – автоматически ответил я.
– Если не затруднит… Алексей, а как бы ты сам напал на Кемперпункт? Но погоди, погоди, не пора ли нам перекусить?
Жизнь-то налаживается!
Стоило отказаться от идиотского политеса, как сразу появилась на удивление правильная идея.
– Решительно поддерживаю! От чертовой рыбы у меня все кишки слиплись!
– Так Петров пост{226} же! – рассмеялся моей культурной дикости Виктор. – У графини в клубе дело поставлено строго, не то что в ресторанах! Пойдем в «Belle vue», под хорошую закуску думать проще!
Вот всем хорош бравый капитан, но нет у меня ни малейшего желания играть с чекистами в свинцовые ляпки на карельских болотах. Однако дать решительный отказ после стольких комплиментов как-то неудобно, и вообще: кто, как не он, доведет меня до тайника с телефоном в целости и сохранности?!
Таким образом, мне нужна идея… Во-первых, привлекательная и масштабная, во-вторых, требующая предварительной разведки на месте.
Должны же остаться в знаменитой «Белой гвардии» хоть какие-то доверенные кадры, способные перемещаться легально по Карелии? Ну или, на худой конец, пусть делают себе документы, не отличимые от натуральных по вкусу, цвету и запаху, да ищут приключения на свои задницы.
Только сперва мне любимому окошечко в Петербург и обратно организуют, с их-то опытом ничего не стоит, какая разница, одним нелегалом больше, одним меньше…
Будь дорога до заведения раза в три длиннее, моей фантазии хватило бы на десяток прожектов, но пришлось ограничиться «планом А».
«Красивый вид»{227} оказался совсем рядом, между православным храмом и флотскими казармами – только перейти по мостику с расположенной у главного причала рыночной площади на стремительно набирающий респектабельность островок Скатудень…
К моему немалому удивлению, под изящной франкоязычной вывеской скрывался классический русский ресторан.
Не особенно бедствующий капитан заказал грибной суп и бефстроганов из оленины под брусничным соусом, добавив, в том числе в расчете на меня, чайник специального чая – на деле контрабандного, но совсем недурного бренди.
Я же не смог устоять перед густой солянкой на дюжине сортов копченого мяса и подозрительно дешевыми блинами с черной икрой.
После утоления первого, самого злого голода и пары рюмочек «чая» пришло время для обсуждения самых реальных планов по свержению советской власти.
– Полагаю, осуществить твою идею вполне реально, – неспешно начал я. – Денег потребуется сущие копейки. Взять один, а лучше два гражданских самолета-транспортника из тех, что могут садиться на воду. Глухих озер в тех краях сильно больше, чем нужно, выбирай любое. От Финляндии – час лета, ПВО нет как класса. Ничего не стоит намалевать звезды на крыльях да завезти поближе к Кемперпункту человек двадцать бойцов с «томпсонами»{228} и гранатами. Далее: две пары коммандос расходятся по «железке» на север и юг, километров на десять от Кеми, и валят столбы связи как в сторону Петербурга, так и Мурманска. Желательно заодно взорвать мосты – переполох выйдет больше, и подкрепление не перебросят. В это время основная группа нападет на лагерную охрану. Уверен, если обеспечить хоть минимальную внезапность, проблем не будет, тем более что каждый убитый чекист – винтовка и патроны для наших друзей из каторжан, среди которых сотни боевых офицеров.
– Серьезный подход, – произнес с каким-то странным подтекстом Ларионов.
Но я не стал ждать неизбежной критики и продолжил:
– После захвата концлагеря нужно быстро организовываться и отступить на запад по заранее намеченному маршруту. Вдоль Кеми есть хорошие дороги. Самолетами производить заброс оружия, боеприпасов, высококалорийных пайков и эвакуацию больных, процесс координировать через мобилы… мобильные радиостанции. Уверен, что это будет намного проще, чем делить со шпаной имеющиеся в лагере запасы еды. С сотней отчаянных офицеров в строю можно не бояться застав, а значит, идти на запад дерзко, реквизируя продовольствие и гужевой транспорт. Две-три сотни километров – максимум неделя, пограничники просто-напросто не успеют собрать для заслона ни достаточных сил, ни артиллерии.
– Масштабно, черт возьми, как масштабно и сильно!
«Он что, всерьез?» – опешил я, мысленно ругнувшись, а вслух добавил:
– Конечно, для такой операции потребуется разведка и тренировки. Но…
– Вот только деньги… хм! – все же перебил меня Виктор.
Дальше меня ждала длинная, полная экспрессии и злого мата лекция на тему «Что иммиграция смогла и не смогла». Если изложить ее кратко, то выходило примерно следующее: в окончательную потерю России эмигранты тупо не верили, а посему и платить за возвращение не собирались. Вот так просто и наотрез. Даже спустя целое десятилетие большинство общалось исключительно в среде соотечественников и надеялось вернуться домой «вот-вот, не в этом году, так наверняка следующей весной»{229}.
Более того, сохранились и приумножились партии старой Госдумы: все эти лево-право-крестьянские кадеты, эсеры, энесы и прочие меньшевики сбивались в стаи и свирепо собачились промеж собой, навешивая друг на друга грехи разложения, бездействия и прожигания последних крох из спонсорских бюджетов – и без того куцых как заячий хвост. Как вишенка на торте сюрреализма: каждый политик абсолютно искренне считал, что за ним стоят реальные избиратели из России!
Русскоязычная пресса усердно поддерживала сонм лубочных заблуждений, хотя, надо отдать ей должное, скорее не корысти ради, а патриотизма для.
Собственно, странности эмигрантского газетно-журнального контента успели удивить меня чуть раньше, теперь же из объяснений Ларионова я сумел постичь логику происходящего.
Ведь, в сущности, кто такие большевики? Да всего лишь установившие военную диктатуру мятежники, оседлавшие выгодную «пролетарскую» идеологию!
Понятно, что злее и страшнее врагов для корниловцев типа Виктора не сыскать на всем белом свете, но что же произошло в стране в глазах обывателя, смотрящего на мир из-за маленького кафешантанного столика?
Пусть в новой России – декреты и расстрелы, пусть – новое правительство. Пусть – на высоких постах неизвестные люди… Но что потом?
Военный коммунизм отменен, на улицы вернулись городовые и дворники, за ними пришел порядок. Управляют страной суть старые царские чиновники. В армии – прежние офицеры, хоть и из младших, зато обидно быстро выросшие в званиях. Кто-то вообще – назло однокашникам! – ловко скользнул из есаулов в командармы. Разве что в Коминтерне кучка «жидов» истерит на предмет мировой революции… Но мало ли идиотов в нынешнее безумное время?
Не лучше ли посмотреть на историю? Вот хотя бы близкую по духу, то есть французскую? Там революционеры резвились с экспроприациями и гильотинами ровно десять лет!
Но что потом?
Тихий, едва заметный переворот, и всего через пять лет Наполеон назначил себя императором{230}, а его соратники – включая самого непримиримого, меченного татуировкой «смерть королям»{231} – получили титулы, дворцы, а то и короны. Репрессии утихли, без всякой войны вернулись в свои дома и усадьбы инженеры, писатели, помещики и опальные политики. В то же время крестьяне и рабочие как работали при Людовиках, так и работают до сих пор, при Третьей республике. Никому не мешает жить совершенно официальный, но насквозь лживый довесок в виде знаменитого «Liberte, egalite, fraternite»[16].
Почему в России должно быть по-другому?
Как раз и десять лет прошло – самое время прикидывать, какую именно из оставшихся великих княжон принуждать замуж за нового тирана, ведь династии императоров-коммунистов нужен респектабельный вид!
И никто не хочет задуматься, что ровно через четверть века после взятия Бастилии у Бонапарта случилось Ватерлоо.
Разумеется, поза «все само собой образуется» нравится далеко не каждому. Есть исключения, например, господа поинтеллигентнее и победнее – из тех, у кого не оказалось под Ниццей бабушкиной виллы, дядюшкиного заводика в Мюнхене или, на худой конец, фамильной усадьбы под Вильно. Они давно задумываются, не пришло ли уже светлое будущее. Не пора ли вытаскивать из-под матраса отложенные на черный день франки, кроны и марки, отряхивать пыль с саквояжа, упихивать в него теплые подштанники да покупать билет в первый класс до Петербурга – привыкать жить под коммунистами. Ведь, по слухам, в России «все как было, только хуже», то есть «они» уже не кусаются, а если шалят и воруют, то в меру, не шибче аристократов прогнившего романовского гнезда.