Принцип Томаса
1
Последняя пятница месяца – традиционный в школе день для шуток и розыгрышей. Именно в последнюю пятницу сентября несколько лет назад на общей доске объявлений было опубликовано короткое анонимное сообщение: «Поймал ежа. Передает привет владельцу и просит не беспокоиться». Это объявление и стало зерном, из которого выросли знаменитые «синие ежики», лабораторная линия гениальных млекопитающих, якобы выведенных на факультете Вавилова специально для нападения на корреляционный принцип[51] в когнитивной биологии[52]. Легенда гласила, что ежи эти отличались не только отчетливым синеватым оттенком иголок, но и превосходили сообразительностью дельфинов и собак по обобщенному тесту Савельева – Айзенка, причем настолько, что сумели вскрыть свой вольер, сбежать в лес и основать там колонию, вот уже почти семь лет успешно скрывающуюся от ученых, охотников и туристов.
Коля сидел на скамейке, пил какао из термоса и листал на планшете школьную доску объявлений с комментариями, изредка фыркая и гыгыкая. И неожиданно вздрогнул: «Сбор пятого факультета. Ответственным обеспечить явку». Коля огляделся. Январский день был в самом разгаре.
– Это Чиж, – уверенно ответила Настя, когда Коля пришел к ней и показал объявление. – Или Токаев. Или Тоцкий развлекается. Или сам Егор Семенович.
– Ставлю на Егора, – сказал Пашка, болтая в воздухе ногами.
Они с Настей лежали на деревянных шезлонгах на плоской крыше общежития, превращенной в зимнюю оранжерею, и, по их версии, осуществляли наблюдение за двумя грядками, где из черной жирной почвы пробивались ростки какого-то экзотического растения с длиннющим латинским названием.
Коля сел рядом и попытался по их примеру предаться настроению неги и безмятежности, но не смог.
– Я прочитала в книжке, что есть такой принцип Томаса, – сказала Настя, помолчав. – Он звучит так: если ситуация мыслится как реальная, то она реальна по своим последствиям.
– Так… – сказал Коля выжидательно. – И?…
– Например, ведьмы в Средние века не были реальными, – сказала Настя. – Но костры, на которых их сжигали, были более чем настоящими.
– А сейчас некоторые хотят сжечь Юпитер, – сказал Пашка глубокомысленно. – Я, конечно, давно подозревал, что он ведьма. Но это все равно как-то…
Коля помолчал, затем решительно встал и сказал:
– Пойдем.
– Куда? – спросила Настя, пристально на него глядя.
– Не куда, а к кому.
– К кому? – спросил Паша терпеливо.
– Ты знаешь к кому.
Егор Семенович, однако, в своем кабинете не обнаружился. Пришлось включить логику и связи. Свидетели сообщили, что видели его вместе с Казимиром, и предположили, что Егор у директора.
Они дошли до директорской, обнаружили, что Анны Ильиничны нет. Коля подошел к двери, вдохнул, выдохнул и постучал.
– Кто это там такой скромный? – раздался голос Казимира Яковлевича. – Входите, чего уж.
Коля открыл дверь и сказал:
– Здравствуйте, Казимир Яковлевич! Здравствуйте, Егор Семенович!
С Андреем Аркадьевичем он не поздоровался демонстративно. Таркович смотрел на него спокойно и устало, будто все понимал и не собирался ничего предпринимать, чтобы пресечь эту дерзость.
– Привет, Коля! – сказал Егор Семенович.
Он сидел со слегка отсутствующим видом, прямо как в тот день, когда Коля его впервые увидел, на том же самом стуле.
– Что хотел, Алтаев? – рассеянно поинтересовался Казимир Яковлевич. Он перебирал на столе какие-то записи, графики и чертежи.
– У нас должен быть установочный семинар, – сказал Коля неожиданно для себя и услышал, как за его спиной поперхнулась Настя. – Но…
– Какой еще семинар? – нахмурился Егор и поглядел на директора, затем снова на Колю и увидел макушку Пашки. – А это еще там кто? Заходите-ка тоже.
Пашка ввалился в кабинет, слегка оттолкнув Колю, а Кармен вошла, как и полагается воспитанной девочке, чинно, аккуратно, неспешно.
– Здравствуйте! – сказали они одновременно.
– Установочный семинар, – терпеливо сказал Коля.
Пять долгих секунд в кабинете царила полная тишина. Егор Семенович и Казимир Яковлевич недоуменно переводили взгляды то друг на друга, то на ребят, то на Андрея Аркадьевича.
Наконец куратор произнес:
– А-а, семинар… – будто что-то вспомнив. – Конечно. Как же я забыл.
– Ах вот как… – с любопытством произнес Казимир Яковлевич. – И что за семинар, можно ли узнать?
– К сожалению, нельзя, – очень вежливо сказала Настя-Кармен. – Специфика, Казимир Яковлевич.
Андрей Аркадьевич сидел с невозмутимым и даже как будто слегка грустным видом, словно его это не касалось. Собственно, его это действительно не касалось.
Директор же как-то неприлично хрюкнул и закашлялся. Прочистив наконец горло, он сказал, сдерживая то ли кашель, то ли смех:
– Ну что ж, тогда, надеюсь, вы позволите мне задержать руководителя вашего семинара…
– Участника, – сказал Пашка, сияя. – Руководителя у нас нет.
Коля в это время показал Насте глазами на Пашку, будто спрашивая ее о чем-то. И Настя, подумав, тихонько кивнула: хорошо.
Казимир Яковлевич поднял ладони:
– Хорошо, участника. На пятнадцать минут.
– Так, коллеги-семинаристы, – сказал Егор Семенович. – Семинар, как и планировалось, пройдет на свежем воздухе. Так что через двадцать минут в походном виде, со снегоступами, планшетами и прочим на восточном входе. Выполня… То есть – будьте так добры.
Когда за Колей, Настей и Пашей закрылась дверь, директор сказал совсем другим голосом, сухим и жестким:
– Продолжим.
– Нечего продолжать, – резко ответил Андрей Аркадьевич. – И не воображайте, пожалуйста, что ваши претензии хоть сколько-то имеют под собой основание. И детям своим передайте, чтобы они вели себя повежливее.
– А не то что? – поинтересовался Егор холодно.
Таркович даже не посмотрел на него.
– Повторяю, – сказал он. – Ваши обвинения чудовищны настолько же, насколько беспочвенны. И если вы их озвучите официальным порядком, я гарантирую проблемы не только вам, но и всей школе. Настоящую катастрофу. Потому что этого так оставить будет нельзя, и я не оставлю. Есть закон.
– А если не озвучим? – Казимир поднял брови.
– А вы их и не озвучите, – сказал Андрей Аркадьевич. – Потому что нечего озвучивать. То, что я, согласно вашим журналам, копировал код, объясняется тем, что в тот момент у Олега Михайловича не было допуска, а у меня уже был, и я должен был дать ему возможность работать. Это легко проверить.
– А он так сильно хотел увидеть этот код? – спросил Егор.
– Представьте себе, да, – сказал Таркович. – И это не говоря уж о том, что я до того момента даже не подозревал о существовании, функции и возможностях этого кода. Я экономист, а не программист или математик. И я ему этот код предоставил, безо всяких задних мыслей.
– А вы не знаете, кто его утвердил в состав комиссии?
– Я утвердил, – ответил Андрей Аркадьевич. – И что? У меня под рукой не было ни одного специалиста на пол-Союза. А Олег Михайлович был на профильных конференциях, я ему подписывал командировочные.
– Неплохо, неплохо, – сказал Егор задумчиво. – Складно.
Андрей Аркадьевич хлопнул рукой по столу.
– Вот что, коллеги. Времени у меня мало. Я говорю вам прямо: я жду извинений, или я иду в прокуратуру и суд. Прямо сегодня и прямо отсюда. У вас пять секунд.
Казимир Яковлевич и Егор Семенович переглянулись. Егор Семенович еле заметно пожал плечами. Директор вздохнул и встал.
– Андрей Аркадьевич, от имени нашей школы, от имени всех, кто в этом замешан, от имени Егора Семеновича и от имени ребят приношу вам мои официальные извинения за то, что мы вас обвинили в содействии Олегу Михайловичу, который, судя по всему, хотел устроить крупную диверсию.
– Принято и во второй раз, – сказал Андрей Аркадьевич и встал. – Смотрите, Казимир, в третий раз извинять не стану. Я хоть и добрый… С наступающим.
И ушел, хлопнув дверью. Казимир Яковлевич сидел, сцепив пальцы.
– А цена-то все выше, – произнес он как бы про себя. – Цена-то все круче.
– Цена чего, Казимир Яковлевич? – спросил Егор тихонько.
– Цена продвижения, Егорушка, – откликнулся директор негромко. – Цена скорости. Цена прорыва.
«Он прав, – думал Егор. – С каждым днем ставки растут, и выйти из игры нет никакой возможности. И никогда в общем-то не было. Цена взлетает в самые тучи».
2
По дороге к месту проведения семинара Егор Семенович рассказывал последние новости. Выяснилось, что следователи госбезопасности из школы уехали и теперь засели в Минобразе в Москве; соответственно, чиновникам упрнадзора, мягко говоря, не до проверок. Олег Михайлович объявлен в розыск; Булат Баирович, Андрей Аркадьевич и Галина Андреевна чувствуют себя немного неуютно, но никаких обвинений никто им не предъявил.
– А вы думаете, что и не предъявят? – спросил Коля.
– Глупо считать себя умнее всех, – ответил Егор. И покосился на сзади идущих: – Всех, кстати, касается.
– Это не мог быть Булат Баирович, – сказал Пашка, шедший замыкающим. – Просто не мог.
– Ну труп куда-то делся, и делся через проход, – сказал Коля сквозь зубы.
– Кстати, о проходе, – сказал Егор Семенович. – Его форма, главная кардиоида, судя по всему, специфична для нашей реальности. В других мирах проход имеет другую форму, разумеется, тоже из множества Мандельброта.
– Это вам Булат Баирович сказал? – спросила Настя.
– Это моя гипотеза. Если Коле ее удастся проверить, я буду очень рад.
– Мир главной кардиоиды… – задумчиво сказал Коля. – А вы молодец, Егор!
Пашка и Настя одинаково усмехнулись, а куратор на ходу изобразил что-то вроде реверанса и спросил неожиданно:
– Ну что, берете меня к себе на пятый факультет?
Коля замедлил шаг и посмотрел на Настю, Настя посмотрела на Колю, затем кивнула.
– Конечно, Егор Семенович, – сказал Коля. – Считайте себя коперниканцем.
– Кем-кем? – переспросил Пашка сзади.
– Коперниканцем, – ласково пояснила ему Настя. – Был такой, знаешь, ученый, тезка Коламбуса…
– А меня? – спросил Пашка. – Я коперниканец?
Он даже остановился.
Егор, Коля и Настя тоже остановились.
«Вот как это можно объяснить? – думал Коля. – Если есть в тебе этот зуд. Если хочешь ты узнать больше, чем знал. Если готов к неправильным ответам и ищешь неправильные вопросы…»
«И если знаешь, что истина – это больше, чем несколько нарядно звучащих слов, – думала Настя. – И если знаешь, что всегда есть что-то еще; есть, потому что есть ты. То значит, ты уже здесь. С нами».
Пашка, не говоря ни слова, кивнул и, обойдя их, пошел вперед.
Егор хмыкнул и последовал за ним.
Настя и Коля переглянулись и тоже пошли следом.
– Кстати, Коля, а ты не разглядел, что там было, за проходом? – спросил Егор Семенович через некоторое время. – Комната Лёши Фатеева?
– Нет, не разглядел, – покачал головой Коля. Он подумал, что это отличная мысль, и пожалел, что не догадался вовремя сам. – А в лабораторию мы с ним прошли через какой-то дом. Или дачу. Большая, но народу нет. Мы быстро прошли, я только дерево посередине участка запомнил.
Егор Семенович как-то странно хмыкнул, но ничего не сказал.
– Жалко Олега Михайловича, – сказал Пашка. – Системщик, Чиж говорит, хороший был, дело знал.
– С таким талантом – и шпион! – с досадой произнес Коля. – Ну вот как так-то, а?
Егор Семенович встал неожиданно на тропинке и несколько секунд смотрел на остановившуюся троицу. Было видно, что он крепко думает над чем-то и не может решиться.
– Говорите, Егор Семенович, – сказал Коля тихо. – Мы уже догадываемся.
Куратор вдохнул, выдохнул и произнес буднично:
– Это Таркович.
Настя и Коля переглянулись, а Пашка спросил:
– Вам это в КГБ сказали? Он шпион?
– Наоборот, – ответил Егор. – Это я рассказал чекистам. Он ведь и меня пытался завербовать.
– Как?! – выдохнули все трое разом.
– Ну, как обычно, – пожал плечами куратор и зашагал дальше. – Все на намеках. Говорит, вы же ученый, вы выше всей этой политики. Представьте, говорил, насколько быстрее бы двигалось человечество, если было бы что-то вроде договора. Например, если у нас будет научный прорыв, мы сообщим им, а если у них – то они нам. Вспоминал Розенбергов, типа теперь наша очередь соблюдать паритет. Сашу Кляпичева предлагал как гаранта, потому что мы друг друга знаем…
– А вы что? – не удержался Пашка.
– Согласился, конечно, – сознался Егор Семенович. – И мое первое задание – увести поглубже в лес самых умных учеников школы. Но, увы, я нашел только вас…
– Вам всё шутки, – мрачно сказала Настя. – А зимой темнеет рано. Долго нам еще идти?
– И что, и всё? – недоверчиво сказал Паша. – Как он Олега Михайловича-то уговорил такими разговорами?
– Нет, не всё, – ответил куратор. – Он еще мне сказал: как бы вы, то есть мы, ни были могущественны, нам все равно придется с ними взаимодействовать. Хотя бы для того, чтобы перевоспитать. И раз так и так придется взаимодействовать, можно ведь постараться сделать это как-то эффективно. По-научному.
– Это получше, – сказала Настя. – Но он-то тут при чем?
– Я так понял, я ему был очень сильно нужен, – сказал Егор, пожимая плечами. – Потому что в конце концов он даже назвал мне контору, которая в этом заинтересована. Типа откровенность, вызывающая на откровенность. И похоже, что сказал правду. Контора называется «Праксис Бридж».
– А зачем вы нам это рассказали? – спросил Пашка с интересом.
Егор Семенович не ответил.
– Затем, – сказал Коля, – что Егор Семенович опасается, что у КГБ ничего не выйдет. Обвинения-то так и нет.
– Как это не выйдет? – недоуменно спросила Настя.
– Слишком дерзко он действует, – пояснил Егор неохотно. – Очень нагло, беспредельно нагло, Настя. Я, будем откровенны, был впечатлен. А вы знаете, я не из впечатлительных. Он может оказаться им просто не по зубам.
– Блефует! – восторженно заявил Пашка. – Как в фильмах.
Егор Семенович обернулся и повторил:
– Глупо считать себя умнее всех. А особенно умнее госбезопасности. Но я рискну.
– А мы, кстати, и не претендуем, – в тон ему ответила Настя. – Мы просто строим и проверяем гипотезы. Так ведь, мальчики?
– То есть они его сейчас «ведут», – с еще большим восторгом произнес Пашка. – Может, они его перевоспитают и он начнет на нас работать? Ну точно как в фильмах!
«Праксис Бридж».
«Неужели враг – это они?» – подумал Коля.
Это они ему снятся и это они прячутся за краем его поля зрения?
– Есть немалая вероятность, что вам придется еще столкнуться, – сказал Егор Семенович. – Не с ним, так с этой «Праксис Бридж». Не с ней, так еще с кем-то. И это, к сожалению, не шутки. О, мы пришли!
Они забрались на холм, на вершине которого обнаружилась небольшая уютная поляна. Егор Семенович сказал, что здесь будет строиться школьная станция дальней космической связи. Расчищая от снега место под костер и палатку, они подискутировали на тему того, какую именно связь можно считать «дальней», и сошлись на том, что эта связь должна иметь в своей основе квантовую природу и, разумеется, иметь скорость выше скорости света, потому что минутами ждать ответа даже с внутренних планет – это чистое позорище и недостойно человека.
Дальше дискуссия, разумеется, повернула к объяснению истории с Фатеевым. Откуда он и что внятного по его поводу может сказать наука в их лице? Настя сказала, что раз это зерновой семинар нового факультета, то должна быть запись и нужна доска, которую немедленно из своей сумки достала и подцепила к планшету.
– В принципе то, что мы имеем, уже неплохо, – рассудительно говорил Пашка, раскладывая костер. – Мы же хотели переместиться в пространстве – мы и переместились в пространстве.
Правда, дальше, чем хотели. У меня папа вешал картину однажды и просверлил дырку к соседям на кухню.
– А у соседей, стало быть, война… – вздохнула Настя. – И установку увезли.
– Глядите, облака какие, – сказал Егор Семенович наконец. И, тоже вздохнув, сказал: – Нет, это все-таки несерьезно. Это не теория, а дыра на дыре. Решето. Сеть. Крупноячеистая и ржавая.
– Ржавая? – удивилась Настя.
– Решетчатые фантазии, – пояснил куратор. – Устаревшие причем.
– Жалко все-таки, что это не прошлое, – сказал Коля сквозь зубы. – А то бы…
Он не договорил.
– Как это вообще возможно, чтобы реальности пересекались? – спросил Пашка, раздувая огонь. – Ладно, многомирие, но ведь если человек из одной ветки, а живет в другой, как Фатеев или Булат Баирович, это же значит, что миры пересекаются? Они, получается, как ходячие аттракторы[53] двух систем.
– Да, – сказал Егор Семенович задумчиво, – двух. А то и трех или больше.
Некоторое время стояла тишина, заполненная лишь шуршанием разгорающегося костра. Коля, медленно кивая, повторил:
– Двух, а то и трех…
Их словно ударило. Все заговорили одновременно – Настя едва успела нажать на кнопку записи на своем планшете. Нет никаких двух систем, мы не два мира, а один. Наши аттракторы – это не два пути развития двух разных веток нашего многомирия, пересекшихся случайно в тридцать седьмой лаборатории или блокадном Ленинграде, а один двойной аттрактор, две одновременно и параллельные, и пересекающиеся истории, соединенные сознаниями нас, их обитателей: Коли, Паши, Алексея, Вадима, Матвея, Насти, Егора Семеновича и тысяч, миллионов других. И это наш разум определяет, с какой веткой реальности мы образуем эту двойную, тройную или еще какую нить, это мы, обитатели реальностей, решаем, с какими из других реальностей нам по пути; и это мы отвечаем за все, что было, есть и будет – и в нашей Вселенной, и в той, с которой нам идти вместе, отвечаем буквально, физически, полностью, ни больше ни меньше.
Настя молчала, ей некогда было говорить – точными и легкими движениями она рисовала модель, загоняя в планшет критические точки, параметры и представления. Коля, Пашка и Егор Семенович подсказывали ей, когда не кричали друга на друга, стараясь не упустить ни одной мысли. Наконец все выговорились, замолчали, подключили планшеты к Настиной доске. Модель резко выросла, дрожащая в лучах зимнего солнца, и они в восемь рук достроили ее до первого приближения.
И после с минуту сидели молча, почти не дыша, любуясь.
– И знаете что, – сказал Пашка твердо, – когда-нибудь мы и правда спасем всех. И никто нам не сможет помешать.
«Добро пожаловать на пятый факультет», – сказал ему Коля одним взглядом.
– Красиво, – сказала Настя. – Правда красиво. – И быстро утерла глаза.
Егор Семенович моргал чуть чаще, чем обычно; Пашка тихонько сопел; Коля сжал челюсти и почти зажмурился.
Двойная спираль, зеленая и голубая, полная звезд и галактик, оплетенная и соединенная серебристыми нитями сознаний, что прочнее стальных тросов, неторопливо вращаясь, устремлялась из бурлящих пучин вакуума в бесконечность будущего, того самого будущего, отсвет которого они увидели и которое им предстояло создать.